йной урожай. Без приписки, между прочим. Причем, к октябрьским торжествам почти все сельхозработы, главное, хлопковая страда, были закончены. По итогам того года Муминова наградили орденом Ленина, многие колхозники, в том числе и Сайера, получили ордена и медали. Колхоз, вот уже четыре года выплачивавший за световой рабочий день около пяти рублей, тогда выдал по семь рублей. Это дало право председателю, отчитываясь за дела на заседании бюро обкома партии, сказать, что заработная плата колхозников только за один год возросла на сорок процентов…
В самом конце года, когда земля была уже распахана, сено свезено на места зимовок скота, когда в кишлаках начались свадьбы, в областном центре затеяли строительство ипподрома. Кому в голову пришла эта дикая идея, никто не знал, но стройка была объявлена народной, и каждый район прислал туда по тысяче-полторы человек. Оплату за работу производили из средств, что не были освоены строителями на других объектах. Муминов несколько раз ездил в область, чтобы посмотреть, хорошо ли устроены его люди, все ли у них есть. И всякий раз его удивляла масштабность стройки. Народу было, как муравьев, техники землеройной, как в кино. Всего, что требовалось, вплоть до дефицитного леса, было достаточно. Штаб стройки возглавлял первый заместитель председателя облисполкома, но первый секретарь обкома принимал личное участие в ежедневных вечерних планерках и сам намечал работы на следующий день. Он спешил к приезду Санамова завершить строительство, чтобы тот разрезал алую ленточку.
И такой день настал. Он совпал с днем начала работы областного курултая передовиков сельского хозяйства, где принимались обязательства на предстоящий год. Муминов с группой ударников колхоза выехал на курултай в пять утра. Еще было темно, в небе холодно поблескивали, кажется, съежившиеся от мороза и потому маленькие звезды, окрестные поля лежали под снежными одеялами. Придорожные шелковицы напоминали ощетинившихся дикобразов. Колхозники были одеты празднично, на груди поблескивали ордена и медали.
Курултай начался ровно в десять утра. А до этого целый час был уделен торжествам, связанным с открытием ипподрома. Когда, казалось, негде было яблоку упасть, — столько собралось народу, — подошел кортеж машин с черной «Чайкой» во главе. Из нее вышел Санамов и помахал рукой. Когда он, в окружении высших руководителей области и нескольких министров, приехавших с ним, чтобы на месте решить проблемы области, подошли к входу в ипподром, перетянутому широкой алой лентой, заиграли карнаи и сурнаи, забили дробь бубны. Девушки в легких шелковых платьицах начали танцевать. И музыка, и танцы, и восторженные возгласы в честь Санамова наполняли души праздничностью. Санамов разрезал ленточку, что-то сказал первому секретарю и тот кивнул головой в знак согласия, а затем жестом пригласил гостя осмотреть стройку. Муминов стоял в толпе собравшихся, когда его увидел Санамов и, встретившись с ним взглядом, пригласил в свиту.
Гость остался доволен ипподромом. Говорил о том, что теперь нужно приобрести хороших лошадей и готовить своих жокеев и наездников, мол, не все же время узбекам носиться за улаком, пора и современными видами конного спорта заняться. Помощник первого секретаря обкома записывал в блокнот каждое слово — указание Санамова. Муминов с ним перебросился всего лишь несколькими словами, спросил о здоровье и на вопрос: «Как у вас дела?» ответил бодро — «хорошо». Санамов пошутил, что надо бы «отлично», на что Муминов пообещал сделать это к следующему приезду гостя. На том и прекратился разговор. Но он, короткий, состоялся на глазах тысяч, в том числе и руководителей. И это было самым важным для Муминова.
Для совещаний, подобных курултаю, на самой верхушке кургана был построен специальный, названный выставочным, зал. Он вмещал две с половиной тысячи человек. Муминова предупредили, чтобы он сразу же шел в президиум, а уже там, после того как собравшиеся стоя, бурными аплодисментами встретили появление Санамова, не садясь до тех пор, пока тот не устроился за длинным столом, когда начальник областного управления сельского хозяйства, заикаясь, видимо, от волнения, начал читать доклад об итогах года, уткнувшись в листы, Муминов получил записочку от первого секретаря обкома партии. «Вы должны выступить, Тураб Муминович, — писал он, — постарайтесь обрадовать гостя. Он верит вам! Нужно подхлестнуть народ, и я думаю, что вы меня поняли».
Муминов не знал, что ему придется выступать и не подготовился. Теперь он стал лихорадочно набрасывать на листки тезисы своего выступления, делая пометки, где нужно остановиться поподробнее, а где — мимолетно. Муминов знал по прежним курултаям с участием Санамова, что каждый, кто занимает трибуну, обязан высказать что-то лестное по адресу гостя, подчеркнуть, что только благодаря его заботе о дехканах, хозяйство или район достигли таких замечательных успехов. И чтобы не сбиться, Муминов эту часть своего выступления переписал дважды. Показал сидевшему рядом секретарю обкома по идеологии и тот одобрил ее.
— Дорогой товарищ Санамов — начал свое выступление Муминов, — мы, жители самой южной и солнечной области, горды тем, что на наши торжества приехали именно вы. Это говорит о том, что вы цель своей жизни видите в том, чтобы делить с народом его радости и заботы. Огромное крестьянское спасибо вам! Мы, дехкане, постоянно ощущаем вашу отеческую заботу о себе, желаем вам долгих лет жизни и богатырского здоровья, заверяем, что все, что вы советуете и предлагаете, мы выполним с честью.
Муминову казалось, что собравшиеся в зале с осуждением слушают его, мол, вот, оказывается, какой сладкоречивый мужик, прямо-таки — соловей! Утешило то, что выступавшие до него первые секретари райкомов, председатели райисполкомов, областные руководители были не менее медоточивыми. Успокоив себя таким доводом, Муминов уже ровным тоном начал рассказывать о колхозных делах.
— Труженики колхоза «Маяк», выполняя исторические решения пленума ЦК и включившись во всенародное соревнование за успешное завершение заданий пятилетки, добились определенных успехов на всех участках хозяйственного и культурного строительства…
— Тураб Муминович, — мягко перебил его Санамов, — скажите, сколько молока от каждой коровы надоено в вашем колхозе?
— По две с половиной тысячи литров, — ответил Муминов бодро, но тут же осекся и опустил взгляд, словно бы ища подтверждения своих слов в бумагах. Он приврал на целых триста литров.
— А зерна кукурузы? — поинтересовался Санамов. Свои вопросы он задавал в микрофон, так что их слышали все две с половиной тысячи участников курултая.
— По шестьдесят центнеров. — Здесь Муминов тоже накинул по двадцать центнеров. И получалось это у него невольно, точно в нем сидел чертик и подзуживал его: «Эх, врать так врать, товарищ председатель, пусть перья летят! Чего уж мелочиться!»
— Слышали, товарищи? — бросил в зал Санамов. — Кто не слышал, повторяю — шестьдесят центнеров зерна кукурузы получено в «Маяке» на гектаре! — Повернулся к Муминову: — Надеюсь, и повторный сев произвели, чтобы дать скоту сочные корма?
— А как же?! Двести центнеров зеленой массы получили!
— По данным, что у меня под рукой, — сказал Санамов, — ваш колхоз получил в минувшем году одиннадцать миллионов рублей дохода. Верно ли это?
— Да, именно столько…
Санамова интересовало все: и сколько детей рождается в колхозе, сколько свадеб играется, думает ли руководство хозяйства строить «Дом счастья» для новобрачных; есть ли чайхана для стариков, какова энерговооруженность, что делает колхоз для развития индивидуального сектора и так далее. Заверив руководство республики и лично товарища Санамова в том, что труженики колхоза и впредь будут оправдывать название своего хозяйства, Муминов сошел с трибуны под гром аплодисментов. Начал хлопать Санамов, а уж зал дружно поддержал его.
В перерыве Муминов увидел журналиста Мавлянова и был рад этой встрече. Он все искал повода поблагодарить его за очерк, но корреспондент больше не появлялся в колхозе. Муминов крепко пожал руку парню и произнес обидчивым тоном:
— Забываете, йигит, наш колхоз. В «Маяк» уже из центральных газет ребята приезжали, из «Сельской жизни», например. А вы рядом живете и…
— Знаю, Тураб-ака, — ответил Мавлянов, — читал и думал, что бы делала «Сельская жизнь», если б не было вашего колхоза?
— Всего три раза и написала-то. Ну, как мое выступление? — спросил Муминов. Ему не терпелось узнать реакцию людей.
— Ничего, — ответил Мавлянов. — Если бы Санамов был кушанским царем, то ваше выступление вполне могло сойти за оду придворного поэта…
Муминов со своими людьми вернулся в колхоз к вечеру, и не успели главные специалисты и секретарь парткома сойти с автобуса, как он пригласил их к себе.
— Вот что, товарищи, — сказал он, когда все сели за длинный приставной стол, — я уверен, что вы, во всяком случае некоторые из вас, осуждают меня за речь на курултае. Особенно за некоторые приведенные мной цифры. Справедливо. И я буду откровенным с вами. Вот, — он вытащил из кармана записку первого секретаря обкома, мысленно похвалив себя за то, что хватило ума сохранить ее. Прочитал вслух и добавил: — Вот какая была установка. Давайте вместе подумаем, как быть. Я коммунист, и как коммунист обязан сейчас же написать докладную записку на имя Санамова и объяснить все, повиниться за неточную информацию и попросить отстранить меня от работы.
— Это было бы по меньшей мере честно, — сказал парторг и осекся. Он подумал, что Муминов взял это на заметку и при случае вспомнит. Предложить такое мог только тот, кто и во сне видит Муминова низверженным. Поэтому он тут же добавил: — Но это ведь был Санамов, товарищи! Ради того, чтобы у него было хорошее настроение, лично я наврал бы что угодно.
Главные специалисты улыбнулись.
— Надо воспользоваться хоть разок методом целинников, — предложил главный экономист Каримов. — Он у них уже прижился и ничего!