воду.
До мертвого царя Федора Блаженного, между прочим, последнего из рода московских Рюриковичей, почему-то уже не было никакого дела. Раз у того не осталось «законных царских наследников», и царевна Феодосия умерла три года назад, то никто из претендентов на стол – ни бояре из партий Шуйских и Романовых, ни правитель Борис Годунов – не горели желанием выискивать причины смерти бездетного царя в преддверии династического кризиса и надвигающейся смуты с самозванцами-мстителями.
Не проявил себя в выполнении «родственного долга» перед зятем-царем Годунов: царский саркофаг был изготовлен небрежно, мастер-резчик в слове «благочестивый» сделал грубейшую ошибку и вырезал вместо буквы «Б» букву «Г», словно отказывая юродивому царю Блаженному в благочестии; полным неуважением к царю было то, что в гробнице был установлен неприлично бедный для погребения первого лица царства убогий сосуд-кубок для святого миро.
Но есть ли основания обвинять лично Годунова в отравлении зятя-царя? Может, это дело рук Екатерины Григорьевны или Марии Григорьевны, а то и двух сестер, «злобных» дочерей Малюты Скуратова (при равнодушном бездействии правителя, «умывшего руки»)? Ведь одна из сестер «засветится» в более позднем отравлении своего ближнего родича – чего ей жалеть юродивого постника и балласта в схватке за престол партий Шуйских, Романовых и лично властителя Годунова?…
Стоит согласиться с таким заключением: смерть Федора Блаженного была выгодна Годунову в 1598 году и невыгодна была ему смерть Дмитрия-царевича в 1591 году. Невиновен был Годунов в 1591-м и формально невиновен в 1598-м. Равнодушен был в 1598-м к смерти последнего московского Рюриковича. Но если бы смерть Дмитрия-царевича в 1591-м открывала путь Годунову на престол, разве он убоялся бы кровопролития? Вряд ли – не 15 мая 1591 года, а месяцем, годом позже царевич был бы все равно обречен на жертвенное заклание… Вот эту обреченность рода последних московских Рюриковичей чувствовали многие русские люди, поэтому главным виновником смерти обреченных на смерть «последних царей» по привычке считали правителя Бориса Годунова – надо же, даже в благочестии пышных царских похорон отказал юродивому царю Блаженному…
До времени физического появления самозванцев, первого претендента на царский престол Гришки Отрепьева, выдававшего себя за «спасшегося», «воскресшего в Смутном времени» царевича Дмитрия Ивановича, было еще далеко – если смотреть с колокольни кончины царя Федора Блаженного в начале 1598 года… Но феномен «самозванства» на царский престол – причем впервые в русской истории в полном объеме трагедии и фарса он явился на стыке XVI и XVII веков! – это был «политический спрос» на самозванство, поскольку возникло «предложение» в обиженном, возбужденном обществе, которое не созрело для выборных, «не природных» царей и готово было предпочесть им представителей «законной», «природной» династии московских Рюриковичей…
Чтобы ввести в действующие герои романа новую историческую фигуру «Дмитрия Ивановича» (проявившего себя в Угличе 15 мая 1591 года, заставившего задремавшего сторожа церкви Спаса бить в набат «по трем погибшим Дмитриям Ивановичам»), автору этих строк придется сослаться на воспоминания польского посланника Сапеги. Тот после похорон царя Федора в феврале 1598 года сообщил, что правитель Годунов имел при себе в своей свите «двойника-приятеля», похожего на Дмитрия, сына Марии Темрюковны, второй жены Ивана Грозного, и царя Ивана IV, которого Годунов хотел выдать за покойного Дмитрия Ивановича, если самого правителя не изберут на царский престол.
Ознакомившись с этими парадоксальными мемуарами Сапеги о появлении в свите Годунова «двойника-приятеля», ярый поклонник государственных деяний Бориса Федоровича историк С. Ф. Платонов решительно подчеркнул в этом сообщении-парадоксе ряд исторических нелепостей, в частности, этот «Дмитрий Иванович» назван сыном Марии, но не Нагой, а Марии Темрюковны Пятигорки. С. Ф. Платонов жестко оппонирует польскому посланнику: «Если судить по рассказу Сапеги, московские люди плохо помнили, чей сын и какого возраста был Димитрий, кем ему приходилась Нагая…»
Современный писатель-историк М. И. Зарезин в книге «Последние Рюриковичи и закат Московской Руси» иронизирует по поводу слов Сапеги о появлении «Дмитрия Ивановича», сына Марии Темрюковны и царя Грозного, мол, не стоит обвинять москвичей в забывчивости. Все-таки со дня гибели восьмилетнего Дмитрия-царевича в Угличе прошло уже семь лет, значит, царевичу в 1598 году должно быть под 16 лет. Трудно представить приятельские отношения между юношей и 45-летним Годуновым. Сапега пишет о Димитрии, «которого давно нет на свете».
Разумеется, эти нестыковки можно объяснить нелепостью самого слуха, пересказанного польским посланником. Но, по нашему мнению, прототипом годуновскому самозванцу послужил другой Дмитрий Иванович – первый сын Грозного, утонувший в Шексне в июне 1553 года. Правда, он был рожден от брака с Анастасией Романовой. Но Мария Темрюковна тоже родила мальчика, умершего в младенчестве в мае 1563 года. С тех пор минули десятилетия, неудивительно, что об умерших царевичах остались смутные, обрывочные воспоминания. Скорее всего, в годуновском самозванце (или слухах о нем) причудливо соединяются черты первенца Марии Пятигорки… В остальном мы присоединяемся к важному выводу С. Ф. Платонова: «Рассказ Сапеги не заслуживает малейшего доверия своей фабулой. Но важно появление такого рассказа в 1598 году. Значит, Борис Федорович еще не стал царем, а идея самозванства уже бродила в умах».
А мы материализуем не слух, а мстительный дух царевича Дмитрия Ивановича, или Дмитриявнука, сына Ивана Ивановича Молодого и Елены Волошанки (дочки молдавского господаря Стефана Великого), внука Ивана Великого и Марии Тверской-Можайской (первой жены Ивана III). Материализованному духу царя Дмитрия-внука можно было отмстить всем Московским Рюриковичам, в ком текла кровь Софьи Палеолог, и особенно самым последним Рюриковичам, сгинувшим в 1591 г. и 1598 г., чтобы извести кровь Палеолог под корень. Мстительному духу Дмитрия Ивановича-внука ничто не указ против погибельных средств – ядами или ножами острыми… И месть эта праведная, потому что бояре извели и бабку Марию Борисовну (содержание мышьяка 0.3 мг, ртути 1.05 мг, рекордное среди всех отравленных ядами, значит, травили нещадно страшно и долго), и также отравленных мать, великую княгиню Елену Стефановну, и отца-героя, великого Ивана Молодого…
Это такой же парадоксальный факт: к ослеплению-отравлению испанским вином «потешного царя» Симеона Бекбулатовича совсем не причастен Борис Годунов, которого слухи, кем-то злорадно сочиняемые, признавали «отравителем». Мстительный временной дух Дмитриявнука, возведенного на трон Иваном Великим и погубленного через византийские интриги Софьи Палеолог, мстил всем потомкам, в коих текла кровь Софьи Палеолог. Ведь многие летописи сообщили, что ослепший в 1595 году Симеон Бекбулатович пережил всех своих детей и супругу. А перед этим, в июне 1573 года, потомок Чингисхана Саин-Булат, по настоянию Ивана Грозного, крестился с именем Симеона и в том же году взял в жены овдовевшую княгиню, дочь князя Ивана Федоровича Мстиславского (а матерью князя была Анастасия Петровна, внучка Ивана Великого и Софьи Палеолог). Так что в крови супруги Симеона Бекбулатовича и его детей Федора, Дмитрия, Ивана, Евдокии, Марии, Анастасии текла кровь Софьи Палеолог и Рюриковича Ивана Великого. А мстительный дух Дмитрия-внука при ослепшем Симеоне не свел в могилу всех родичей царской фамилии. Все же это худо, когда дети переживают родителей по воле мстительного рока… Между прочим, не к столу будет сказано и напомнено, что ядами от мстительного рокового духа и коварными руками губителей была «мгновенным зельем с мышьяком» отравлена и сама Софья Палеолог (в ее останках было обнаружено 0.3 мг мышьяка, в 2.3 раза больше, чем в останках Михаила Скопина-Шуйского). Какая разница для потомков, что последних Рюриковичей, Дмитрия Углицкого, Федора Блаженного и детей Симеона Бекбулатовича травили-убивали поклонники-соратники Елены Волошанки, поддерживающие нестяжателей и идею построения в Москве «Второго Израиля», или поклонники-соратники стяжателей-иосифлян и Софьи Палеолог с идеей Москвы как «Третьего Рима»…
Жестокий век, жестокие сердца…Вот и в останках Ивана Грозного, которого травили на протяжении многих лет руками заморского лекаря Иоганна Эйлофа под наблюдением Богдана Бельского и Бориса Годунова, обнаружено большое количество мышьяка и ртути. Исаак Масса называет соратниками отравления Грозного Бельского и Эйлофа: «Богдан Бельский, бывший в милости у царя, подал прописанное доктором Иоганном Эйлофом питье, бросив в него яд в то время, когда подносил царю, отчего он вскоре умер». Задачей при вскрытии гробницы Грозного археологов в 1963 году и в конце XX века было выяснить по останкам царя причины его смерти. «Предположение об удушении царя отпадает, – пишет главный археолог Кремля Т. Панова, – так как щитовидный хрящ гортани сохранился хорошо. Но ведь есть другие способы удушения (подушкой, например), которые не должны затрагивать этот хрящ».
Любопытно отметить, что антрополог М. М. Герасимов, руководивший работой археологов в Кремле в 1963 г., и Т. Панова решительно отвергли лихие мнения злорадных авторов-дилетантов, что царь Иван IV около двадцати лет, начиная с 1565 года, болел сифилисом, как и его сын-наследник Иван Иванович, «потомственный сифилитик». Злорадных авторов идеи «царского сифилиса» не останавливало логическое противоречие. По данным М. Герасимова и Т. Пановой, на костях и черепе царя Грозного и его сына царевича Ивана археологами не обнаружено костных следов венерического заболевания, а они должны были бы быть, если бы сын и отец болели сифилисом и якобы использовали для лечения «неприличной болезни» ртутные препараты.
У Ивана Грозного действительно в останках зафиксировано большое количество ртути и мышьяка: 1.3 мг и 0.15 мг, соответственно. Примерно такое же количество ртути было обнаружено у сына-царевича – 1.3 мг, а мышьяка даже в 1.8 раза больше, чем у отца – 0.25 мг. Эти данные по обнаружению ртути в останках «предпоследних Рюриковичей» породили массу нелепых идей и слухов об их сифилисе, хотя следов «неприличной болезни» у них не найдено. Есть только смутные догадки, что «предпоследние Рюриковичи», боясь отравления, приучали свой организм к ядам, принимая их малыми дозами…