Азад АвликуловГОД ЗМЕИроманы, повести
ГОД ЗМЕИРоман
Он уткнулся в ее волосы, пахнущие весной, сказал тихо:
— Красивая ты.
— Мне многие говорили это, Махмуд-ака. Но слышать такое от вас — счастье. — Она обернула к нему взволнованное лицо. — Хотите, расскажу о себе?
Он приподнял голову, чтобы лучше видеть ее всю — молодую, нежную. Улыбнулся.
— Ты уже делала это однажды, помнишь, на ферме?
— Там я для газеты, а тут…
— А почему ты отвечала тогда невпопад? — мягко перебил он ее.
— Да вы так смотрели…
— Неужели! — воскликнул он весело.
— Думала, съесть меня решили.
— Зря беспокоилась, — пошутил он, — я всегда был добр к хорошеньким женщинам.
— А много у вас их было? — в голосе ее послышались ревнивые нотки.
— Ни одной. Как увидел тебя, сразу решил — другая мне не нужна!
…Той осенью Махмуд приехал в совхоз «Восток», чтобы написать очерк о молодой доярке. Обратился к секретарю комитета комсомола, долговязому парню с усиками, чтобы подсказал кандидатуру, и тот, не задумываясь, назвал Майсару Азимову. А потом вызвался и познакомить корреспондента с нею. Пешком пошли на ферму, благо находилась она недалеко, на окраине центральной усадьбы. Пока шли, секретарь сообщил, что девушке двадцать один год. Окончив среднюю школу с золотой медалью, Майсара не стала поступать в институт, осталась в совхозе.
— Сразу пошла на ферму? — спросил Махмуд.
— Нет. Тут она недавно. До этого работала в хлопководческой бригаде. А потом по призыву обкома комсомола пошла дояркой.
— Патриотка, — заметил Махмуд, решив использовать этот момент в будущем очерке.
— Красавица! — воскликнул секретарь. И Махмуд не мог понять, чего больше в его тоне — гордости или грусти. Точно сожалел парень о том, что не ему принадлежит такое сокровище.
— Красавица, говорите, тогда стоит поспешить, — посоветовал он.
— В каком смысле? — не понял секретарь.
— Ну, чтоб другие не перехватили.
— Она уже замужем. Когда объявила, что не хочет в институт, родители разозлились и выдали ее за троюродного брата. Муж — тракторист.
— Наверное, и он под стать ей?
— Ничего особенного. — Ответ был подчеркнуто равнодушным.
Майсара и впрямь была красива. И не просто красива, а как-то притягательно хороша — от ее одухотворенного лица трудно было оторвать взгляд. Вот только руки показались большими, не совсем гармонирующими с хрупкой фигурой. Но в том ничего удивительного не было. У большинства женщин в кишлаке именно такие руки, потому что рано познают они физический труд.
Ферма выглядела убого. Низкие ее коровники, казалось, утопали в навозе. Коровы были тощими и грязными. Уход за ними назывался беспривязным, и потому бродили они по двору как неприкаянные. Несколько девушек, старик-пастух да пожилая женщина, вооружившись лопатами-грабарками, чистили стойла.
— Здравствуйте, красавицы! — бодро поздоровался с ними секретарь.
— Здравствуйте, Холмат-ака, — нестройно ответили девушки, продолжая заниматься своим делом.
— А что, механизмы до сих пор не пустили? — спросил он удивленно.
— А кто должен пустить их? — подал голос пастух.
— Как кто? Механик ваш…
— Халим, что ли? — хихикнула одна из девушек.
— Халим, кто же еще, — подтвердил секретарь.
Пожилая женщина оперлась на грабарку и сказала со злостью:
— С тех пор как ему приказали машины починить, запой у него начался. Три недели уже не просыхает.
— Ладно, я сегодня же разберусь, — пообещал Холмат, явно смущенный тем, что подобные разговоры ведутся в присутствии корреспондента. — А сейчас… Майсара, товарищ из газеты хочет побеседовать с тобой.
Невысокая девушка отбросила в сторону лопату и подошла к ним. Подняла на Махмуда глаза, и тут он буквально потерял дар речи. Мгновенно ему пришло на ум — именно таких красавиц имели в виду поэты Востока, создавая образы Зухры, Ширин, Лейли. Удлиненное лицо, чистая, отливающая персиковым цветом кожа, точеный с едва заметной горбинкой нос, огромные черные глаза, вбирающие в себя мир с детской непосредственностью, и маленькая родинка на округлом подбородке.
Махмуд пригласил ее присесть на скамейку, что стояла во дворе. Майсара была явно смущена — держалась скованно и отвечала с каким-то вроде бы сомнением — а нужно ли все это.
Услышав, что в последнее время надои от закрепленных за Майсарой коров резко снизились, секретарь, присутствовавший при беседе, вновь удивился:
— Ну как же так, Майсара! Мы надеялись на тебя… и вдруг… стыдно, сестренка, стыдно!
— За что стыдно-то, сынок? — спросила у него пожилая женщина, выглянувшая из коровника.
— Как за что, тетушка Икбал? На ферму пришла по комсомольскому призыву, чтобы подтянуть отстающих, повысить удои…
— Молоко ведь не Майсара дает, а коровы. Она и так, бедная, старается… — сердито сказала тетушка Икбал.
— Значит, плохо старается, — заметил секретарь, — комсомолка должна быть впереди!
— Ты бы, сынок, принял самих коров в комсомол, да на них и кричал.
Девушки дружно захохотали и высыпали из коровника, надеясь развлечься. Но Холмат метнул в их сторону такой грозный взгляд, что смех сразу оборвался. Доярки присмирели и вновь принялись за работу.
Махмуд написал очерк, один из тех дежурных материалов, без которых немыслима районная газета. Похвалил, конечно, Майсару, что откликнулась на призыв обкома комсомола, но комсомольского секретаря покритиковал, считая, что в беспорядках есть и его вина.
В тот же год Майсару избрали депутатом кишлачного Совета, она стала председательствовать, а Махмуд оказался членом этого исполкома как директор совхоза, как депутат, естественно.
А сейчас она — рядом, стыдливо прикрыла веки, нежная, желанная. Время бежит. Казалось, еще мгновенье назад была ночь, и вот уже бледная полоса света пробивается сквозь шторы.
— Махмуд-ака, скажите, — начала Майсара, и вдруг смолкла.
— Я слушаю, говори же…
— Только честно, ладно? Вы специально устроили так, чтобы мы оказались в этой гостинице?
— Нет. Честное слово, нет!
Это было правдой. Еще дома они знали, что им забронированы места в гостинице «Узбекистан». Поэтому, когда прилетели в Ташкент, Махмуд и не спешил туда, уверенный, что все в порядке. До вечера еще было далеко, и он пригласил Майсару в Музей искусств. А потом они ужинали в ресторане на крыше гостиницы «Ташкент», любовались радужными струями фонтана перед оперным театром.
В своей гостинице появились где-то уже около одиннадцати. И тут им сказали, что места их отданы приехавшим на совещание сверх лимита, предложили поехать в гостиницу «Турист», что за городом. Администратор тут же позвонила туда и сообщила фамилии Махмуда и Майсары. Их приняли. Он устроился в «люксе», так как других номеров уже не было, а ее подселили к пожилой женщине. По просьбе Махмуда горничная принесла чайник зеленого чая, и он пригласил Майсару выпить пару пиал на сон грядущий…
— Ох, ака, как плохо все получилось, — вздохнула Майсара, но в этом вздохе не было сожаления. — Как я теперь в глаза людям буду смотреть? Что мужу скажу, жене вашей? Наконец, женщине в номере?
— О моей жене пусть твоя голова не болит, — сказал он, — я холост.
— Шутите?
— Ничуть. Я женюсь на тебе, уведу от мужа!
— Тогда нас обоих… Нет, нет, пусть уж лучше эта ночь будет нам подарком судьбы!
Махмуд задумчиво смотрел на ее прекрасное лицо. Странно, но до этой минуты ему и в голову не приходила мысль о предстоящем. Он был поглощен обрушившимся на него счастьем. Но… день наступал. И теперь… Ему не хотелось думать и теперь, но он понимал — думать придется, как придется и решение принимать. Твердо знал только одно — сердце никогда не согласится с тем, что ночь эта была нечаянным, вроде бы украденным подарком. Не ночь ему нужна, а жизнь с этой женщиной.
Но Махмуд чувствовал, Майсара еще не осознала до конца происшедшего с ними, и потому не время сейчас требовать от нее серьезного шага.
— По-моему, ты собиралась поведать о себе, — сказал он, придавая тону беспечность.
Она положила голову ему на грудь, подумав, что он поступил разумно, сменив тему разговора. Что они могут сейчас сказать друг другу, кроме слов любви?!
— Вы говорите, красивая? — Майсара подняла голову, заглянула ему в лицо, ища подтверждения. — Да, мы, женщины, рано начинаем осознавать силу своих чар. Да вот только редко какой приходится извлечь выгоду из них. Раньше хоть выгадывали родители — чем прекраснее невеста, тем больший калым с жениха запрашивали.
— За тебя бы много дали, — сказал Махмуд.
— Раньше? Не знаю. А теперь мои родители и свадьбу-то за свой счет справили, лишь бы поскорее избавиться от строптивой дочери. В их глазах я была именно такой! Как же, медалистка, и не хочет поступать в институт, сама от своего счастья отказывается!
— Но почему же все-таки ты не пошла в институт? — Махмуду это действительно было интересно. Красивая, умная девушка, и пренебрегла городом, его возможностями.
— Если честно, не строила никаких великих планов. Заканчивая школу, так и не знала, кем же хочу стать. Вот и осталась дома.
— В общем-то, разумно решила, — подумав, сказал Махмуд и неожиданно спросил: — А мужа ты любишь?
— Не знаю. Он мне нравился, наверно потому и вышла за него. Но увидела тогда вас на ферме… И сама не пойму, что со мной случилось, стала думать о вас, мечтать о новой встрече… — Она вновь вздохнула, и теперь в ее вздохе чувствовалась тревога. — Что же со мной будет?
— Станешь моей женой! Вот и все.
— Думаете, это так просто?! Потерять голову — одного мига достаточно, а вот каяться потом иногда всю жизнь приходится. Сколько таких приходят ко мне в исполком! Просят помочь, да разве склеишь разбитый кувшин? А теперь вот сама…
— Не терзай себя, ведь ты поступила, как сердце велит.
Ему показалось, что при этих словах Майсара чуточку отодвинулась, и Махмуд подумал, что сейчас она упрекнет его за дерзость, за то, что воспользовался ее доверчивостью.