– Так и сказал? – с ужасом переспросил патриарх и перекрестился.
– Так и сказал несчастный отец-государь, потерявший свое счастье, Феодосию… Я тогда очень удивился его словам, что лично он не боится и своей смерти от руки неизвестного небесного или земного мстителя за то, что его предки на троне учинили, убивая и отравляя… Когда Федор Иванович рассказывал, у меня в глазах черная пелена ужаса взор затуманила, а потом и света мгновенно лишила… По приказанию Василия Темного был отравлен князь Дмитрий Шемяка, уже смещенный с престола, но представлявший все-таки для него опасность. Царь Иван Великий причастен к отравлению его первой супруги Марии, а царь Иван Васильевич приказал извести отравой своих династических соперников за трон Старицких, даже свою тетку Ефросинью и троюродную пятилетнюю племянницу Марию… Вот какие ужасы междоусобной борьбы за престол между знаменитыми родами Рюриковичей были… А до этого – отравление Ивана Молодого, Елены Волошанки, их сына Дмитрия-внука… Поэтому царь Федор и был равнодушен к собственной смерти – за грехи отравителей из собственного рода… – Годунов сделал многозначительную паузу и внимательно посмотрел прямо в глаза владыке: – Ты же не просто так послал ко мне духовника Богдана Бельского с его рассказами о покаянии того и признанием, что он причастен к отравлению царя Ивана Васильевича и его сыновей царевича Ивана Ивановича и царя Федора… Эти отравления изменили все в нашем царстве…
Патриарх выдержал обжигающий взгляд Годунова и ответил со вздохом:
– Я только начал слушать признания духовника и тут же остановил…
– Велел тут же ко мне идти рассказывать о преступления окольничего Богдана Бельского? – с иронией в голосе спросил Годунов. – Не захотел греха брать на душу через знание страшной тайны?…
– Не то говоришь, государь, – не принял ироничного тона патриарх, – не так это было…
– Не то, не так… – сокрушенно покачал головой царь. – А знаешь ли ты, владыка, что уже нет на белом свете того духовника, что принял покаяние от отравителя Богдана и к тебе пришел каяться, что, приняв покаяние, носит в себе разрушающую его душу тайну… Нет духовника, и след его на белом свете простыл…
– Как нет?
– А так, был – и нет… Сказал тебе и мне, что услышал, и исчез на веки вечные…
– Мне он только начал туманно излагать то…
– …что мне высказал полностью, знаю, – резко прервал владыку Годунов, – и теперь я один этой тайной в душе мучаюсь. А еще тайнами ухода из жизни младенцев Феодосии, Марии Старицкой, да моего названного тестя Иоганна, тоже, по сути дела, неопытного младенца на плахе великокняжеских и боярских ядовитых интриг… Неужели не страшна тебе, владыка, ужасная история убийств и отравлений всех московских Рюриковичей, которые сами убили и отравили несчетно своих соперников за великокняжеский и царский престол?… – Видя, что патриарх не желает продолжать беседу в таком опасном ключе, Годунов, поморщившись, перешел от прошлых дел к делам текущим: – Только раньше за престол мечом и ядом сражались свои княжеские и боярские рода доморощенные, а нынче, в связи с моим избранием на царство… с твоей и божьей помощью… к внутренним боярским разборкам борьбы за стол подключились лихие иноземные силы, не только светские, но и церковные… Так что, владыка, жду от тебя твоего расследования по чернецу Отрепьеву, как он попал в Чудов монастырь, а потом оттуда прямым ходом в Литву и Польшу, чтобы уже там, превратившись в «названного Дмитрия-царевича», наверняка науськанный латинянамииезуитами, смеет грозить нашему православному царству своим преступным восхождением на престол… Василий Шуйский, которого я вызывал к себе, уже доложил, что, согласно возглавляемому им «Углицкому следствию», погиб Дмитрий-царевич от падучей, закололся, играя в «ножички», похоронен… Вот и ты, владыка, проведи свое расследование по тому, почему сбежавший из Чудова монах за границей у латинян объявил себя воскресшим Дмитрием-царевичем… Как все будет готово, соберешь все разрозненные фрагменты, разбитые осколки жития лихого чернеца и доложишь мне, владыка… Ведь с ним за царство православное насмерть драться, воевать до последнего придется, разве не видишь?…
– Вижу, – глухо отозвался патриарх, – потому и душой страдаю за царство наше православное, твоими болями болею, царь православный Борис Федорович, чую латинский хвост в «воскрешении из мертвых Дмитрия-царевича»… Расследование по Отрепьеву быстро проведем, за нами не заржавеет… И еще… – Он замялся, беззвучно шевеля пересохшими губами. – Душу ты мне разбередил воспоминаниями о погибших отравленных младенцах Феодосии, Ефросиньи Старицкой, к которым ты присовокупил младенческую душу твоего названного зятя Иоганна… Вопиют младенческие души… Упокой их души, Господи… Прими еще раз от меня великие соболезнования, государь…
Годунов благодарственным кивком головы обозначил признательность патриарху за соболезнования, но сразу не ответил, задумавшись и как бы предлагая вместе разобраться с тем, что мучило душу царя с давних пор. Показывая всем своим напряженным видом, что хочет поделиться чем-то важным и наболевшим, он медленно, со значительными паузами, заговорил глухим голосом.
– Знаешь, владыка, что меня задело в словах Федора Ивановича?… Он не боялся своей смерти, потому что знал о немыслимых грехах своих предков из царского рода… О своих грехах, юродивого и блаженного… Так и сказал, царя Блаженного… Какие грехи были у него, юродивого и блаженного, по его разумению?… Он меня заставил задуматься над ускользающей от человека истиной греха в короткой жизни человека… Говорил о том, о чем я и сам думал, боясь своих ужасных мыслей… Мол, церковь, точнее святые отцы церкви, духовной властью облеченные, говорящие и действующие от имени Бога, способны царей менять, и царства изменять, и земли с народами тасовать… То ли по воле Господа Бога, то ли по их, святых отцов, воле, раз святым отцам понятна воля Бога… Так ведь недалеко и до борьбы святых отцов – епископов, митрополитов – за митрополичий и патриарший престол – в интересах боярских партий за власть, ставленников партий, претендентов на трон… И как легко святым отцам использовать феномен греховности человека, что простолюдина, что князя с боярином, что государя – грехом все объяснить, грехом пригрозить, грехом обречь на прозябание и поражение в жизни… О чем я?… Есть печальный опыт Федора Ивановича, потерявшего Феодосию якобы из-за грехов его царского рода… И мой не менее печальный опыт потери названного зятя Иоганна из-за моих собственных грехов… Это уже было со мной, владыка, когда погиб в холодной церкви мой сын-младенец Иван, я его, заболевшего, под влиянием духовника, напоил святой водой и оставил «на выздоровление» в холодной церкви… А крохотный Иван «в руках Господа» помер… Как же так?… Мне, великому грешнику, было объяснено, что из-за грехов родителей младенцу не свезло в холодной церкви… Не только мои грехи духовник припомнил, но еще больше грехи деда Ивана, Малюты Скуратова… Хорошо, что этих слов не слышала моя ополоумевшая от горя Марья, она бы этого говоруна-попа прибила бы на месте… Ничего я не сказал тогда супруге Марье о словах святого отца о грехах родителей и дедов, из-за которых погиб невинный ребенок… Только ожесточился душой, стал присматриваться к святым отцам, держащим нас в путах воздаяния за грехи наши и рода нашего… Господи, вот о чем я вспомнил, потеряв Ивана-сынка, Иоганна-зятя…
Они тогда много и доверительно говорили друг с другом. Годунов с удивлением для себя обнаружил неизменнический бесхитростный характер своего духовного пастыря. Так и сказал без тени фальши и хитрости владыка, мол, тебя сместят с престола царского враги твои, так и меня попросят освободить патриарший престол. У каждой боярской партии свой митрополит, метящий в патриархи: Гермоген, Игнатий, не исключено, что Филарет Романов захочет пройти свой путь к патриаршему престолу, через сан архимандрита, епископа, митрополита, раз у того союзники внутри страны и за рубежом. Удивился таким словам Годунов, хотел поподробней узнать про Филарета Романова, который у себя на Варварке змею подколодную Гришку Отрепьева вскормил и выпестовал, на радость отечественным и латинским врагам царя православного, да махнул рукой, и так хлопот полон рот. И все же, беседуя прямо и открыто с патриархом Иовом, поддержавшим его в тяжелый час семейных испытаний, свалившихся на плечи царя, Годунов напряженно думал о свободе выбора: человека, общества, государства, церкви. Доверяет ли власть – государственная, светская или церковная – человеку, как песчинке общества, сделать свой выбор в пользу того или иного уклада, в пользу «природного» или «не природного» царя либо не доверяет, беря человека под жесткую опеку государственными законами (введением или отменой того же Юрьева дня) и ограничениями православной веры. Ведь в тех же политических играх разные боярские партии используют простых людей и святых отцов, действующих «со своим Богом» в благовидных или неблаговидных целях правовой, хозяйственной и церковной жизни государства.
Годунов издалека завел речь с владыкой о споре стяжателей Иосифа Волоцкого и нестяжателей Нила Сорского (намекая, что того вместе с «еретиками жидовствующими» активно поддерживала великая княгиня Елена Волошанка с сыном, Дмитрием-внуком, за что те и поплатились), мол, свой выбор предлагало нестяжательское движение с его союзниками тогда и сейчас. Владыка горестно всплеснул руками и заметил в ответ на реплику царя, что, по сути, через всю эпоху исчезающих один за одним отравленных Рюриковичей прослеживается борьба двух этих групп. Помимо духовной, идейно-религиозной борьбы иосифлян и неиосифлян, велась политическая борьба за власть последователей Ивана Великого и Дмитрия-внука, попутно не исчезала схватка партий старомосковского боярства и «служилых князей», выходцев из Литвы. Именно эта борьба иосифлян и нестяжателей, их последователей-соратников из боярских партий определила характер исторического – церковного и хозяйственного – устройства и развития Московского государства.