– А знаешь, что хуже прочего, Совайо Йоре? Та часть колдовства, которую моя сестра успела вложить в тебя, сильна. Сильна до такой степени, что чужие смерти сыплются с твоих рук.
– Я знаю, – проговорила Совьон, пытаясь вернуть дрожащему голосу былую твердость. – Поэтому и пришла. Если вёльха коснется чужого оружия, следующий бой его хозяина станет последним.
– Верно, – произнесла Моркка Виелмо, щурясь, будто кошка на свету, а Совьон стиснула зубы. – Так что?
– Мереки обхитрили меня, – проглотила ком в горле, – и я обрекла воина на смерть, дотронувшись до его кинжала.
– Ах, Совайо Йоре. Глупая, недоученная, неосторожная Совайо Йоре…
Совьон сжала пальцы в кулак.
– Называй меня, как пожелаешь, Моркка Виелмо. Ругай, проклинай, уродуй. Я предала свою наставницу, но нет смысла объяснять тебе, почему. Я не ищу прощения, потому что такое не прощают. Я лишь прошу милосердия к человеку, который не заслужил быть обреченным. Его зовут Тойву, и он предводитель черногородского каравана, – спаси его, Моркка Виелмо, и я сделаю все, что ты захочешь.
Вёльха медленно шагнула к ней. Долго смотрела снизу вверх дымчато-зелеными глазами, а потом почти нежно заправила за ухо Совьон выскочившую короткую прядь.
– Ах, Совайо Йоре. Та сила, что сейчас течет в тебе, – сила моей старшей сестры. Она ограниченна, но глубока. И ты предрекаешь смерть так, как предрекала бы она. Мои благословения не сильнее твоих проклятий.
Совьон отшатнулась, почернев лицом.
– И даже если бы я захотела помочь тебе, – продолжала Моркка, – я бы все равно не смогла.
– Но ты бы не захотела.
Моркка Виелмо мягко засмеялась, дотронувшись до одной из подвешенных вязанок. На ладони ей посыпались сухие цветочные лепестки.
– Я живу в топях на юге, но знаю все, что происходит с моими сестрами. Скорее всего, ты теперь редко бываешь в родных краях. И, возможно, чьи-то языки донесли тебе, что Кейриик Хайре умерла, но вряд ли кто-то решился рассказать, как именно. А она умирала чудовищно, Совайо Йоре. Да, она передала тебе часть знаний, но и оставшегося могущества было достаточно, чтобы причинить такую муку, какой моя сестра не заслужила. Конечно, она не смогла отыскать другую преемницу – редко где встретишь девочку, способную принять столько колдовских умений, сколько смогла бы принять ты. Боги свели вас вместе в зимнем лесу, но ты разорвала эту нить. Знаешь, Совайо Йоре, черногородский воин будет не первым человеком, которого ты обрекла на жуткую смерть.
Кейриик Хайре умирала долго, очень долго. Непереданная сила тянула душу к износившемуся телу. Страшно, страшно, страшно умирала Кейриик Хайре – ты ведь помнишь, как далеко от ее хижины была ближайшая деревня? Крики Кейриик Хайре услышали даже там. На вторую неделю к ее дому рискнули подобраться самые отчаянные из мужчин. Кто-то даже решился разобрать крышу – говорят, если ведьма при смерти, нужно разобрать крышу, так душе будет легче упорхнуть ввысь… Ах, что это, Совайо Йоре?
Моркка взмахнула ладонями, и сморщенные лепестки, кружась, начали опускаться на пол. Шагнув сквозь них, ведьма приблизилась к Совьон и коснулась ее щеки пальцем.
– Мокро, – заметила вёльха. – Но слезы уже ничем не помогут моей сестре. И тебе не помогут, потому что ты не станешь передавать свои колдовские знания и умрешь так же, как она. Как ведьма.
– Нет, – тихо возразила Совьон. – Я умру как воин.
Моркка Виелмо улыбнулась:
– Вряд ли.
Ее нога в башмачке наступила на засушенные лепестки. Раздался хруст.
– А хочешь, я расскажу тебе, как умрет предводитель черногородского каравана? Да, убьешь его ты, но чьими руками?
Совьон молчала, хмуро вытирая глаза тыльной стороной ладони, но Моркка продолжала.
– Пару лет назад в этих лесах свирепствовал один разбойничий атаман, гроза всех торговых караванов. Сколько голов срубил, чтобы наколоть на копья перед своим логовом, – не сосчитать. Помнишь, как его имя?
Воительница застыла.
– Его звали Шык-бет, и его утопили в здешних болотах два года назад.
– Какая же ты глупая, Совайо Йоре! Кому суждено быть зарезанным, не утонет. Много ли богатств в черногородском караване? Смогут ли Шык-бет и его разбойники не позариться на них?
Видя, как напряглась Совьон, как глаза ее помутнели от ужаса, Моркка Виелмо подцепила пальцами свои седые косы, перебросив на грудь.
– Этой ночью разбойничий атаман убьет предводителя каравана и многих его людей. Заберет все, что охранял черногородский отряд, – золото, серебро, камни. И девушку, которую везут в одной из повозок.
Больше Совьон не слушала. Только развернулась на каблуках, пересекла сени и, толкнув дверь плечом, вылетела из хижины Моркки Виелмо. И услышала, что в спину ей несся хохот ведьмы. Совьон провела в доме вёльхи не больше получаса – ей бы хватило времени вернуться к каравану еще до заката, как и обещала. И тогда она бы сумела предупредить отряд о грозном разбойничьем атамане Шык-бете и его ловушках.
Но у горизонта клубилось нежное розовое марево рассвета.
Хмель и мёдVII
Колеса с хрустом переезжали веточки, щедро рассыпанные по тропе. Еловые лапы касались крыши повозки и царапались в оконце, оставляя на занавеске смоляные следы. Над лесом горел желтый растущий месяц, затянутый сероватым ночным туманом.
– Почему ты не спишь, драконья невеста? – Лутый ехал вровень с телегой Рацлавы и, зевая, раздвигал мешающиеся ветви свободной от поводьев рукой. – Я бы на твоем месте давно спал.
Но караван не мог разбить лагерь здесь, среди сплошных деревьев, – для ночлега нужна была хотя бы небольшая, но поляна. Так объяснил Лутый. Рацлава не решалась сильно выглядывать из окна: хвоя могла разодрать ей лицо, поэтому девушка разговаривала, осторожно прижимаясь виском к краю рамы.
– Где Совьон? – спросила в который раз. – Она еще не вернулась?
Тойву не удалось избежать расспросов. Несколько часов назад он дал понять Оркки Лису, что ждет Совьон к закату, но не пояснил, куда женщина уехала и зачем.
– Уже стемнело?
– Стемнело, – нехотя ответил Лутый, пригибаясь под особенно низкой еловой лапой. Юноша высматривал предводителя во главе каравана. Совьон не вернулась вовремя, и Тойву, хотя и старался выглядеть невозмутимым, был… разочарован? Обеспокоен? Обижен? Оркки Лис сказал, что и то, и другое, и третье.
– С ней что-то случилось, – проговорила Рацлава, сжимая в кулаке занавеску. Лунный свет отразился на яхонте ее серебряного кольца. – Возможно, Совьон заблудилась.
– Заблудилась? Совьон? – Лутый сдержанно хмыкнул. – Сомневаюсь.
– Может, она приедет завтра?
Были вещи, о которых Лутый предпочитал молчать. О рабском ошейнике, который ждал его в конце пути, о разбойниках, зверствовавших на Плато Предателя пару лет тому назад, и о тоне, каким Оркки Лис говорил об их атамане еще в Черногороде.
Также Лутому не хотелось объяснять, что если Совьон не вернулась к назначенному сроку, то, скорее всего, она не вернется уже никогда.
– Она ведь не могла просто нас бросить, – заметила Рацлава.
Похоже, могла.
Петляя, караван полз сквозь глубинный лес. Огни факелов постреливали в воздухе, и ветерок раздувал искры. Света не хватало, и, даже сощурившись, Лутый очень плохо видел. Расплывались бесконечные очертания деревьев и горных массивов, насупившихся всадников и густых зарослей. Все – темное и молчаливое. Из звуков юноша различал лишь треск и цокот, скрип кожаных седел и шелест пышных крон. Пение цикад и далекое бульканье жаб: какое счастье, что отряд не переправлялся через топи.
Рацлава, осознав, что Лутый больше ничего не сможет ей рассказать, отодвинулась от оконца и сползла на подушки. Напротив нее, завернувшись в шерстяное покрывало, дремала Хавтора. Та Ёхо спала рядом – айха чувствовала себя гораздо лучше, хотя до сих пор была невероятно слаба. Рацлава стекла поближе к ней, так, что голова Та Ёхо оказалась на уровне ее локтя. Недавно Хавтора повесила под потолком связку стеклянных бус: рабыня верила, что это отгоняет дурные сны. Сейчас Рацлава полулежала на подушках, упершись взглядом в пустоту, и слушала, как мерно постукивали бусины и как караван переваливался по лесным тропам.
Звяк-звяк, скрип-скрип, треск-треск.
Бусины покачивались над ее головой. Отряд тянулся сквозь дремучую чащу, будто змей, и глазами его было пламя факелов, а чешуей – боевые кольчуги. Ночной ветерок шевелил волоски у лица Рацлавы, принося с собой прохладу и запахи земли и смол; девушка уже почти провалилась в сон, когда во главе каравана страшно заржали кони. Повозка неустойчиво колыхнулась – и замерла.
– Что случилось? – Рацлава резко поднялась и прильнула к окну. Не отвечая, Лутый жадно всмотрелся вдаль. – Почему мы остановились?
Тогда раздался звук десятков спущенных тетив. И весь лес утонул в огне.
И ходило ее горе у подножия гор, вдоль дремучего южного леса. Ходило ее горе, черное-черное, будто густой дым от тлеющих колес и тел. И сама она – это горе, сгорбленная и перепачканная в земле, простоволосая, исцарапанная тугими ветками. Рубаха Совьон была мокра от росы и пота, а на бледном лице не осталось ни красоты, ни спокойствия. Она вскинула голову и жадно втянула воздух сухими губами. Закашлялась, вцепилась в горло пальцами и рухнула на колени. Жених бродил около – взмыленный, одичавший. Ворон Совьон кружил вместе со своими собратьями над местом схватки: закрученные кольца смоляных перьев и голодных клювов.
Она опоздала. Солнце ползло к зениту, а тела павших успели закоченеть. Моркка Виелмо была гораздо сильнее Совьон, и ей не составило труда изменить ход времени в своей хижине. Обмануть гостью, заколдовать, одурачить. Совьон медленно подняла глаза в паутинке лопнувших сосудов. Небо было сизо-голубым, набрякшим. К дождю.
Битва началась в чаще, но позже выхлестнулась на поляну. Совьон видела деревья с обломанными ветвями и обгоревшей корой: в какую бы ловушку разбойники ни ловили караван, они поджигали лес. Охваченные пламенем стрелы, сети, копья – где-то островки ночных кострищ до сих пор выплевывали искры. Недалеко от Совьон дотлевала одна из повозок, развороченная и расколотая топорами; воительница поняла, что в ней везли провизию и богатства.