– Дядюшка. – Сармат радушно развел руки. Треск костров взметнулся над идолами. – Как ты?
Связанного Тогволода поставили на колени. Одни из его крайних прядей были заплетены в тонкие косицы, и волосы, светло-каштановые с проседью, багровели от крови. Кровь плавала и в слюне, когда Тогволод, стянув разбитые губы, сплюнул на землю.
– Сучоныш, – сказал он. – Брату следовало придушить тебя еще в колыбели.
Сармат засмеялся, поддев землю носком сапога. Он казался осунувшимся: превращения до сих пор давались ему тяжело, но удовольствие скрашивало любую усталость.
– А я так рад, что могу говорить с тобой.
«…после того как я уничтожил твое войско, что было в два раза больше моего».
– Жил как плут, – Тогволод ощерился, – как плут и сдохнешь.
– Может быть. – Сармат пожал плечами. – Но я-то следующее утро застану, а ты – вряд ли.
Тогволод смотрел на племянника снизу вверх, гордо, дерзко. Потом медленно обвел взглядом столпившихся на капище людей: тут были соратники Сармата, и жители занятого им города – Касьязы в устье Невестиной реки, и связанные и избитые воины Тогволода. Заметив это, Сармат улыбнулся:
– Они присягнут мне, не успеет забрезжить рассвет.
– Нет, – зашипел Тогволод. – В моей рати нет предателей. А ты достоин только изменников, таких, как…
Едва за правым плечом Сармата выросла широкоплечая фигура, Тогволод изменился в лице. Смешались гнев, и злость, и боль с недоверием – он испытывал эти же чувства, когда впервые увидел Ярхо, сражающегося против его войска.
– …он.
Сармат с любопытством оглянулся, будто мог увидеть кого-то, кроме брата, насупленного и молчаливого. Тогволод тряхнул головой и горько усмехнулся, обнажив заляпанные рдяным зубы.
– Ярхо, полудурок ты, бестолочь, недоносок. Хьялма говорил мне, а я не верил. До последнего не верил.
Жизнь словно вытекла из Ярхо – казалось, его черты окаменели, хотя этому было суждено случиться лишь несколько лет спустя. Его глаза смотрели в пустоту, и напряглась шея, а шрам на скуле открылся и закровил. Дядька всегда любил Ярхо сильнее прочих братьев. Проводил с ним больше времени, чем отец: брал загонять медведя или кабана, звал объезжать крутого нравом коня и оставлял ночевать в своих дружинных домах. Ярхо даже был похож на него – пошел в крупную отцовскую породу.
Тогволод повернул искаженное от боли лицо.
– Зачем твои прихвостни притащили меня сюда, Сармат? – И кивнул на деревянные столпы. – Вздумал приносить жертвы?
– Боги их любят, – заметил тот.
– Мятежник и братоубийца, трус и чешуйчатый выродок. Какому богу нужны твои дары? – Жуткий смех забулькал в глотке Тогволода.
Сармат приблизился к нему и по-змеиному склонился вперед.
– Ему. – Он повернулся и указал на идола за своей спиной. Огромный, с зияющим голодным ртом и символами, выжженными по набухшему заскорузлому дереву. У его основания плясало самое дикое пламя. – Это Мохо-мар, тукерское божество войны и огня. Мохо-мара мучает иссушающая жажда, и утолить ее может только человеческая кровь.
Тысячу лет спустя кочевники забудут своего древнего страшного бога, расщепив его на суровую Жамьян-даг, ездившую на бронзовой колеснице, и Сарамата-змея.
Тогволод смотрел на возвышавшийся над ним столп, и пылающие языки тонули в его зрачках.
– Ты совсем спятил со своими тукерами, раз решил отказаться от отцовских богов.
Сармат выпрямился и хохотнул.
– Не помню, чтобы княжьи боги принесли моему отцу благо. Но нет, я рад любым покровителям, даже чужим. И, видимо, небеса и подземные недра благоволят мне, дядя. Тукеры, некогда захватившие Касьязу, оставили здесь своего Мохо-мара. Мой черед его потчевать.
– Ты просто хочешь убить меня как можно унизительнее, вымесок. Решил кинуть, как барана, чужому богу, – рыкнул Тогволод, а Сармат, неспешно прогуливаясь вдоль исполинов, вздохнул.
– Не без этого.
Ночь над капищем была темна и тягуча. В толпе царило молчание, которое нарушали лишь слабые попытки пленных воинов, скрученных и оглушенных, избавиться от пут и человеческих рук, державших их за горло.
– Ну уж нет, – захохотал Тогволод, словно ему, связанному, брошенному на колени, действительно стало смешно. – Нет, сучоныш, так не пойдет. Я знаю только одного бога войны, и имя ему Тун, и мои предки пируют в его чертогах. Ты позволишь мне умереть в бою.
Сармат вздохнул снова, глубоко и почти горестно. Вновь остановился напротив мужчины и согнулся, упершись руками в колени. Его рыжие косы лизало мерцание костров.
– Подумай сам, дядюшка. Ты сломлен и побежден – что за радость мне биться с тобой? Какой от этого прок?
– А я о тебя свой меч марать не стану, – выплюнул Тогволод и, дернувшись, рявкнул: – Ярхо! Сразись со мной, если не растерял последнюю смелость.
Сармату это не понравилось. Он отошел, задумчиво поглаживая щетину, – Ярхо стоял на том же месте, где и прежде.
– Ты бы отказался. – Сармат понизил голос, пододвигаясь к уху брата. – Незачем. Я могу просто зарезать его и…
Но он знал, что произойдет дальше. Ярхо несильно оттолкнул его и шагнул вперед, вытягивая меч из ножен.
…Тогволода развязали, и кто-то дал ему клинок. Правда, не его – опухшие от веревок руки неохотно привыкали к чужому оружию. Тогволод мерно вращал кистью, сжимавшей меч, и вел широкими плечами, а Ярхо ждал, опустив оружие. И исполины в кругу скалились жадными ртами, в которые стекал свет оборотничьей луны и ритуального огня.
– Ты-то куда, дурень? – Перекинув рукоять из одной ладони в другую и обратно, Тогволод расставил ноги. Расправил грудь, глубоко выдохнул и вытер рубахой искривившийся в судороге рот. Ярхо не нападал. – Зачем ты это сделал?
Ярхо молчал, лишь лицо у него было пустое и скорбное.
– Что, язык проглотил? – крикнул Тогволод. – Отвечай!
Взревев, он бросился на племянника.
– Отвечай же!
А Ярхо скользяще отбил выпад. Лязгнула сталь, и костры зашипели яростнее.
– Зачем ты всех предал? – Сбилось дыхание. – Что ты не поделил с Хьялмой? Земли? Бабу?
Тогволод разрубил воздух у груди Ярхо – меч столкнулся с мечом – и в голосе мужчины зазвучали слезы.
– Бестолочь. Какая же ты бестолочь.
Это он впервые вложил оружие в детскую ладонь Ярхо. И он учил племянника всему, что знал сам, – Тогволод сажал Ярхо в седло, и он вел его в первой битве, и это он загонял с ним в лесах самых крупных и бешеных зверей. Среди братьев Ярхо всегда слыл лучшим воином, и сейчас мало кто мог сравниться с ним в искусстве. Ему еще не исполнилось и двадцати семи, но своего учителя он превзошел.
– Почему ты не нападаешь? – кричал Тогволод. Острие его клинка взвизгнуло у горла Ярхо – тот отбивался медленно, словно с неохотой. – Почему?
Тогволод бы не одолел его даже здоровым и отдохнувшим. Раненого и усталого же Ярхо мог победить с закрытыми глазами, но лезвие меча подобралось слишком близко и пропахало ему щеку – а он отшвырнул дядю даже не в полную силу.
– Что это такое? – Черты Тогволода перекосило от ярости. В груди хрипело рыдание. – Сражайся, как я учил тебя! Сражайся!
Издав звериный клич, Тогволод рубанул от плеча – Ярхо сумел бы уйти от удара, но не ушел, лишь слегка отвел его, и клинок рассек его кольчугу. Удар был страшной силы, и Ярхо не удержался на ногах, а Тогволод подмял его под собой.
– Бестолочь, бестолочь. – Слезы терялись в каштановой с проседью бороде. – Зачем, ну зачем ты пошел к нему?
Тогволод не успел ни вывернуть меч для удара, ни подняться, ни наброситься на племянника с голыми руками. Пальцы в свежих ожогах дернули его за волосы, изогнутый кинжал лизнул грязное горло, и плоть разошлась с тошнотворным хлюпающим звуком. Кровь Тогволода, густая и темная, хлынула ему на грудь, запачкала подбородок и шею придавленного его телом Ярхо.
Сармат, с усилием приподняв обмякшего мужчину, стащил его с брата. Вытер кинжал о штаны и наклонился, чтобы подать руку Ярхо, – тот стиснул ее сильнее, чем требовалось, и тяжело поднялся на ноги.
– Нет, так не пойдет, – сказал Сармат. – Ты мне живой нужен.
Развернувшись, он откашлялся.
– Слушайте. – Острие укололо ночную задымленную хмарь. – Слушайте вы, – Сармат указал кинжалом на пленных воинов, – и запоминайте. Слушайте внимательно: я пошлю нескольких из вас к моему брату, чтобы они поведали ему обо всем, что произошло здесь и что еще произойдет. Слушайте и вы, – острие метнулось в сторону горожан Косьязы, – и пересказывайте это на ярмарках своим соседям. Пусть об этом говорят ваши жены, ваши дочери и сыновья.
Тогволода швырнули к основанию столпа Мохо-мара, и его кровь, пузырясь и расплываясь, уходила в землю.
– Это, – кинжал нацелился на труп, – правая рука князя Хьялмы из Халлегата. Тогволод Железный Бок, Тогволод Твердоплечий. Его войско пошло на корм воронам – осталась лишь жалкая часть, которую не сжег дракон и которую не изрубил Ярхо-предводитель.
Исполины вдавались в небесную твердь, а луна горела лихорадочным желтым светом. Слушая, как плескались костры, Ярхо медленно вытирал подбородок рукавом.
– Князь Хьялма слаб. Он прячется за каменными стенами, и болезнь душит его – к чему вам такой правитель? Что может дать Хьялма – богатство? Славу? Нет, он даже не способен вас защитить.
Пламя стреляло в воздухе – дикое, танцующее, страшное.
– Я – Сармат-змей, и тело мое – медная гора, и зубы мои – ряды копий. Идите за мной, и я напою вас силой и величием моих предков. Идите за мной, и в целом мире не найдется врага, способного причинить вам вред, и не найдется сокровищ, которых бы вы не могли достать.
Кинжал Сармата взвизгнул, вонзаясь в землю.
– Вот моя удача и вот моя мощь. Берите ее, берите. – В темных глазах змеились нити молний. – Нет на свете князя, способного дать столько же.
Когда Мохо-мара поливали кровью Тогволода, столп рокотал.
– Идите за мной! – Огонь сверкал в провалах глазниц, а пар выходил из щелей древесины.