Но Майсара произнесла задумчиво:
— Ладно, когда вода поднимается над головой, уже неважно — на сколько выше!
Совещание было посвящено заготовкам продукции животноводства в индивидуальном секторе, то есть у колхозников или рабочих совхозов. Ничего нового сказано не было, просто кое-кому дали накачку за ослабление темпов заготовок, предложили подтянуться, советовали равняться на передовых и так далее.
У Махмуда по обсуждаемому вопросу было свое собственное мнение, он считал, что задачу надо решать кардинально, а не так — когда руководители хозяйства и кишлачного Совета ходят, образно говоря, с протянутой рукой по дворам и умоляют — продайте, ради бога, молока, масла, мяса. Но пока его мнением не очень-то интересовались. Но, как бы то ни было, совещание прошло, день был убит, и где-то наверняка, поставят галочку — мероприятие проведено.
— Знаешь, чего я сейчас больше всего хочу? — спросил Махмуд, когда они с Майсарой приехали в аэропорт.
— Еще не научилась отгадывать ваши мысли, ака, — улыбнулась она.
— А мысли мужа?
— Они просты — чтобы трактор завтра не подвел, чтобы бригадир не придирался, чтобы… А чего же хотите вы?
— Неужели не догадываешься? — прошептал он ей на ухо.
Майсара смутилась, сейчас, днем, страстные его слова казались ей вольными, хотя слышать их было отрадно.
Поддавшись его настроению, она так же тихо спросила:
— Так вы любите меня? — И, перехватив его восторженный взгляд, продолжала: — Как жить дальше, Махмуд-ака?
— Если бы я знал…
— Но вы же мужчина. Директор, наконец!
Они рассмеялись.
Директор… Махмуд хорошо помнит, как он им стал. Вызвали в райком партии и сказали, что, судя по статьям, особенно тем, с которыми он выступал в областной и республиканской печати, болячки сельского хозяйства ему известны довольно хорошо, он умеет ставить правильный диагноз и, главное, прописывает верное лекарство. И поскольку по образованию он агроном, то райком и решил рекомендовать его директором совхоза. Махмуд поблагодарил первого секретаря за оказанное доверие, но выразил при этом сомнение — справится ли.
— Вам двадцать семь? — спросил Базаров, как бы уточняя то, что ему уже известно.
— Двадцать семь, — подтвердил Махмуд.
— О, самое время дерзать, проявить себя, утвердить. Вопрос о вашем директорстве согласован с обкомом партии. Думаю, там захотят побеседовать с вами.
— Вы не даете мне даже подумать? — удивился Махмуд. Он понимал, что раз вопрос уже решен наверху, его мнение никакого веса иметь не будет.
— Почему же не даем, — рассмеялся Базаров. — В вашем распоряжении, — секретарь посмотрел на часы, — весь нынешний вечер и, понятно, ночь. Завтра утром нужно быть в Термезе.
— Ясно. Но только, все же, почему именно на моей кандидатуре остановились?
Базаров минуту-другую задумчиво смотрел на Шарипова, а затем, словно бы не столько собеседнику, сколько себе, ответил:
— Главным аргументом послужило не то, что вы специалист по сельскому хозяйству, главным для нас было ваше отношение к родной земле — неравнодушное, сыновнее.
Он посмотрел на Махмуда и улыбнулся.
— Что, смущают высокие слова?!
…А Махмуд не столько смутился, сколько был удивлен — точности формулировки. Все верно, он любит эту землю, на которой рожден. Махмуд местный, из этого же района. После школы уехал учиться, поступил в Ташкентский сельхозинститут. Отец умер от белой горячки, когда он был еще на втором курсе. Мать, рано постаревшая женщина, измученная пьяными дебошами непутевого мужа, наконец-то свободно вздохнула. Была у Махмуда и старшая сестра Инобат, но она уже жила своей семьей. После института вернулся агрономом в родной кишлак и столкнулся со столькими проблемами, что понял — надо бить тревогу. Стал активно писать, и надо же, не прошло года, как его пригласили в районную газету, в сельхозотдел. Редактор сумел убедить Шарипова, что, работая корреспондентом, он сможет принести гораздо больше пользы, ведь придется вскрывать недостатки не только в своем хозяйстве, но в масштабе района. Махмуд колебался недолго — в колхозе у него уже назрел серьезный конфликт с председателем, видевшим в молодом агрономе всего лишь возмутителя спокойствия, но не разглядевшим в нем разумного, делового специалиста.
И вот ситуация — он вновь возвращается в хозяйство. В райкоме партии решили — пусть практически реализует все свои превосходные идеи.
— Пойдете в «Восток», — сказал Базаров.
— Я уже догадался, — кивнул Шарипов.
Вышел из райкома партии Махмуд в глубокой задумчивости. Он еще не знал, как отнестись к новому повороту в судьбе. А родные, как они отнесутся?
«Ну, матери все равно, буду я директором совхоза или командиром космического корабля, — думал он, направляясь в ставшую родной редакцию, — для нее главное, чтобы я не пил, не дебоширил, не подметал улицы по пятнадцать суток. Сестре, конечно, будет радость. Теперь заважничает, точно не я, а она назначена директором совхоза».
На дворе январь — южный, сурхандарьинский. Снег лежал серыми холмиками под деревьями, которые так и не сумели скинуть наряд полностью. Погода стояла ясная: на голубом небе светило ярко солнце и хоть и мало грело, но снег на мостовых и тротуарах распускало тут же. Промчится машина, и если зазеваешься, быть тебе забрызганным с ног до головы. Январь — начало года. «Время для назначения удачное выбрали, — мелькнула мысль, — в случае чего вину мне не на кого будет свалить. Год-то мне „открывать“ придется».
…Нужно было объяснить, почему отсутствовал на планерке. И Махмуд первым делом заглянул в кабинет редактора. Халил-ака Зияев, высокий пятидесятилетний мужчина с солидным брюшком и одутловатым лицом, сидел в кресле, уйдя в свои мысли. Увидев Махмуда, встрепенулся:
— Важные дела были?
Махмуд улыбнулся нехитрой игре — редактор делал вид, что ему ничего неизвестно.
— Был в райкоме партии, — ответил он, пожав протянутую руку, и сел к приставному столику.
— Насчет статьи договаривался?
— Ухожу из редакции, Халил-ака, — сказал Махмуд, подумав, что, может, тот и впрямь пока еще не в курсе дела. Так оно и оказалось, об этом свидетельствовала редакторская реакция — от неожиданности тот даже вскочил с места.
— Позволь узнать — куда? Или это секрет? — в голосе Халила-ака сквозила обида.
— Нет, — равнодушно ответил Махмуд, — не секрет. Пока стану директором совхоза.
— Пока. А потом?
— Посмотрю, может, министром сельского хозяйства пойду.
— Не компостируй мозги, старик, — взорвался директор. — Выкладывай все начистоту.
— Честно говорю! Базаров предложил пост директора совхоза «Восток».
— Вот так, братец, — произнес редактор таким тоном, словно произносил прощальное слово у изголовья усопшего, — готовишь вас, готовишь, пестуешь, как родное дитя, сделаешь человеком, и тут появляется какой-то дядя и, даже не поставив в известность… Уж это-то мог сделать товарищ Базаров! — Помолчал, видимо, дожидаясь сочувствия Махмуда, но не услышав его, продолжил: — Как в воду глядел. Когда ты написал статью о ферме колхоза «Красная звезда», я подумал: «Этот парень плохо кончит, потому что… дотошен». А вообще, — Зияев смягчился, — все правильно, Махмуд. Продовольственную программу должны осуществлять те, кто знает, как это делать.
— А я подумываю, не отказаться ли, Халил-ака, — неожиданно для самого себя сказал Махмуд, — вот поеду в обком и откажусь.
— Туда ездят не для того, чтобы отказываться, понял? И я уверен — все началось именно с той статьи.
Махмуд написал ее полтора года назад. Разоблачил дутую славу и доярок, и животноводов «Красной звезды», которые для того, чтобы дать высокие показатели, «химичили» с маслом, купленным в городском магазине. Сдавали его на молкомбинат по эквиваленту, повторяя эту операцию семь-восемь раз. Кроме того, списывали на каждого рожденного теленка по тонне молока. А в результате этого колхозные буренки стали рекордсменками района. Махмуд, не без помощи честных работников фермы, разобрался во всей этой механике и написал разгромную статью, которую, — правда, лишь после того, как она была перепечатана областной газетой, — обсудили на заседании бюро райкома партии. Влетело тогда многим. А бывший председатель «Красной звезды» до сих пор не разговаривает с Махмудом, даже не отвечает на приветствия, если случайно сталкивается с ним.
— Одно дело вскрывать чужие недостатки, и совсем другое — самому работать с людьми, — задумчиво проговорил Махмуд.
И вдруг лицо Халила-ака осветила добрая улыбка.
— А я верю, у тебя получится. Сдай в секретариат, что за тобой числится и, как говорится, в добрый путь! Но к нам заглядывай, здесь ты всегда найдешь и поддержку, и дружеский совет.
— Обязательно, Халил-ака!..
…На перерыв Махмуд обычно ходил в чайхану. Вместе с теми, кто в это время находился в редакции. А сейчас ему показалось, что между ним и газетчиками уже пролегла какая-то незримая черта. И он пошел домой. Мать, увидев Махмуда в дверях, вскочила с курпачи, на которой сидела, занятая шитьем, и спросила с тревогой:
— Что случилось, сынок?
— Все в порядке, мать, — ответил он и, разувшись, прошел на ту же курпачу, сел, скрестив ноги. — Если накормишь обедом, важной вестью поделюсь.
— Накормлю, конечно, накормлю, мой ягненочек, — радостно воскликнула хола, убрав в шкатулку тряпки и нитки. — Я шурпу на бараньем мясе сварила, вкусная, язык проглотишь. — Спросила, улыбнувшись: — А бесплатно ты разве не можешь меня обрадовать?
— Могу, но за шурпу вернее! Понимаешь, посылают меня директором совхоза.
— О, небо! — Она присела на корточки у порога, так и не донеся касу до дастархана. — Кому в голову пришла такая идея?!
— Райкому партии, — ответил Махмуд.
— Ну, в райкоме люди сидят толковые, — тут же сменила пластинку мать, — раз посылают, значит, знают, что делают. Кого попало не пошлют.
Махмуд улыбнулся ее простодушию и уточнил:
— В «Восток» посылают.