— Нет, — твердо ответил Перияр. — Пути нет. В течение десятилетий я добивался этого. Но брахман всегда останется брахманом. Полюбуйтесь на Дравидийскую прогрессивную партию. Когда-то все они были со мной. А теперь спелись с брахманами. И принимают к себе даже мусульман и христиан. Я не хочу иметь с ними дела. Они предали наши принципы.
— Сколько членов в вашей партии? — спросила я.
Рамасвами задумался, потер высокий лоб и позвал секретаря.
— Принеси, пожалуйста, списки, — попросил он. И, повернувшись ко мне, смущенно улыбнулся: — Я что-то стал забывать цифры.
Секретарь принес несколько толстых конторских книг и положил их на кровать рядом с Перияром. Тот взял одну из них, раскрыл и, по-стариковски кряхтя, что-то забормотал про себя. Все это как-то не вязалось с моим представлением о лидере политической партии. Но в следующее мгновение я поняла, что этот налет «домашности» на партийных делах Перияра не случаен. Его партия была его домом и его жизнью. Вне своего движения он не существовал. Поэтому так по-домашнему просто, сидя на кровати, водил пальцем по партийным спискам один из крупных политических деятелей Тамилнада.
— Вот, вот, сейчас, — говорил он как бы про себя, — кажется, я не ошибся. — Он поднял глаза, оторвавшись от книги, — 60 тысяч. Осталось только 60 тысяч. И тысяча отделений партии по всему Тамилнаду.
— Да, да, — с готовностью подтвердил секретарь.
— Вы тоже не помните, сколько членов в партии? — спросила я его.
— Помню, — смутился секретарь, — но видите ли…
И я поняла, что Перияр привык делать все сам.
— А как там, в Москве? — неожиданно спросил старик, задумчиво улыбаясь в свою пышную бороду апостола.
— Вы бы ее не узнали, — ответила я. — Ведь после вашего визита прошло столько лет.
— Да, да, — оживился Рамасвами, — прошло столько лет, а я помню все, как будто это было вчера. Я помню комнату в гостинице «Новая Москва», Красную площадь и море красных знамен на первомайской демонстрации. Я тогда действительно был очень счастлив. Такое не забывается. Москва… — бережно произнес он это слово, — У меня там была переводчица, симпатичная и умная девушка. Зина Пиликина, — неожиданно четко выговорил он. — Вот видите, число членов своей партии забыл, а Зину — нет, — лукаво и чуть грустно усмехнулся Рамасвами. — Она, наверно, сейчас старая.
— Наверно, — согласилась я, — если еще жива. А сколько вам лет?
— Восемьдесят пять.
— Восемьдесят шесть, — поправил его секретарь.
— Да, да, мне восемьдесят шесть, — засмеялся Рамасвами, — хотел показаться перед вами моложе, вот и сказал восемьдесят пять. А меня сразу уличили. В Москве я был совсем молодым. И все там были молодые. Как мне хотелось остаться там навсегда. Но ничего не получилось. Теперь я об этом не жалею. Я честно служил своей родине и сделал все, что было в моих силах. Для себя мне ничего не надо.
— Господин Рамасвами, — напомнили ему, — через полчаса митинг.
— Да, да, — закивал он головой. — Я помню. Сегодня я обязательно скажу им о Москве и о вашей стране.
Он тяжело поднялся, пожал мне руку и медленно, с трудом двинулся к выходу. Он все еще продолжал быть пророком…
Красное и черное
По обеим сторонам длинной пыльной улицы без тротуаров тянутся приземистые обшарпанные дома и хижины, крытые пальмовыми листьями. Кое-где меж домов и хижин вкраплены редкие маленькие лавчонки. За домами высятся почерневшие от жирной грязи цистерны с горючим. Юркий, окутанный клубами едкого дыма паровозик то и дело снует по узкоколейке, ведущей к гавани. Из прокопченных мастерских, расположенных рядом с узкоколейкой, доносится дробный несмолкающий стук. Около хижин темнокожие люди в набедренных повязках чинят разложенные прямо на земле сети. По улице носятся оборванные босоногие мальчишки, не знающие ни школы, ни сытой жизни. На этой улице, где каждый знает всех, появление нового человека — событие. И прежде всего для мальчишек. Вот они с криком ринулись в узкий грязный переулок. Через несколько мгновений оттуда появляется группа людей. Двое из них несут красно-черные флаги. За ними уныло, опустив хвост, плетется пес неопределенной масти. К ошейнику пса прикреплен красно-черный флажок. Ватага мальчишек, держась на почтительном расстоянии, следует за псом. Позванивая монетами в консервных банках, люди движутся вдоль улицы.
— «Дравида муннетра кажагам» — ваша партия! — начинает один из них голосом зазывалы. — Она защищает интересы всех угнетенных! Жертвуйте на вашу партию.
Рыбаки, чинящие сети, поднимают головы и равнодушно провожают взглядом процессию.
— Дравидийская прогрессивная партия… — снова начинает идущий впереди человек.
Толстый лавочник вышел из-за прилавка и ждет людей с флагами. Те приближаются к лавке, гремит мелочь, брошенная в банку.
— Дравидийская прогрессивная партия — ваша партия!
И так от лавки к лавке. Их хозяева — единственные состоятельные люди на этой улице. Они бросают в банки серебряные монеты, получают расписку и ревниво наблюдают за соседними лавками. Дадут или не дадут? У рыбаков и рабочих мастерских денег нет, а поэтому около их хижин активисты партии не задерживаются.
— Дравидийская прогрессивная партия — ваша партия! Жертвуйте на вашу партию!
Медленно плывут вдоль улицы два черно-красных флага. Красная полоса означает революцию, черная — невежество дравидов.
Эти флаги появились в Мадрасе в 1949 году, когда большая группа членов Дравидийской партии во главе с киносценаристом Аннадураи покинула великого Рамасвами. Их не устраивало то, что Дравидийская партия стоит в стороне от политической борьбы за власть, что она теряет возможность провести своих кандидатов в парламент и Законодательное собрание штата. Их не устраивал терявший свое значение и ставший одиозным «антибрахманизм» Рамасвами. Им уже не нужен был старый вождь с причудами «святого» и с отжившими этическими принципами. У них появились свои вожди, которые не хотели оставаться в тени, падавшей на них от легендарной фигуры Великого. Они сами хотели быть великими. Аннадураи стал их первым признанным вождем. Противоречия между ним и Рамасвами нарастали, как снежный ком, катящийся с горы, но повод для раскола представился только в 1949 году.
В этом же году новая партия «Дравида муннетра кажагам», или сокращенно ДМК, была внесена в списки политических партий Тамилнада. Она имела ярко выраженный мелкобуржуазный характер, но ее поддержала средняя и часть крупной буржуазии, недовольной правлением конгрессистов. Она была популярна среди городских низов: рабочих, рыбаков, рикш, кули. Среди тех, для которых слово «социализм» значило больше, чем просто надежда. А это слово стояло в программе новой партии. «Нашей целью, — было написано в программе, — является создание суверенной, независимой социалистической республики Дравидистан». Дравидистан… Требование, которое выдвинул великий Рамасвами, осталось лозунгом ДМК. За ним стояла тень отвергнутого вождя. Этого нельзя было допустить. И идеологическая машина ДМК заработала на всю мощь. Люди с высшим образованием умели красиво и умно говорить на хорошем тамильском языке на митингах и собраниях. «Дравиды, — говорили они, — до сих пор были без должного руководства. Они не могли противостоять Северу. Теперь у дравидов есть руководство — партия ДМК». «Северяне, — писали они, — заняли руководящие посты в Национальном конгрессе, правительстве, парламенте. Северяне не признают культуру Юга, Юг низведен на положение колонии Севера. ДМК начинает эпоху Ренессанса на Юге». Ни слова о Рамасвами, ни слова о Дравидийской партии. Как будто их не было. Да, их не было. А есть ДМК и ее вождь Аннадураи. — Великий Аннадураи. Тот, чьи портреты красуются на календарях, выпускаемых партией, рядом с Марксом, Лениным, Ганди и Неру. Тот, которого в день его шестидесятилетия в 1968 году назовут «великим, как император Акбар». И будут сравнивать «эпоху Аннадураи» с блеском древних дравидийских Империй Чолов и Паллавов.
В 1962 году лозунг «Борьба за Дравидистан» был снят, так как оказался невыгодным в сложившейся ситуации. В 1957 году Дравидийская прогрессивная партия получила 2 места в парламенте и 45 мест в Законодательном собрании штата, в 1962 году в парламенте было уже 9 депутатов от ДМК и 50 — в Законодательном собрании штата. В 1967 году ДМК сформировала свое правительство в Тамилнаде.
Красно-черные флаги и портреты Аннадураи постепенно захватывали весь Тамилнад. Они появлялись в маленьких городках и деревнях, в поселках и промышленных центрах. Потом они перешли границы штата и запестрели в Майсуре, Керале, Андхре. Дравидийский Юг признал новую партию. К 1965 году в ее рядах насчитывалось 533 тысячи человек. Она превратилась в главную оппозиционную силу Конгрессу. Лозунги, которые она теперь выдвигала, имели, несомненно, прогрессивный характер. ДМК требовала наделить безземельных землей, ограничить размеры помещичьего землевладения до 15 акров, ввести фиксированную заработную плату рабочего, провести национализацию кинопромышленности, банков, транспорта, расширить систему народного образования.
С самого начала своей деятельности ДМК настаивала на том, чтобы государственным языком и после 1965 года остался английский. Чем ближе становился срок замены английского на хинди, тем активнее действовала ДМК. Партия проводила митинги и демонстрации, Аннадураи грозился устроить публичное сожжение 17-й статьи индийской конституции, согласно которой язык хинди с января 1965 года вводился в качестве государственного. В дни демонстраций партии Мадрас оказывался свидетелем массовых процессий и манифестаций…
В тот день с утра по городу курсировали автобусы, украшенные черно-красными флагами. В каждом переулке, на каждой улице можно было видеть велосипедистов. У рулей их велосипедов были укреплены черно-красные флажки. Велосипедисты метались из одного конца города в другой, подолгу задерживались на его окраинных улицах, о чем-то переговаривались с лавочниками, передавали друг другу какие-то списки. Несколько позже появились полицейские патрули, и офицеры, отрывисто отдавая команду, выстраивали их вдоль улиц, где, как предполагалось, пройдут демонстранты. И н