А чтобы меньше пролить крови, наступайте редкой цепью и помните, что траншеи врага не для нас — в них нам делать нечего. Смело перепрыгивайте их и неуклонно, без остановок продвигайтесь вперед.
Крепче держите оружие и смелее вперед, славные сыны нашей могучей Отчизны!
На полный и окончательный разгром проклятого врага зовет нас Родина!
Вперед, к славе и победе!»
В ноябре 1944 года вместо генерала армии Г. Ф. Захарова командующим 2-м Белорусским фронтом был назначен уже хорошо знакомый нам по совместной боевой работе Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. К началу наступления мы получили от него много ценных указаний, например: для сохранения внезапности и экономии боеприпасов разведки боем накануне наступления не предпринимать, а провести ее штурмовыми батальонами в первые 15 минут артподготовки; для повышения качества артогня и уменьшения количества артиллерийских наблюдательных пунктов ставить на одну огневую позицию целые дивизионы. Исходя из того, что противник, возможно, окажет настоящее сопротивление лишь начиная со второй траншеи, предлагалось первую траншею захватить на пятнадцатой минуте артподготовки. Эти указания были нами приняты с энтузиазмом, тем более что правильность их подтверждалась нашим собственным боевым опытом: первые два из них наша армия уже проводила в жизнь по собственному почину, начиная с Брянской операции, а третье применила в последнем наступлении при расширении плацдарма на реке Нареве.
Одно нас огорчило: в этом решительном наступлении мы рассчитывали получить усиление в виде одного из танковых корпусов, но узнали, что все танковые соединения дали другим армиям, наступающим левее нас, несмотря на то что они действовали на более узком фронте, имели по стрелковому корпусу во втором эшелоне и на их направлении вводилась целая танковая армия. Мы же не имели не только танков для развития успеха, но и второго эшелона — у нас был лишь армейский резерв. Кроме того, после продвижения на 15 километров в глубину наша полоса расширялась до 45 километров…
Однако такое решение командующего фронтом было обоснованным: армии, находящиеся левее нас, наступали в более важных западном и северо-западном направлениях, наша же армия наступала на север и лишь отчасти на северо-запад. (У противника, как оказалось впоследствии, были там довольно сильные резервы.)
Наконец настало 14 января 1945 года. День был пасмурный, туманный, с видимостью в 150–200 метров. Это мешало наземному наблюдению, — следовательно, и полному использованию мощной артиллерии, а наши отважные летчики совсем не могли действовать. Почему назначенное на этот день наступление не было отменено? Как мы узнали позднее, это было сделано по просьбе наших западных союзников, которые били тревогу, испытав эффективный контрудар, нанесенный им немцами.
Ровно в 10 часов разразилась неслыханной силы канонада на широком фронте. Хотя мы из-за тумана не могли видеть разрывов, но были уверены в работе хорошо подготовившихся артиллеристов, и мощь артиллерийского огня действовала на войска одушевляюще. На пятой — десятой минуте наши цепи покинули навсегда свои траншеи и устремились вперед. На пятнадцатой минуте они почти без потерь овладели первой траншеей. Несмотря на огонь противника, саперы вместе с танками-тральщиками проделали проходы для пехоты, и в 11 часов 10 минут мы овладели всюду второй траншеей, лишь кое-где еще продолжались рукопашные схватки. Хотя противник наращивал свои силы и огонь, за день боя войска армии продвинулись на главном направлении на 3–7 километров, на вспомогательном на 2–3 километра, а в результате ночного боя — еще на 1–1,5 километра.
Страшное по силе и ожесточенности сражение разыгралось на второй день. Он был таким же пасмурным, как и первый. Противник этим воспользовался, перебросил на наш участок все свои резервы и, кроме того, скрытно подвел (как выяснилось в ходе боя) моторизованную дивизию СС «Великая Германия», которая прежде находилась у южной границы Восточной Пруссии, в районе города Вилленберг, и разведкой на нашем направлении не отмечалась. Воспользовавшись туманом, дивизия за сутки незаметно сосредоточилась перед участком нашего прорыва с задачей восстановить положение сначала на фронте нашей армии, а потом и в полосе левого соседа.
Мы намечали возобновить наше наступление в 9 часов, но противник нас упредил. Он начал свою контрартподготовку в 8.20 огнем 23 артиллерийских, 17 минометных батарей, нескольких дивизионов шестиствольных минометов, тяжелых метательных аппаратов, а в 8.30 контратаковал наши войска, вклинившиеся в его оборону. За два часа мы отразили 7 контратак. В полдень в бой вступила немецкая танковая дивизия. До 19 часов мы насчитали до 30 контратак.
Трудно описать, что переживали командиры 41-го и 35-го стрелковых корпусов в этот день, когда вместо ожидаемого развития успешно начатого наступления пришлось вести необычайной силы встречные и оборонительные бои с переменным успехом.
Командир 41-го стрелкового корпуса Виктор Казимирович Урбанович командовал этим корпусом со времени битвы за Орел; он многое испытал, много видел, имел пытливый ум, искусно выходил из трудных положений, отлично руководил войсками. Он умел внимательно выслушивать указания и впитывал в себя все полезное, что находил у подчиненных. Он был военачальником, умеющим использовать ошибку противника, не боялся пойти на обоснованный риск. Медленное, слабое продвижение в наступлении его никогда не оставляло равнодушным, и тем более его волновал вынужденный отход подчиненных ему войск.
В 8.15, подойдя к телефону, я услыхал его взволнованный голос:
— Товарищ командующий! Десять минут тому назад узнал от командиров дивизий, а теперь сам слышу нарастающий шум большого количества танковых моторов противника. С минуты на минуту ожидаю их появления перед нашими дивизиями. Еще не рассвело, но, когда наступит рассвет, все равно густой туман, как вчера, не позволит видеть дальше ста пятидесяти метров. Плохо.
Я спросил:
— Командиры полков, батальонов на своих местах? Артиллерия за ночь вся переместилась на новые огневые позиции? Какие указания вы дали войскам?
— Всех предупредил, чтобы готовились к встрече противника. Командиры дивизий доложили, что противотанковые орудия и танки готовы к бою. Все командиры на своих местах. Артиллерия на новых огневых позициях.
— Вот и хорошо, — ответил я. — Предупредите батальоны, чтобы не пропускали через свои боевые порядки пехоту противника, а если проскочат танки — это беда небольшая, их расстреляет артиллерия, стоящая в глубине. Артиллерию, занявшую закрытые позиции, предупредите, чтобы приготовилась к расстрелу танков прямой наводкой. Противнику туман еще больше будет мешать, чем нам. Не видя один другого, их танки будут неуправляемы. Скажите артиллеристам: больше спокойствия и уверенности — и ваш огонь будет более метким. Если шум моторов приблизится и слышно, что их много, поставьте неподвижные заградительные огни артиллерии. Нелишним будет периодически простреливать туман из пулеметов. Желаю успеха.
Закончив разговор с командиром 41-го стрелкового корпуса, я предупредил о новостях в обстановке командующего артиллерией армии, дал ему необходимые указания, а потом приказал вызвать к телефону командиров 35-го и 40-го стрелковых корпусов.
Командир 35-го корпуса генерал-майор Николай Александрович Никитин обладал широким оперативно-тактическим кругозором, был генералом смелым и решительным; он любил и умел обманывать противника; хорошо знал психологию солдат и умело на них воздействовал. Когда он подошел к телефону, я задал ему вопрос, что у него нового и успела ли переместиться артиллерия.
— У нас все готово для продолжения наступления, — ответил генерал, — артиллерия переместилась, перед соседом справа слышен громкий шум танков; поскольку шум все усиливается, не похоже, что он готовится к отступлению, а вот началась и стрельба, по-видимому, противник контратакует.
Узнав о принятых им мерах, я одобрил его действия, дал такие же указания, как и 41-му стрелковому корпусу, предупредил, что начало артподготовки отменяется до выяснения обстановки в 41-м стрелковом корпусе, а пока артогонь разрешил использовать по своему усмотрению.
Будучи уверен, что у штаба 41-го стрелкового корпуса наступила тревожная пора, решил их не беспокоить первые 15 минут, озабоченным вышел из землянки, расхаживая по тропинке, стал вслушиваться в разгоравшуюся канонаду. По особого рода выстрелам из танков и быстрым разрывам их снарядов было заметно, что танки противника перемещаются в нашу сторону. Слышал, как в дополнение 41-му стрелковому корпусу вступила в сражение артиллерия 35-го стрелкового корпуса.
Учитывая, что противник решил нанести контрудар по нашим войскам, вклинившимся в его оборону, еще до возобновления нашего наступления, нетрудно было сделать вывод: у противника большие силы и он решил восстановить утраченное им вчера положение.
Расхаживая по тропинке, видел, как выбежал из землянки начальник оперативного отдела армии полковник В. Ф. Грузенберг. Владимир Федорович, будучи сильно обеспокоенным, подбежал ко мне и доложил:
— Товарищ командующий, 41-й и 35-й стрелковые корпуса контратакованы большим количеством танков, на фронте 40-го стрелкового корпуса спокойно.
— Слышу, знаю, — ответил я и добавил: — Передайте командиру 40-го стрелкового корпуса Владимиру Степановичу Кузнецову, что для него задача прежняя, пусть своевременно начинает назначенную артподготовку и наступление.
Поскольку приближалось время начала общей артподготовки, поспешил доложить командующему фронтом о положении на фронте нашей армии.
— Что за артстрельба у вас раньше времени? — спросил меня маршал К. К. Рокоссовский.
— Противник с восьми тридцати наносит контрудар по ударной группировке нашей армии, — ответил я. Доложил, как назревали события, и о принятых мерах. Дополнительно выразил свое удовлетворение тем, что противник наносит контрудар до возобновления нашего наступления. Находясь на месте, нам будет легче е