Кто же тебя так, Вигге?
Фасольд нанес первый удар. Его кулак мог пробить дерево, но когда врезался Вигге в грудь, то даже не заставил его покачнуться. Будто тот был вытесан из камня или… Хортим, вскинув от удивления брови, пытался подобрать нужное слово. Или вырезан из огромной ледяной глыбы. Кровь булькнула в горле Вигге, просочилась изо рта. Утерев губы, отшельник выдохнул из ноздрей струи белого пара. Переступил босыми ступнями по мостку, криво дернул уголком губ. А затем метнулся к Фасольду и обхватил его так, что затрещали кости, – но воевода был несгибаем и крепок, словно мачта на драккаре. Вигге не смог его повалить, а когда его руки стиснули чужие бока, Хортима ужалила странная мысль: какие длинные у Вигге пальцы, какие тонкокостные, такими бы не соперника молотить, а…
Фасольд отшвырнул соперника одним рывком. Другой бы уже распластался на мостке, беспомощный и оглушенный, но Вигге только потерял равновесие и осел. Поднявшись, распрямил плечи и сощурил глаза, ясные и внимательные. Фасольд перехватил Вигге поперек туловища, норовя не то переломить пополам, не то сбросить у ног бесполезной грудой. А тот вырвался, потянув Фасольда к земле, – напряг мышцы, ударил по хребту и выскользнул огромной, сильной змеей. Не давая воеводе опомниться, ткнул кулаком в грудину – так, что на виске Фасольда взбухла алая жила. Фасольд тяжело опустил кулаки на плечи Вигге, подминая его под себя, грозя расщепить ему кости, но тот в один прыжок оказался за его спиной – и обвил шею руками.
Воевода вздыбился, освобождаясь, – мышцы под кожей Вигге проступили так четко, словно собирались порваться. Отшельник тут же ослабил хватку и покачнулся, прижимая ладони к лицу, хотя Фасольд больше не нанес ему ни одного удара. Воевода распрямился и замер – ждал.
Вигге, до этой минуты ничем не уступивший Фасольду, рухнул на колени. Его сотряс такой страшный кашель, что мосток заходил ходуном. Кровь хлынула из его горла, залила липовые доски – отшельник царапал по ним укороченными ногтями, и его спина тряслась, будто лист на ветру. Хортим не помнил, как оказался рядом, как вместе с Фасольдом отнял Вигге от земли и как усадил его на крыльцо, накрыв собственной шубой, словно призрачное тепло могло помочь; как Чуеслав Вышатич велел позвать лекаря и как Вигге, едва отойдя от кашля, спокойно и жутко улыбнулся.
– Ни к чему мне твой лекарь, князь. – Зубы у него были багровые. И язык, ворочающийся во рту, – багровый. – Не гоняй его зазря.
А потом в его глазах, светлых и холодных, будто древние ледники, мелькнули такие тоска и боль, что стало горестно.
Хортим, накрытый ворохом шкур, полулежал на скамье. Его пальцы грела чаша с дымящимся варевом – пахло иргой и мятой. Та комната дружинного дома, в которой отдыхал князь, была просторной, но почти пустой: дубовый стол и запертые ставни с бронзовой вязью, несколько длинных лавок, застланных бордовым полотном. Высокие своды и стены, сложенные из крупных бревен. Сквозь пар, поднимавшийся от варева, Хортим видел, как, сидя на полу, Латы и Инжука играли в кости. Арха, устроившись у скамьи князя, не то дремал, не то следил за ними из-под ресниц-струн. И поглядывал за Фасольдом, пившим горячее вино из собственной чаши.
В тепле Хортим чувствовал себя расслабленно – так и лежать бы здесь, в мехах, щекочущих лицо и руки. Засыпать бы под стук игральных костей и чужое бормотание, но вскоре, через день или два, дружина Хортима покидала Девятиозерный город, а Вигге оставался здесь, и еще многое было с ним неясно. Сейчас отшельник сидел под самым окном – настолько бесстрастный, что казался здоровым. Он, словно выжидая, наблюдал за воинами Сокольей дюжины и за Фасольдом, который после боя проникся к нему если не уважением, то чем-то похожим.
Когда еще представится более удобный случай?
– Вигге, – позвал Хортим, приподнимаясь. Шкуры сползли с его одежды, заботливо высушенной над огнем, и князь отбросил их на край скамьи. – Вигге, я хочу тебя спросить.
Не этого ли ты ждал, отшельник?
– Спрашивай, – умиротворенно ответил тот.
Хортим спустил ноги в сапогах на пол, но не спешил вставать. Сцепил пальцы вокруг теплой чарки и вскинул лицо:
– Чуеслав сказал, что ты можешь быть из Войличей. И что ты едва ли не брат князя Мстивоя – это так?
Вигге холодно усмехнулся, но никто, кроме него, не нашел ничего смешного. Шумно вздохнув, Фасольд отставил чашу на лавку рядом, а Арха приоткрыл серый глаз, показывая, что не спит. Затих стук игральных костей.
– О нет. – Слова передернули тонкие губы Вигге. – Я не из Войличей.
– Думаю, ты честный человек. – Хортим чуть не рассмеялся от облегчения: по счастью, судьба не свела его с беглым родичем Мстивоя. Юноша подался вперед, смущенно и весело улыбаясь: – Просто Чуеслав так убеждал, что ты из княжьего рода…
– Я сказал, что я не из Войличей, – перебил Вигге. – Но я не говорил, что я не из княжьего рода.
Внутри Хортима что-то оборвалось, а в натопленной комнате внезапно потянуло морозцем. Язык присох к небу, в голове засвербило – как нельзя кстати пришелся Фасольд, который, нахмурив брови, хрипло потребовал:
– Объяснись.
Но Вигге ему не ответил.
– Хорошо, – тогда протянул Хортим, – хорошо… Что же ты раньше молчал?
– А ты не спрашивал.
К этому времени гуратский князь уже взял себя в руки и даже отхлебнул ароматного варева из чарки. Покачал головой и произнес:
– И что у тебя за род?
– Не моложе твоего.
– Быть такого не может, – хохотнул Арха, хотя глаза у него стали настороженными, словно у охотника. Хортим удивился: Арха не смел вмешиваться в разговоры своего князя, если только тот сам не просил. А здесь… Неужели всех так задела история Вигге? – С родом моего государя может сравниться только род Мстивоя Войлича. Других нет.
– Есть, – мягко возразил Вигге, прижимаясь спиной к стене. Казалось, он совсем не испытывал неловкости или волнения, а разговор шел так, как ему хотелось.
– И какое же твое родовое имя? – Голос Хортима сделался тихим, но твердым, – так бывало всегда, если происходило что-то важное.
– Оно тебе ничего не даст.
– Странно. – Юноша недобро сощурил глаза. – Какие у вас владения?
– Такие же, как и у тебя, – ответил Вигге. – Обратившиеся в прах.
– Довольно, – рявкнул Фасольд, поднимаясь. Словно рассеялось все призрачное уважение, которое воевода испытывал к Вигге, – до того он стал гневен и зол. – Что ты все юлишь, отшельник? Ври, да не завирайся. Может, мне стоит вытряхнуть из тебя слова? Пусть вырвутся вместе с кашлем из твоего горла!
– Не вытряхнешь. – Вигге пожал плечами. – Нет у тебя таких сил.
Зря, зря он это сказал – Фасольд выпустил из ноздрей воздух, будто рассерженный бык. Даже Латы и Инжука поднялись – разнимать, если что случится, – да так и застыли.
– Не знаю, княжеский ты отпрыск или нет, – медленно говорил Фасольд, переступая по скрипящему полу, – но пока ты прятался на севере, словно трус, я участвовал в битвах. Я возвеличивал свое имя, и я поливал свои руки кровью недругов и слезами их вдов.
Вигге рассмеялся. Это был холодный и серьезный смех.
– Не говори мне о битвах, воевода. Я сражался в войнах, о которых бабка рассказывала тебе перед сном. И не говори мне о своем имени – мое старше, чем вся твоя семья.
– Вигге! – требовательно одернул Хортим. – Что за дело привело тебя на юг?
Отшельник отвел взгляд от закипевшего, готового разразиться бранью Фасольда и с любопытством посмотрел на гуратского князя.
– О, – выдохнул он, кривя губы в новой, еще более прохладной усмешке. И осмотрел каждый холмик ожогов, оставшихся на лице Хортима. – У меня с твоим Сарматом-змеем старый должок.
– Да брось. – Арха вскочил на ноги, будто хотел телом прикрыть своего князя. – Ты даже не знал, что он проснулся!
– Верно, – прошипел Хортим, твердо отодвигая Арху в сторону: голос стал очень, очень тихим. Юноша уперся локтями в колени – он и Вигге оставались единственными, кто еще сидел на скамьях. – Ты не знал.
– Я и говорю, княже. – Зрачки Вигге вытянулись, пропахав густую голубую радужку. – Это очень старый должок.
Между Хортимом и Вигге – дубовый стол и донельзя взвинченные, сбитые с толку люди. Юноше казалось, что именно в это мгновение ему бросали вызов, пробовали его на излом. Вопрос спорхнул с губ:
– Кто ты?
– Хортим Горбович. – Вигге разочарованно покачал головой. – Ты же умен не по годам. Посуди сам, кто я. Лгун? Отшельник? Князь? Что тебе Чуеслав Вышатич – вот он я. Так слушай, как я говорю, и смотри, как держусь.
Только отчего-то смотреть на него стало тяжело и больно – Хортим на миг прикрыл ладонью глаза и утер взмокший лоб:
– «Вигге». Так звала тебя мать?
– Нет. – Рот искривился в печальной улыбке. – Мать звала меня иначе.
– И как твое имя?
– У меня много имен, – просто ответил он. – Айхи зовут меня Тхигме. Тукеры – Кагардаш.
Кожа Инжуки внезапно стала плотной и восковой – воин отшатнулся, споткнулся о собственные ноги так, что Латы пришлось его поддержать, и выругался на своем языке.
– Высоко метишь, отшельник, – укоризненно сказал Латы, не выпуская локтя соратника, а Вигге невозмутимо продолжал:
– Но когда я родился, меня нарекли по-другому.
Он неспешно поднялся и словно заполнил собой всю комнату дружинного дома. И не стало внутри ничего, кроме него, – какой Вигге высокий, какой осанистый, до чего же у него звучный голос и до чего нездешний взгляд.
– Я – Хьялма из рода князей Халлегатских. – Каждое слово – волна, бьющая в ледники. – Тот, кого вы называете Сарматом-змеем, мой брат. Тот, кого вы называете Ярхо-предателем, тоже, и предал он меня.
Повисла тишина, ледяная и страшная. И такая густая, что стало трудно дышать, – вдох-выдох, и в груди щипало, будто в легкие вонзились инистые иглы. А потом раздался сиплый, надрывный смех Фасольда.
– Я-то думал, – звук клокотал в мощной груди, – я-то все думал, Хортим Горбович… Кого же ты взял на корабль? – Воевода резко перестал смеяться и сказал мрачно и зло: – Оказалось, умалишенного.