— Это где директор недавно погиб?
— Туда.
— Говорят, хороший был человек. А все ваши машины, автострады! Гоняете сломя голову.
Погибшего директора Махмуд уважал. А вот главного агронома Рахима Шайманова, который сейчас там делами заправлял, недолюбливал.
— Народ-то там хороший, сынок? — спросила мать.
— Народ плохим не бывает, — сказал Махмуд, — плохими бывают отдельные люди, в том числе и руководители.
— Наверно, жить-то надо будет там? — спросила мать не без тревоги, ставя перед ним касу с шурпой, источающей острый запах специй.
— Ну что ж, переедем, — бодро ответил Махмуд.
Мать внимательно посмотрела на него, сказала твердо:
— Я останусь тут. Возьму к себе внучку Надиру, чтобы не скучно было.
— Посмотрим, мать. Посмотрим.
…На заседании секретариата обкома партии с Махмудом долго беседовали о состоянии совхозных дел, о перспективах развития сельского хозяйства на ближайшие годы, и он понял, насколько пока неглубоки его знания проблем села. Сомнения вновь охватили его душу — правильно ли он сделал, что дал согласие.
Первый секретарь обкома партии Кариев словно прочел его мысли.
— Должен предупредить вас, — сказал он напоследок, — трудно вам будет. Прежде всего потому, что главные специалисты совхоза — воспитанники бывшего директора, пусть земля ему будет пухом. Так или иначе, он успел привить им свои взгляды, суть которых сводилась к следующему — хозяйство крепкое, рентабельное, заработки у людей не хуже, чем у соседей, а потому и не нужно особенно менять устоявшиеся традиции, ломать систему, обеспечивающую спокойное существование. Но жизнь без новшества — болото. То, что сегодня приносит успех, завтра обернется тормозом. Ваша задача довести это понимание до сознания каждого работника совхоза. Но и с коллективом считаться надо. Значит, следует обдумывать каждый шаг, чтобы не наломать дров. Советоваться с людьми, уметь убеждать.
«Боевая программа на ближайшую пятилетку», — такой вывод сделал для себя Махмуд после заседания.
Почувствовав, видно, что Махмуд в аграрной политике партии на современном этапе кое-что все-таки не уловил, Кариев предложил Шарипову задержаться в обкоме и зайти к нему, как только закончится заседание. «Побеседуем», — сказал он. Однако в должности его утвердили.
Предложение первого секретаря, понятно, заинтриговало Махмуда, но и насторожило. Он был растерян, если говорить откровенно. С одной стороны, вроде бы хозяйство ему доверяют, поскольку утвердили, но с другой… что значит «побеседуем»? Экзамен на зрелость хотят устроить, что ли?! Он терялся в догадках, и то время, что пришлось ждать окончания заседания секретариата, показалось ему вечностью. Наконец его пригласили в кабинет.
— Статьи ваши о сельских проблемах, опубликованные и в районной газете, и в областных органах печати, мне известны. Вы очень правильно находите истоки проблем. Уверен, со многими из них столкнетесь и в «Востоке». И все, естественно, нужно решать. Но если вы приметесь исправлять все сразу — провал обеспечен. Хочу посоветовать обратиться за помощью к самим рабочим и специалистам, вместе с ними выработать главную линию. А уж затем, когда убедитесь, что рядом с вами единомышленники, можно будет перейти и к фронтальному наступлению на недостатки. Совхоз хорошо знаете?
— В общих чертах, — ответил Махмуд, — как журналист, может, чуточку глубже.
— Ну а с чего бы вы начали свою работу, кроме текущих дел, разумеется?
— С внедрения в практику тонковолокнистого хлопчатника, — ответил не задумываясь Махмуд, — с более полного использования системы севооборота, без которого разговоры о поднятии животноводства будут пустым звуком…
— Ну что ж, думаю, верно определились, — сказал Кариев. — Верно!
— О чем это вы со стюардессой так весело щебетали? — спросила Майсара с иронией, когда самолет приземлился в Термезе.
— Она выясняла, почему голубка, которая села в самолет со мной, вдруг упорхнула к старой клушке, — в тон ей ответил Махмуд. — А, кстати, кто она?
— Саломат-апа.
— Да? Исчерпывающе.
Майсара рассмеялась.
— Она председатель кишлачного Совета, как и я, только стаж работы у нее, наверное, лет на двадцать побольше.
— Ну и какие мировые проблемы вы обсуждали?
— Работа да семья, — ответила Майсара, обобщив в этих двух словах полуторачасовой разговор. Оглянулась по сторонам, словно хотела убедиться, что собеседница не идет рядом, и добавила: — Нет, оказывается, таких людей, у которых жизнь была бы безоблачной. Я всегда завидовала этой женщине, считала ее самой счастливой в Сурхандарье, а ее семью — образцовой. Ее муж Сафар-ака работает учителем истории, человек в кишлаке уважаемый. Сама постоянно на виду. А в семье… господи, неужели и меня когда-нибудь такое ждет!
— Детей у нее много? — спросил Махмуд.
— Шестнадцать.
— Ого! Ну, тебе волноваться нечего, сначала нужно семерых по лавкам рассадить!
— Это несложно, было бы желание, Махмуд-ака!
— Извини, что интересуюсь, почему до сих пор не обзавелась хотя бы одним ребенком?
— Была у меня дочка, умерла. Я так убивалась, что думала — сама умру. А теперь вот…
Махмуд понял, что коснулся деликатной темы, и поспешил исправить положение:
— Так что же за неприятности у этой женщины?
— Женили они сына, а сноха вскоре после свадьбы родила. Позор, решили родители, и стали упрекать невестку. А она в слезы — ваш, говорит, это внук. Стали разбираться, все правильно…
— Тогда и разговора нет. Просто не стали дожидаться штампа в паспорте, и все. Сегодняшняя молодежь плюет на предрассудки, — сказал Махмуд.
— Но кишлак… С ним приходится считаться, Махмуд-ака. У него свои обычаи, свои взгляды. Саломат-апа почувствовала это на себе. Их семью перестали приглашать в гости, на свадьбы.
— Да, в кишлаке вся жизнь на виду, тут не прощают промахов, — согласился Махмуд и подумал: «А что сказали бы земляки, узнай они о том, что произошло в Ташкенте?»
Да уж, из этого следует только одно — пока его отношения с Майсарой не определились, следует заставить себя, — хотя он и не представлял, возможно ли это, — держаться с ней так, словно ничего не случилось.
И тут его сознание ожгла мысль — ее же, видно, муж встречать будет. Спросил с плохо скрываемой ревностью:
— Он придет?
Майсара мгновенно поняла, о ком речь. Ответила с подчеркнутым равнодушием:
— Конкретно не договаривались, но кто знает…
— Как бы я хотел, чтобы он не приехал! — воскликнул Махмуд.
— А что это даст? Говорят, перед смертью не надышишься.
— Я думаю о жизни, о нашей с тобой жизни!
— Ох, Махмуд-ака, не говорите так, не разрывайте мне душу.
Несмотря на поздний час, в аэропорту толпился народ. Оказалось здесь и много знакомых, Майсара и Махмуд вынуждены были раскланиваться с ними, и разговор их сам собой прервался. Просторная площадь перед зданием аэропорта была забита машинами. Махмуд задержался на крыльце и стал искать свой «уазик». Наконец увидел его почти у выезда с площади. «Уазик» был новенький, светлой окраски. Его выделили совхозу по настоянию первого секретаря обкома партии Кариева. Махмуд обернулся, чтобы пригласить Майсару в машину, и замер, увидев, что рядом с ней уже стоит муж. Кудрату было лет тридцать. Среднего роста, худощавый, с черной копной вьющихся волос, он был по-своему красив. Он уже успел взять из рук жены чемоданчик и что-то оживленно рассказывал ей.
— Здравствуйте, Махмуд-ака, — поздоровался он первым увидев Шарипова, и протянул руку.
Махмуд ответил на пожатие и почувствовал, как предательски дрогнула его рука. Он торопливо отнял ее и спросил просто так, лишь бы о чем-то спросить:
— Давно ждете?
— С самого обеда, — весело ответил Кудрат. — Утомились порядком. Собрались было уезжать, да Панджи предложил все-таки дождаться последнего самолета. Он сказал, что завтра утром состоится бюро райкома, а вы приглашены туда. Значит, обязательно должны вернуться.
— Все знает, — произнес Махмуд и натянуто рассмеялся. Нет, как ни старался, спокойно вести себя в присутствии мужа Майсары он не мог.
Подошел Панджи, и Махмуд облегченно вздохнул — можно было переключиться на общение со своим шофером, парнем смышленым и, к счастью, сдержанным. В армии Панджи тоже сидел за рулем, а этот «уазик» сам же и гнал с ульяновского автозавода. Технику любит, машина у него всегда так надраена, точно вот только сошла с конвейера, хотя спидометр уже «выдал» тридцать тысяч километров. Но главное достоинство шофера, по мнению Махмуда, заключается в том, что он никогда не вмешивается в разговоры, что ведутся в машине. Сам на вопросы отвечает точно и кратко. Слава о нем идет хорошая, недаром его уже пытался переманить на свою «Волгу» первый секретарь райкома Базаров. Но парень не согласился.
— Что там завтра в райкоме? — спросил у него Махмуд поспешно.
— Телефонограмма была, Махмуд-ака. У вас на столе лежит.
— Кто-нибудь познакомился с ней?
— Главный зоотехник. Он весь день сегодня готовит материалы.
— Хорошо. Поехали.
— Может, на нашем «жигуленке» поедете, товарищ директор, — предложила Майсара, — дорога дальняя все же?
— «Жигули» комфортнее, — вслед за ней подхватил Кудрат, — да и нам веселее будет.
— Ну, у вас и без меня есть о чем поговорить, — сказал Махмуд…
Ночь Махмуду выпала мучительная, другой такой он и не помнил. Если бы он только знал, в какой омут увлечет его любовь! Он-то думал, раз им с Майсарой хорошо вдвоем, раз они любят друг друга, то и мудрить нечего. Поженятся — и весь разговор. Но грезы — это одно, а жизнь — другое. Сегодня, после встречи с Кудратом в аэропорту, понял Махмуд, как непросто придется им с Майсарой, ведь они живут в кишлаке, а здесь вся жизнь — на виду.
Он ворочался с боку на бок, не в силах прийти ни к какому решению. И лишь под утро, когда петухи начали свой предрассветный концерт, забылся тяжелым сном.
— Директор-бобо, а директор-бобо!