— Один в поле не воин, — сказал Муминов.
— Воин, если он с партийным билетом, — отрезал Гафуров. — Ты будешь нести свою ношу до тех пор, пока это нужно партии и народу. Предлагаю считать, что никакого заявления Муминов в райком не подавал…
После заседания бюро, возвращаясь домой, Муминов удивлялся тому, с какой легкостью Нияз разбил все его доводы. Действительно, он прав: где видано, чтобы коммунист уходил в кусты? Надо бороться до конца. До конца. И он забыл об этом заявлении, как о недоразумении, случившемся в его жизни по недомыслию, по политической незрелости. Ай да Нияз!..
А вскоре после этого в колхоз приехал член ЦК Санамов, занимающийся непосредственно сельским хозяйством. Колхоз к сорокалетию Советской Армии воздвиг монумент на площади у правления, широкую каменную стену, на которой были золотом высечены имена всех погибших членов колхоза в войне. В центре этой стены стояла скульптура женщины, печально склонившей голову, с цветком в руке. Предполагалось, что на открытие этого памятника и прибудет Санамов. В области уже установилось правило: почетного гостя обязательно встречать каким-либо новым строительным объектом. Домом ли счастья, клубом ли, заводом или фабрикой, на худой конец — детским садом или восьмилеткой. Такой же памятник в области был единственным, и его, по мнению первого секретаря обкома, ярого почитателя Санамова, должен был открыть только он.
Накануне приезда Санамова в колхоз прибыла большая группа областных руководителей во главе с секретарем обкома по идеологии. Заведующий облкомхозом, например, обязан был позаботиться о колхозной гостинице, где по плану обкома должен остановиться на ночь гость. На площади, куда подъедет кортеж машин, гремят карнаи и сурнаи, артистки театра, переодетые в костюмы участников художественной самодеятельности, обязаны приветствовать высокого гостя танцами, песнями и счастливыми улыбками. Начальник УВД должен позаботиться о порядке, поскольку людей будет несколько тысяч. И Муминов не понимал, кого он должен принимать у себя — коммуниста или же аравийского короля. Но приказ нужно выполнять…
Все получилось так, как было задумано. После торжественной встречи и пышных речей памятник был открыт, к его подножью возложены венки, в том числе и от имени Санамова. Затем весь кортеж отправился в гостиницу, богато убранную и жарко натопленную. С Санамовым и первым секретарем обкома находился Муминов, а остальные направились в старую гостиницу, чтобы после трудов праведных перекусить, пропустить по рюмочке коньяка и, получив «спасибо» руководства, разъехаться по своим делам.
За трапезой, где секретарь обкома старался угадать малейшее желание гостя и угодить ему, Санамов расспрашивал председателя о делах, интересовался надоями и урожаями, доходами колхозников и школами. Муминов рассказывал обо всем, теряясь, отчего его голос немного вздрагивал. Тут секретарь обкома подсказал, что Муминов тоже ровесник Октября и фронтовик. Этим живо заинтересовался гость. Оказалось, что они одногодки, к тому же и Санамов участник войны.
— Вот вы сказали, что земли у вас тут плодородные, раис. Тогда почему бы не довести урожайность хлопка до сорока пяти-пятидесяти центнеров? Нужна помощь — пожалуйста, правительство республики выделит все, что необходимо. Нужно поднять продуктивность крупного рогатого скота, увеличить надои хотя бы до трех с половиною тысяч литров на корову. — Узнав, сколько миллионов рублей на счету колхоза, продолжил: — Почему бы не подумать о строительстве образцового кишлака. Материалами, строительной организацией мы поможем.
— Можно все сделать, — сказал Муминов, — если к тому же будет ваша помощь.
— Надо подготовить обязательства колхоза и опубликовать их в республиканских газетах, ЦК поддержит инициативу. И с богом, раис-бобо!
— Будет исполнено! Только вот… — Муминов замялся, но все же решился: — Три с половиной тысячи литров в этом году мы не сумеем дать, потому что, признаюсь, нужно решить с кормовой базой. Две восемьсот куда ни шло!
— Хорошо, — кивнул Санамов, — та цифра как вершина ваших планов на пятилетку, а эта — на первый год.
— Две восемьсот, — заметил секретарь обкома, — для нашей области тоже пока голубая мечта! Больше полутора тысяч в среднем не получается.
— Будет у вас с кого брать пример, начнут подтягиваться и остальные, — сказал Санамов. И спросил: — Председатель не депутат?
— Депутат областного Совета, — ответил Муминов.
— Возьмите на заметку, — сказал Санамов, — такие, как он, люди — гордость Узбекистана, поэтому они должны представлять народ в самых высших органах республики, в том числе и партийном.
С утверждением ученых, что человек есть вершина творчества природы, ее самая совершенная модель, Муминов теперь, когда его жизнь пошла по заключительному кругу, о длине которого никто ничего определенного сказать не сможет, выразил бы несогласие. Если уж человек — совершенство, то какого дьявола в нем совмещаются порой прямо противоположные, исключающие друг друга качества. Льстивость с гордостью, жадность с расточительностью, зависть с бескорыстием, жестокость с состраданием… Все противоречия, существующие в природе, присущи этому «царю» природы. Причем, часто сидят в одной, отдельно взятой личности и проявляются всякий раз, едва этой личности угрожает опасность. Может быть, именно такую концентрацию противоречий и называют ученые совершенством?.. Бедный гомо сапиенс!..
Оглядываясь в прошлое, Муминов видел, что в нем тоже проявились эти противоречивые качества. Ну, что бы ему стоило выложить свои расчеты перед Санамовым, убедить его, что колхоз неспособен в два-три года, даже за пятилетку, достичь рубежей, которые тот наметил. Не потому, что это невозможно теоретически, и практически, наверно, в небольших масштабах, невозможно потому, что задачи те требуют особой подготовки людей, перестройки их мышления. Каким бы ни был председатель передовым человеком, сам он все-таки бессилен выполнить предложенное. Оттого, что Санамов разговаривал с ним, дружески похлопывая по плечу, кажется, затмило разум, как слишком яркое солнце ослепляет глаза, и он внимал каждому его слову, воспринимая это как великую честь для себя. Помнится, он тогда еще подумал, что другие руководители хозяйств области, не менее известных, чем «Маяк», умрут от зависти к нему, Муминову. Он даже злорадно усмехнулся про себя, решив, что раз судьба дарит ему аргамака, то грешно было отказаться от него, не проскакать на нем оставшуюся часть пути с ветерком, в блеске телевизионных юпитеров и завистливых взглядов. соперников. В том, что каждый руководитель его ранга имеет соперников и недоброжелателей, он не сомневался. «Маяк» — огромный колхоз, народа в нем много живет. Сколько людей, столько и мнений. Это тоже аксиома. Он уже не раз слышал, что тот или иной его земляк в узком кругу высказывал критические оценки его методам работы, предлагал свои, если бы… Если бы да кабы, говорят, выросли бы грибы. Хорошо, что люди лишены этого «если бы», что вопрос, кому стоять у руля, решается не в чайхане или на полевом стане, а в сферах, недоступных им. Хорошо!..
— Гость очень высокого мнения о тебе, — сказал Нияз, провожавший Санамова в «Чайке» до границ района, — предложил мне вместе с тобой подготовить докладную записку на его имя и указать в ней все вопросы дальнейшего развития «Маяка», особенно строительства нового образцового поселка. По его замыслам, это должен быть поселок, который сочетал бы в себе мечту крестьянина о городском жилье и мечту горожанина о сельском подворье. Обещал прислать архитекторов и инженеров-проектировщиков, чтобы они на месте посмотрели все и разработали нужную документацию.
— Что-то не верится мне в такой поселок, — сказал Муминов тогда, — тут курятник построить и то не найдешь материалов, а целый кишлак, да и еще образцовый…
— Плохо ты знаешь Санамова, — сказал Нияз, — это человек слова. Если уж пообещал, в лепешку расшибется, выполнит! Да и… Слушай, что значит в масштабе республики твой «Маяк», а? Песчинка в море! Важно, чтобы ты теперь не подкачал, сам сдержал обещания. Действительно, он прав, в области должно быть несколько передовых хозяйств, на которые бы равнялись остальные. Иначе ведь можно всю жизнь топтаться на месте. А народ надо кормить, одевать, обувать. Тут, брат, высокая политика.
— Наобещал с три короба, — произнес Муминов, — теперь вот ломаю голову, как справиться со всем этим. Сейчас мы в общем-то неплохо бежим, не отстаем от других, даже на полкорпуса опережаем. И это нормально. Теперь же придется сделать рывок, да еще и три раза прыгнуть, как тот спортсмен, как его… Ну, вот — бежит, бежит, а затем за три прыжка метров пятнадцать берет. Как его называют?
— Не знаю, но такой спортсмен существует. Ну и что?
— Вот и «Маяк» должен так же прыгать. Это же невозможно.
— Знаешь, что я тебе предлагаю, Тураб, — нахмурился Нияз, — если ты и дальше будешь с таким настроением, то тебе лучше уйти в тень. Подавай заявление в райком, рассмотрим положительно. Нам маловеры не нужны! ЦК берет твой колхоз под свою опеку, Санамов покровительствует тебе, а ты… расхныкался, как девица, которую за другого отдают. И потом… подумай о последствиях. Сам наобещал и теперь — в кусты. Санамов не любит таких. Разбежишься получше, так прыгнешь! И хватит об этом…
Феномен того года ни Муминов и никто другой объяснить не могут. На что старики, умудренные опытом, и то не видели на своем веку такого благоприятного во всех отношениях года. И воды, казалось бы, немного было, наоборот, все лето обком партии и райкомы призывали расходовать ее очень экономно, строго следили за этим, а двух директоров совхозов, на чьих полях обнаружили излишний сток в коллектор, сняли с работы, влепив каждому строгий выговор с занесением в учетную карточку. Хлопок получился отменным. «Маяк», например, без особого труда преодолел рубеж, намеченный на конец пятилетки — дал сырца пятнадцать тысяч тонн. Рис ли, пшеница ли, ячмень ли — все это давало двойной, а то и тро