27ГОЛГОФА
Октябрь
Кто-то пробрался ночью во двор и повесил на изгибе ствола дерева распятие. Когда утром пришел Натан Ли, двор оказался пуст. Удар был нанесен. У дерева стоял Иззи.
— Клоны, едва увидели, кинулись к двери, — рассказал Иззи. — Они теперь ни за что не выйдут.
Натан Ли сорвал распятие. Маленькая статуэтка с широко разведенными руками. Мерзавец или сам был католиком, или украл у него распятие. У протестантов кресты «пустые»: перерождение не есть страдание.
— Кто ж это постарался? — Натан Ли вертел распятие в руках. — И зачем?
— Может, это подарок такой? — предположил Иззи. — Или символ: «Отче наш» как знак солидарности. От современных христиан — христианам ранним. Может быть, тут нет злого умысла.
Рассудок Натана Ли переполняла Миранда, ее худенькое тело, зеленые глаза. И так не хотелось ни о чем другом думать. Он бросил распятие в костер.
— Что делать будем?
— А давай придем к ним и скажем, — сострил Иззи, — мол, ребята, мы придумали религию о покойнике, приколоченном к дереву.
Они и раньше обсуждали это. Даже самые примитивные христиане в группе клонов не купятся на такое. Распятие не являлось предметом поклонения в течение многих веков после возникновения раннего христианства. Прежде чем появился культ распятия, должно было завершиться его фактическое применение.
— Они решили, что это предзнаменование грядущего, — сказал Иззи. — Если раньше и были у них сомнения, то теперь отпали. Это ад. Они в руках демонов.
Сверхъестественный мир клоны считали абсолютно реальным. Натан Ли постоянно слышал это в диктуемых ими письмах. Демонов винили во всем: в холодном воздухе, в головной и желудочной боли, их проклинали за плен и голоса в переговорных устройствах, за приступы депрессии и неуправляемые приливы гнева. Это было совсем не то, что могло появиться либо исчезнуть по их велению.
Существует гипотеза о том, что сознание, представление о собственном «я» начало формироваться не ранее двух-трех тысяч лет назад. До этого человек был не в состоянии провести грань между бытием и сознанием. Клоны «Года зеро» перешагнули этот психологический рубеж. Для большинства из них демоны и духи были всюду. В Библии рассказывается о гоэле, или духах-попечителях[72]. Сны были альтернативной реальностью. Сокровенные мысли считались голосами невидимых созданий. В те времена — сто поколений назад — люди, глядя на охваченный огнем куст, верили, что слышат глас Божий.
— Начинаем все сначала, — вздохнул Натан Ли.
— А стоит? — сказал Иззи. — Опять тащить их через все это? Может, они хотят упокоиться с миром в своих камерах.
— Нет, не хотят.
Они с Иззи подали пример, прогуливаясь мимо открытых дверей камер клонов.
— Ну, видите? — говорил клонам Иззи. — Никакой опасности.
— Нет, — упорствовали они. — Демоны караулят нас.
Ближе к концу дня, когда тени стали багровыми, во дворе появился Бен. Натан Ли сидел на корточках у костра. Над городом проходил холодный фронт. Двор с закопченными дымом стенами выглядел неуютным, как арена. Промозглый ветер кружил хороводы листьев.
Бен остановился над ним.
— Где эта штука? — спросил он о кресте.
Меж сосновых ветвей поднимались искры.
— В огне, — ответил Натан Ли. Отгоревшая часть свалилась в грязь. Он ударил по ней палкой. — Вон.
— А ты почему не боишься?
Натан Ли поискал такие слова, чтобы соответствовали его образу писца.
— Летопись нашей жизни пишет Бог.
— Если мы дозволяем Ему, — заметил Бен.
А может, он сказал: «Кроме тех случаев, когда мы не позволяем Ему», или что-то вроде того. Арамейский Натана Ли был примитивен. Бен постоял так еще минуту. Затем опустился на корточки рядом с Натаном Ли на краю костровой ямы, подобрал палку и пошевелил ею красные угли.
В проеме двери возник Иззи и поспешил к ним, шлепая сандалиями.
— Вот вы где, — сказал он.
— Здесь, здесь… — обронил Натан Ли.
Он глазами дал знак Иззи присоединяться, и тот пристроился с другого боку.
Бен обратил внимание на ступни Натана Ли с недостающими пальцами.
— Говорят, ты пытался бежать, — сказал он.
— Как и ты, — ответил Натан Ли.
В свою очередь, он показал палкой на шрамы Бена и ухо с отсутствующим кончиком.
Бен хмыкнул.
— Сдается мне, мы похожи.
Шрамы на его лице побагровели от холода или отсветов пламени. Они вились по коже, как вены.
— Двое симпатичных мужчин? — сказал Натан Ли.
Бен хмыкнул опять.
— Пожалуй, — сказал он.
Иззи переводил взгляд с одного на другого, пытаясь поспеть за ними. Или замедлиться, отстать. Он улавливал некий ритм и выжидал.
— Я вот смотрю, ты все слушаешь и слушаешь… — сказал Бен. Он хватал рукой искры, будто насекомых. — Сам когда-то был таким. Закидывал в воздух свою сеть. И вытягивал истории из ветра.
Натан Ли молчал, вызывая Бена на разговор. Ведь тот по какой-то причине разыскал его.
— Я тоже собирал истории, — сказал Бен. — Опрашивал таких людей, как они.
— Наши несчастные братья? — уточнил Натан Ли.
Глаза Бена сверкнули.
— Проклятые люди, — сказал он. — Те, что на деревьях.
«Распятия!»
— Когда мне было пятнадцать, я оставил семью и ушел странствовать, — рассказывал Бен. — Ты знаешь, как это бывает у молодых людей. Распирают вопросы, желание познать мир.
— Спроси его, — обратился Натан Ли к Иззи на английском. — Куда он ходил?
Пришло время прибегнуть к услугам Иззи. Натан Ли не хотел упустить рассказ.
Иззи — лучший переводчик — как будто сделался прозрачным: слова собеседников свободно перетекали через него от одного к другому.
— Я странствовал по Реке, — говорил Бен. — Без всякой цели брел на юг, к Мертвому морю. Это продолжалось годы. Я порой блуждал неделю, а то и месяц в полном одиночестве, иногда останавливался подработать в деревне. Много бродяг попадалось мне на пути. Время от времени я прибивался то к одной группе, то к другой. Я учился у фарисеев и саддукеев. У еретиков и язычников. Я видел чудеса. Странствующие стоики делили со мной ночлег. Давала приют колония ессеев. Они кормили меня, учили читать и писать. Через три года я покинул их. Мой учитель уговаривал меня остаться. Он гневался, и, полагаю, не без причины. Но мне надо было искать свой путь.
Бен умолк. Натан Ли подложил новое полено и пошуровал им в огне.
— Какой путь?
— Тот, что можно сыскать, лишь пройдя через самую необжитую землю — пустыню, — ответил Бен, похлопав себя рукой по груди. — Опасное было место, кишевшее бандитами, пророками и дикими животными. Я думал, такая голая земля вряд ли может скрыть правду. Но ответов я там не нашел. И вот я выбрался из долины и отправился в землю проклятых.
Иззи торопливо перевел. Оба ждали продолжения. Когда Бен снова заговорил, услуги Иззи не понадобились.
— Голгофа.
Натан Ли почувствовал, как забилось сердце. Он поднял взгляд на стены: видеокамеры были нацелены на них. Будто со стороны он увидел на экране сидящих у костра трех мужчин.
— Ты был там? — поспешно спросил Бен.
Натан Ли встретился с его глазами.
— Очень давно. — Он решил опустить подробности.
Бен продолжил свой рассказ:
— И я остался там жить.
— В Иерусалиме?
— Нет, — покачал головой Бен. — В саду. Среди деревьев.
«Голгофа?»
Натан Ли призвал себя к осторожности. Взгляд его застыл на костре. Что Бен хотел поведать ему?
— Я жил там целый год. Спал в пустых могилах, выкопанных заранее и дожидавшихся своих состоятельных хозяев. Когда их хоронили, я перебирался в другую.
— Ты спал в могилах?
— На открытом воздухе оставаться было нельзя. Холод. И собаки. Я научился спать с камнями под рукой.
— От собак? — спросил Натан Ли.
Он вспомнил Азию.
Бен кивнул.
— И от женщин. Вдов и матерей распятых. Одержимые бесами, они бродили по ночам. Их боялись даже солдаты.
Казалось, что пламя рождает видения. Смола шипела и стреляла.
— Этот запущенный сад был особенным, — сказал Бен. Он говорил, словно выстреливал очередями. — Невдалеке проходила тропа вдоль городских стен Иерусалима. Но вам это известно.
Он вдруг замолчал.
— Только совсем не так, как ты рассказываешь, — сказал Натан Ли.
Бен хмыкнул. Легонько ударил палкой по костру.
— По ночам слышно было, как плачут дети, говорят и смеются люди. Ветер приносил из-за стен запахи еды. Костров, на которых готовили пищу, и ламп было не видно — только их отсветы, золотистые, как масло. Распятые люди думали, что они спят. Но это, конечно, был не сон. Уснуть значило умереть.
Он ничего не приукрашивал. Сквозь дымку времен трудно было себе представить, как умирали люди на кресте. Спустя столетия после прекращения этого вида казни художники стали изображать Христа в красочных позах с ладонями, пробитыми гвоздями. Даже после того, как Леонардо да Винчи провел эксперименты с трупами и установил, что в подобном случае ткани человеческого тела были бы сразу же разорваны под действием его веса, гвоздь, пронзивший ладонь, остался популярным вымыслом. Введенные в заблуждение художниками и гораздыми на выдумки священниками, люди упорно верили, что смерть наступала от потери крови, пыток или остановки сердца. Лишь в двадцатом веке один врач провел медицинскую реконструкцию, с помощью которой выяснили: казненные погибали от асфиксии. Когда ноги уже не могли поддерживать тело, висящее на руках, пережималась диафрагма и наступало удушье.
— Когда всходила луна, — продолжал Бен, — тени распятий становились похожими на лесные. Помню всполохи молний над далеким морем, собаку казненного, которая пришла, улеглась у его ног и умерла там от голода, охраняя тело хозяина. Иногда они пели друг другу со своих крестов. Деревенские песни. Молитвы. Хорошо пели…
Он вновь умолк и сощурился, будто пытаясь всмотреться в глубокую дыру.