Из показаний пленных выяснилось: немцы широко применяют подслушивание наших радио- и телефонных разговоров, используя усовершенствованную технику. В целях введения нас в заблуждение производят обстрел из кочующих батарей, отдельных орудий и пулеметов, вспышками ночью имитируют огонь с ложных позиций, каждые десять дней сменяют войска на передовой с целью дать отдых частям, провести с ними учения. Наши разведчики установили, что у противника появились минные поля не только перед проволокой и первой траншеей, но и перед второй траншеей и промежуточными позициями.
Создавая свою оборону в течение трех месяцев, развивая ее и улучшая инженерное оборудование, мы не столько заботились о ее прочности на случай попытки противника наступать — это было маловероятно, — сколько о том, чтобы предохранить от поражения огнем наши войска, когда они сосредоточатся для решительной атаки. Чтобы противник, обнаружив нашего наблюдателя, не мог его ночью захватить, места передовых наблюдателей часто менялись. Ежедневно назначался дежурный пулемет, который несколько раз в течение суток выпускал по три-четыре короткие очереди из указанных командиром мест между опорными пунктами. Наблюдение из глубины было организовано, как всегда у нас, с высоких деревьев, строений или построенных вышек; наблюдатели закреплялись за определенным сектором на длительное время.
В разведку посылались только хорошо подготовленные и проинструктированные небольшие группы, проверенные старшими начальниками. За ноябрь и декабрь захвачено разведывательными поисками 9 пленных.
Мы никогда не торопили полковых или дивизионных разведчиков отсылать пленных в штаб армии, а тем более в штаб фронта. Наоборот, мы поощряли стремление получить от них как можно больше нужных нам сведений. Каждого пленного допрашивали начальники разведки полка, дивизии, по возможности также офицеры разведотдела корпуса и армии, причем тут же, в траншее, против того места, где пленный был захвачен. Узнав местность, впервые увиденную им с нашей стороны, он ориентировался и отвечал на вопросы, показывал рукой, где у немцев находятся командные и наблюдательные пункты, огневые позиции, минные поля, орудия прямой наводки, границы между частями и др. Сличали его первые показания и делали необходимые выводы. И лишь после этого посылали его в штаб фронта.
У наших артиллеристов было много засеченных батарей противника. Мне не верилось, что противник имеет так много батарей. Встала задача выяснить, какие из них ложные. Выяснили это следующим образом.
Командующего воздушной армией генерала К. А. Вершинина мы попросили прикрепить к нашей армии два-три разведывательных самолета. Константин Андреевич выделил два. Полосу армии мы разделили на две части, за каждой закрепив по летчику. Предоставив карты с засеченными батареями противника, поручили им выяснить, действительно ли имеются там батареи.
После полетов летчиков в своей полосе не подтвердилось наличие ряда батарей, в их число входили как раз те, которые были засечены нами большее количество раз. После моего личного разговора с летчиками они стали присматриваться к уже обнаруженным батареям и как истые охотники обязательно вылетали после первой пороши или выпадения нового снега. После этого нам докладывали:
— Солдаты у батареи номер 8 стоят в одном и том же положении в течение трех дней.
— У батареи номер 13 много следов гусениц.
— К батарее номер 22 нет следов на вновь выпавшем снегу в течение четырех дней.
Нетрудно понять, что находившиеся у батареи номер 8 солдаты были на самом деле чучела; батарея номер 13 ложная — на это место приходили для проведения стрельбы самоходки и танки, а по уходе оставили макет батареи. В результате такой разведки отсеялось 16 батарей из 42.
Мы на собственном опыте убедились, что целесообразно иметь не только наземных наблюдателей, закрепленных на длительное время за определенным сектором, но и воздушных разведчиков. Разведчики, пролетая по одному и тому же маршруту, могут виденное сегодня сравнить с виденным вчера.
По отдельным переговорам на рациях дивизионного типа мы определили места двух штабов дивизий. Здесь нам тоже помогли летчики, которые донесли, что в лесу и перелеске нет следов машин и не тянутся провода. Стало ясно, что эти короткие переговоры по радио и сигналы были ложные.
Наши выводы относительно командного пункта пехотной дивизии и о ложных огневых позициях окончательно были подтверждены, когда мы, наступая, заняли эту местность. В то же время выяснилось, что по двум ложным батареям понапрасну выпустили много снарядов.
Конечно, и противник всеми средствами пытался разведать и уточнить наши силы и средства. Для этого фашисты не раз проводили разведку боем силами усиленного батальона, поиски разведгрупп, активно использовали авиацию. Участились артиллерийские налеты по возможным местам скопления наших войск.
Первые две недели января 1945 года мы усиленно готовились к наступлению, но, чтобы отвлечь внимание противника от участка, где будем прорывать его оборону, мы провели следующее мероприятие. В снег к нашему проволочному заграждению бесшумно ставили дополнительные ряды кольев и у крайних кольев бросали как бы недорасходованные мотки проволоки или только похожие на проволоку. А затем стали имитировать забивку кольев в своей траншее.
В ответ на первые удары по кольям противник открыл сильный огонь из многих пулеметов. «Противник клюнул, — смеясь говорили наши, — нужно продолжать работу».
На следующий день, как только стемнело, мы втихую продолжили постановку кольев в снег в ту и другую сторону и перенесли ложные мотки проволоки к последним кольям. Убрав людей в траншею, начали имитировать забивку кольев. Как только прозвучали первые удары, противник открыл массированный огонь из минометов и пулеметов. Обстреливали главным образом те районы, где вчера лежали мотки проволоки. Вероятно, они думали, что именно здесь мы продолжили вчерашнюю работу. Наши солдаты сидели в траншее и землянках, ликовали: клюнуло, клюнуло, наш обман удался!
В конце декабря мы получили выписку из оперативной директивы штаба фронта, в которой 3-й армии было приказано осуществить прорыв на 7-километровой полосе, нанося главный удар в направлении Красносельц-Яново и вспомогательный — на Александров. К исходу третьего дня предусматривалось овладеть населенными пунктами Единорожец, Пшасныш, к исходу десятого — одиннадцатого дня — рубежом Клайн-Дакхайм, Найденбург. В директиве указывалось, что с рубежа Пшасныш будет введен 3-й гвардейский кавалерийский корпус в направлении Хожеле-Алленштейн. Правее нас одним стрелковым корпусом наступает 49-я армия, сокрушая боевые порядки противника по западному берегу реки Нарева. Левее прорывает фронт и наступает 48-я армия.
Полоса армии для наступления, как уже отмечено выше, определилась. Нами были выбраны дополнительно 60 огневых позиций, с целью постановки на них дивизионов артиллерии и подготовки их к пристрелке отдельными орудиями различных калибров.
Инженерные войска в дневных и ночных условиях тренировались в разведке и разминировании учебных мин; учились делать проходы в проволоке удлиненным зарядом и вручную; прокладке колонных путей, постройке мостов и мостиков. Учили и тренировали телефонистов и радистов, проводили опыты на лучшее использование раций и их антенн, снимали телефонный кабель с обслуживания обороны, ремонтировали его, готовили к использованию в наступлении. Органы тыла создавали запасы всего необходимого для длительного наступления, подтягивали склады, госпитали и медсанбаты.
Был проведен разбор боевых действий по расширению плацдарма, сначала в армейском масштабе с командирами частей и соединений, а потом в дивизиях с офицерами и начальниками родов войск. На армейском разборе внимание присутствующих было сосредоточено главным образом на применении противником сплошного проволочного забора и минных полей, которые поставлены не только перед основной обороной, но и перед следующими позициями. Гитлеровцы создали более глубокие основные огневые позиции в обороне, чем это делали полгода назад.
Политико-моральное состояние наших войск было высоким, что подтверждалось самоотверженной работой солдат, сержантов и офицеров по созданию крепкой обороны на плацдарме, большой заинтересованностью личного состава в проводимых занятиях и учениях, желанием в короткий срок научиться большему.
Наше решение, исходившее из директивы фронта, было утверждено 1 января. Нам предстояло прорвать сильную, глубокоэшелонированную оборону. На глубине в 35 километров у противника были три оборонительных полосы: первая состояла из передовой позиции и пяти сплошных траншей полного профиля, вторая (на реке Ожиц, с предмостным укреплением у Красносельца) — из трех траншей с проволочным заграждением и минными полями; такая же третья полоса проходила по линии Улятово, Шляхецке, Ростково. Между полосами имелись промежуточные и отсечные позиции.
В тактической зоне у противника были сильные резервы; мы не имели сведений о местонахождении оперативных резервов, так как они часто перемещались. Численность в немецких пехотных ротах за три месяца обороны была доведена до 90–100 человек. Всхолмленная местность с повышением к северу, заболоченные речки, а дальше озера способствовали обороне противника и созданию фланкирующего огня при нашем наступлении в северо-западном направлении.
Мы решили прорывать оборону корпусами генералов В. К. Урбановича, Н. А. Никитина; генерал В. С. Кузнецов частью сил корпуса наступал правее, нанося вспомогательный удар.
Перед наступлением Военный совет армии обратился к личному составу с призывом:
«Товарищи солдаты, сержанты и офицеры!
Опять настал наш черед! Долго мы его ждали, теперь пора! Все подготовлено к решительному штурму логова фашистского зверя.
Успех наш предрешен, все рассчитано, не удержит нас никакая сила!..
В наступлении нет надобности оглядываться назад. Позади нас движутся огромные силы, и чем дальше мы успеем продвинуться, тем стремительнее разовьют успех следующие за нами войска.