– О да, – хохотнул Арха. – Готов поспорить, ты окажешься первым Горбовичем, посетившим его дворы. Многие Чуеслава-то и за князя не считают. Безродный, говорят, пес.
– Люди много что говорят, – отозвался Хортим. – А ты не повторяй.
– Больно надо, княжич. – Арха блаженно прикрыл глаза, вслушиваясь, как ветер гуляет в хлопающих парусах. – Чуеслав мирно сидит в своем городе и правит мудро. Из кожи вон не лезет, к дочерям Мстивоя не сватается.
– У Мстивоя нет дочерей. Только сыновья.
Хортим задумчиво потер костяшки заплывших ожогами пальцев и сощурился. Вигге отошел от кормчего и теперь стоял у борта, всматриваясь вдаль. Потоки соленого воздуха шевелили его седые волосы. Словно почувствовав взгляд, Вигге повернулся – и встретился с княжичем глазами. И что за страшные у него были глаза – цепкие, бездонные, старческие на совсем еще не старом лице. Вигге медленно развернулся, намереваясь подойти к Хортиму, – в последние дни они разговаривали часто. Отшельник оказался приятным собеседником: умным и сдержанным, но все равно что-то в его облике неизменно тревожило Хортима. А Вигге тем временем начал сливаться с обычными воинами из дружины – переоделся в одежду, похожую на их, повесил меч на пояс и срезал чересчур длинные ногти, поняв, что с ними неудобно на боевом корабле. Лишь по-прежнему кашлял кровью и по-прежнему не обращал на это внимания.
– Скажи честно, – как-то попросил его Хортим, – ты хочешь вернуться в княжества, чтобы найти себе лекаря? Их много в наших горах.
Тогда Вигге равнодушно пожал плечам и сказал, что уже ни один лекарь не в силах ему помочь.
Отшельник не слишком нравился дружине – особенно людям Фасольда и самому Фасольду, но Хортим бы удивился, если бы вышло иначе. Вигге знал, что воевода относится к нему с насмешливым презрением, но нисколько не беспокоился. И даже сейчас остановился недалеко от него, угрюмого, сидевшего на сундуке и перебрасывающего топор.
– Давно хотел спросить тебя, Хортим Горбович, – спокойно начал Вигге, поглаживая треугольную бородку. – Разреши?
Княжич сделал несколько шагов к нему навстречу и дружелюбно ответил:
– Разрешаю.
Арха двинулся следом, не то наслаждаясь безоблачным небом, не то настороженно вслушиваясь.
Вигге никогда не задавал вопросов из простого любопытства, и тем страннее показался этот.
– Есть ли у тебя братья, Хортим Горбович? – Отшельник говорил негромко, но его голос перебивал хлопанье парусов, шелест моря и беззлобные перепалки дружины. Даже Фасольд вскинул разодранное и криво сросшееся ухо с серебряной серьгой.
Хортим нахмурился и кивком указал на несколько пустующих сундуков, предлагая Вигге сесть, и рядом с ним осторожно скользнул Арха. Наконец княжич ответил:
– Был старший брат, да погиб в бою. – Он поставил локти на колени и сплел обожженные пальцы. Потом по-птичьи склонил голову вбок. – Осталась лишь сестра.
Может, зря они не выбрали место подальше от Фасольда? Хортиму никогда не претило быть осмотрительным, особенно когда дело затрагивало Малику и влюбленного в нее воеводу.
– Зачем тебе?
Но Вигге будто не услышал.
– А что твоя сестра, Хортим Горбович? Она тебя старше? Влиятельнее? Много ли верных людей у нее и ее мужа?
– Старше, – рассеянно отвечал тот. – Но на этом все. У моей сестры нет ни друзей, ни мужа. И если верить толкам, сейчас она в чертогах Сармата-змея.
– Ах. – Вигге слегка откинулся назад. – У Сармата. – Его губы протянули два слова и сломались в многозначительную усмешку. А затем выплюнули сгусток крови в выуженный из-за пояса платок.
В последнее время Вигге много спрашивал о драконе. Ему с упоением и насмешкой рассказывала вся дружина – есть же на свете кто-то, не знающий про жен Сармата, непомерную дань и летний солнцеворот.
– Что от тебя хочет этот странный человек, княжич? – весело спросил Арха, но его бледные глаза, из которых словно вытекла вся краска, внимательно поблескивали из-под бесцветных ресниц. – Есть ли ему дело до семьи моего господина?
Вигге даже не повернулся в его сторону.
– Тогда почему твои люди называют тебя княжичем?
Хортим вскинул брови и улыбнулся:
– А как же им следует меня называть?
Вигге смотрел на него долго и будто бы немного разочаровано – он не скрывал, что считает Хортима смышленым юношей.
– Твой отец мертв, – ровно сказал он. – У тебя больше нет брата. Твоя сестра в заточении и не сможет поднять бунт. Значит, ты должен быть князем Гурат-града. Поэтому я спрошу еще раз, Хортим Горбович: почему твои люди называют тебя княжичем?
Тягучая речь и тяжелый, еще немного заплетающийся в подзабытых словах язык. Так мог говорить лишь человек, привыкший, чтобы ему внимали, а многие воины с корабля еще относились к Вигге как к черни.
– Вот оно что. – Хортим выпрямился и вздохнул. – Тогда слушай. Я стану князем не раньше, чем мой лоб окропят миром в главном соборе Гурат-града, но до этого мне нужно заново отстроить свой город. – И придумать, как убить Сармата-дракона. – Что за правитель без земель? Мне не нужны громкие титулы.
– Тебе – нет, – ответил Вигге, и его холодные глаза стали похожи на змеиные. – А им, – он кивнул в сторону остальной дружины, – нужны.
– Я не понимаю тебя.
– Миро, – продолжал тот, кривясь, – соборы. Золото, киноварь, бархат. Колокола. Ломти земли. Думаешь, это сделает тебя князем?
Хортим задумчиво запустил одну руку в волосы, дергая за черные пряди.
– Князей делает не миро, – тихо добавил Вигге и указал на Арху. – И даже не города. Князей делают люди, и, по счастью, они у тебя есть.
В повисшей тишине было слышно, как тяжело поднялся Фасольд с сундука напротив. И, убрав топор, засмеялся в усы.
– Много ты знаешь о князьях, отшельник. – Воевода осклабился.
Это был первый раз, когда Вигге посмотрел на Фасольда внимательно – прямо и почти скучающе. На Фасольда, с которым, кроме Кивра Горбовича и его врага Мстивоя, никто бы не сумел сладить.
– Достаточно, – обронил Вигге и встал на ноги, будто его дело было сделано. И за ним словно лавина покатилась с горы.
– А ведь твой одичавший охотник прав, Хортим Горбович, – прозвенел голос Архи. – Эй, Латы, поди сюда да толкай всех, кто меня не слышит.
Арха вспрыгнул на один из сундуков и остался стоять там, покачиваясь, бесцветный с вкраплениями алых ожогов и алой нитью в струнах короткой косы.
Соколья дюжина переняла его возбуждение быстро. Люди Фасольда держались спокойнее.
– Братия! – возвестил Арха на сундуке. – Отчего мы до сих пор величаем Хортима Горбовича княжичем? Ждем, пока кто-то вместо него назовется гуратским князем?
– Нет больше Гурат-града, – напомнил Скурат, один из вояк Фасольда.
– Будет, – возразил Латы.
Море шипело вокруг, голубое и пенное. Ветер разгонял паруса, играл в густых бородах и корабельных снастях. Солнце расплылось над драккаром – огромное и золотое, как купола гуратских соборов.
– Не торопишься ли ты в князья, мальчик? – спросил Фасольд, но особенно перечить не стал. Арха, качаясь на сундуке в блеске света, жестикулируя, пересказывал воинам слова Вигге, который незаметно скрылся из виду. Хортим, щурясь на соборное солнце, думал, что все происходящее – закрутившийся сон.
Арха говорил. Соколья дюжина кричала. Плескалось море, и люди Фасольда подставляли смягчившиеся лица под косые лучи.
«Как же ты просчитал это, Вигге», – думал Хортим. И догадался же, что Арха – его самый лютый и верный соратник из всех лютых и верных, что он ему ближе всех. Не Хортиму был нужен титул, а всей его уставшей, измотанной плаванием и неудачами дружине: дыхание новой надежды ненадолго бы оживило даже Фасольда.
Кто-то подхватил Хортима под руки, кто-то вытащил один из сундуков на середину палубы, а кормчий Ежи велел поднять на мачту флаг с вышитым соколом.
– Да что же вы, бешеные, удумали, – беззлобно рассмеялся Хортим, запрокидывая голову. Его усадили на сундук. – Божьего человека среди вас нет. И мира нет.
– Вино есть, – невпопад бросил Инжука, а Архе большего и не требовалось.
– Гарке, – завопил он дружиннику, – тащи!
На палубу выволокли едва ли не последний початый бочонок.
Раскрасневшийся Арха закатал рукава до локтей и уперся ладонями в колени.
– Я тебя, Хортим Горбович, из-под Сарматова огня яростнее всех вытаскивал. Мне тебя и на княжение венчать. – Голос его взлетел до громкого хриплого крика. – Кто-то оспорить хочет?
Никто не захотел.
Вместо княжеского венца Хортиму нашли подбитую соболем шапку – уж не Фасольда ли? Воевода больше не искал ссоры, только стоял в стороне и пощипывал седой ус и, как говорили позже, даже улыбался.
Арха торжественно откупорил бочонок. В Сокольей дюжине были воины знатного рода, такие, как Латы – сын вельможи, но матерью Архи была простая кухарка, и тот и знать не знал про таинства правителей Гурата. И говорил то, что лежало на сердце.
– Будешь нам князем, Хортим Горбович? – спросил Арха строго, перехватывая бочонок.
– Буду.
Хортиму на лицо хлынуло вино из пригоршни, хотя он ожидал лишь нескольких капель на лоб, и поэтому закашлялся.
– Будешь нам как отец родной? Будешь править нами мудро и справедливо?
На этот раз он уже задержал дыхание:
– Буду.
Драккар качался на волнах. Солнце освещало сокола на хлопающем парусе, и небо над Хортимом разбегалось от края до края – светлое, пронзительное. И было это небо древнее и спокойнее шумящей на палубе дружины: вмиг посерьезневшего Архи и Ежи, не отходившего от рулевого весла, Латы, Инжуки и многих людей, чьи лица выдубили суровые морские ветры… и небо это отдавало кислотой просочившихся в рот капель.
Кифу бы венчали на княжение правильно. Божий человек взял бы с него клятву, которую давали прежние правители. И пахло бы ладаном, миром и воском, и мир бы плясал в мерцании чарующих сводов гуратского собора. Но Хортим – не его брат, и его вокняжение – драккар и волны, горстка одичавших воинов и палуба, скользкая от вина.