го обескровить и возобновить наступление. Не утерпел, высказал сожаление, что наша армия не усилена танковым соединением.
После непродолжительной паузы (маршал, видимо, с кем-то переговаривался) он сказал:
— Жаль, что не начнем наступать в десять часов. Ну уж если не наступаете, так разделайте под орех неизвестное нам танковое соединение противника и не допускайте его до фланга вашего левого соседа, который в десять часов будет наступать. А насчет того, что вас не усилили танковым соединением, так вы сами знаете, что соседям они нужнее. Всего хорошего. Докладывайте каждый час.
Позвонили командиры корпусов генералы Урбанович и Никитин. Оба с горечью доложили о большом количестве танков противника, его настойчивых атаках и что на некоторых участках наши войска потеснены. Противник настойчиво повторяет атаки.
Я осведомился, где и насколько, еще раз обратил внимание, что туман не только усложняет наше положение, но и помогает нам, дал некоторые указания и вышел из землянки, чтобы по выстрелам уяснить картину боя.
Не раз и не два в этот день слышал, как шквал танковых выстрелов то приближался, то удалялся при непрекращающейся артиллерийской стрельбе, а командиры корпусов докладывали с радостью:
— Отходит, гоним! Противник оставил на поле боя много трупов, пленных и подбитых танков.
А через некоторое время сообщали с горечью:
— Противник снова нас вынудил к отходу на участках…
Весь день, пока не стемнело, был насыщен переживаниями и волнениями командиров. Пехота противника со множеством танков не раз доходила до огневых позиций артиллерии и снова откатывалась под ее огнем, оставляя на поле боя все большее количество танков.
Да, это был страшный бой, тяжелый день. Населенные пункты Замосць, Подыховне, Воля-Пеницка, Дворска, Голонивы много раз переходили из рук в руки. Бой утих только в темноте. Наши войска не продвинулись ни на шаг, но ни на шаг и не отступили, хотя были моменты, когда немецкие танки вклинивались в наши позиции.
Одна из танковых групп вплотную подошла к вершине высоты, на которой находился командир корпуса генерал Никитин. Я слышал много хороших отзывов об этом командире, но трудно было предположить, что в таком маленьком и худеньком человеке столько отваги и энергии. Он лично воодушевлял артиллеристов орудий прямой наводки. Много тяжелых танков противника было подбито, остальные повернули и скрылись в тумане. Через полчаса я был у Николая Александровича, крепко пожал ему руку и расцеловал, а доблестных артиллеристов горячо поблагодарил.
А небо все еще скрывала серая завеса. Наши летчики тяжело переживали вынужденное бездействие. Константин Андреевич Вершинин с горечью сказал мне по телефону:
— Все летчики находятся у своих самолетов. Волнуются, что не могут вам помочь, но что поделаешь с погодой?!
В тот день противнику удалось задержать наше наступление. Но какой ценой? Пленные из мотополка дивизии «Великая Германия» показали, что их полк, наступавший с 70 тяжелыми танками, за первые три часа боя потерял не меньше трети танков и пехоты.
Другой пленный добавил:
— Дивизия «Великая Германия» после того, как понесла большие потери в Литве, была полностью доукомплектована. Был получен приказ развернуть ее в корпус. Этому помешало ваше наступление.
Когда на третий день наступления наши разведчики взяли в плен фельдфебеля разведполка дивизии Рихарда Яме, тот сказал: «Наша дивизия не выполнила приказа накануне, ей приказано выполнить его сегодня».
С рассветом после мощной артподготовки возобновилось наступление. Двадцать раз пехота и танки бросались в контратаки и откатывались назад.
Во второй половине дня и на третий день боев выяснилось, что выполнить приказ враг уже не в силах. Погода улучшилась, в бой вступила наша авиация, и с ее помощью мы продвинулись до трех километров. Наши соседи слева прорвали две полосы обороны врага, успешно форсировали Ожиц и наступали на город Пшасныш.
Авиаразведка установила большое движение немецких войск — обозы, машины. Танки противника направлялись на запад к городу Пшасныш и от Пшасныша на Цеханув. Противник, потерпев неудачу в своих атаках и видя угрожающее продвижение наших левых соседей, начал отводить тылы.
18 января мы овладели Красносельцем, захватив полторы сотни пленных и большие трофеи.
20 января мы были уже в Хожеле. Снова 150 пленных. На грязных мундирах усталых немецких солдат, бредущих под конвоем в наш тыл, видны были нашивки пехотной дивизии, инженерной бригады, среди них находились танкисты «Великой Германии» и даже солдаты штрафного батальона.
Каждый офицер, сержант, рядовой Советской Армии считал за честь, мечтал первым пересечь границу Восточной Пруссии. Эта честь выпала солдатам, сержантам и офицерам 1172-го стрелкового Остроленковского полка под командованием подполковника Александра Степановича Серегина, которые первыми ступили на землю цитадели прусского милитаризма — Восточную Пруссию. Произошло это историческое событие днем 20 января 1945 года.
Пересекли… Легко сказать — пересекли. На границе пришлось преодолевать мощный оборонительный рубеж. Это были пограничные укрепления, построенные еще задолго до начала войны. Три траншеи полного профиля. Врезанные огневые точки — железобетон, бронеколпаки, проволочные заграждения. Для сохранения секретности этих укреплений немцы выселили все польское население на десятки километров. Дома здесь были целы, но окон и дверей у них не было. Поля в течение пяти лет не обрабатывались. Так и стояли мертвые дома в зарослях бурьяна, покрытые снегом…
Все это я вспоминал, стоя здесь, на польской земле, и глядя туда — на землю Восточной Пруссии.
И еще я вспоминал бои под Смоленском и Москвой в тяжком 1941 году. И кровавые сражения на улицах Сталинграда и на Дону, под Клетской. И битву за Орел, отмеченную первым в столице нашей Родины городе Москве салютом. Сколько потом было салютов!
И каждый приказ, благодарящий победителей, призывал помнить героев, павших за честь и свободу нашей Родины, своего народа. Помнить.
Я вспоминаю, как наша армия шла по белорусской земле. Вспоминаю лица солдат и командиров, которых знал и которых уже нет. Многих, очень многих нет уже с нами.
Вот что значат слова «перешли границу Восточной Пруссии».
Город Яново находится на берегу реки Ожиц, река в этом месте отделяет Польшу от Восточной Пруссии. Дивизии генералов П. Т. Михалицина и Ф. А. Веревкина были уже за рекой, когда я прибыл в Яново. За два часа до темноты я был на высокой колокольне костела, видел перед собой немецкую землю и думал: «Эта земля, как кинжал, пронзив тело Польши, своим острием нацелилась в грудь прибалтийских советских республик. Сколько раз в течение 600 лет немцы угрожали смертельной опасностью нашей стране — России. Нужно ли и дальше терпеть эту географическую несправедливость? Не пора ли ее исправить и покончить с ней навсегда?»
Видел перед собой сплошные пожары, и заканчивались они ломаной линией поднимающихся к небу черных дымов.
— Ну и картина, — сказал член Военного совета генерал И. П. Коннов.
— Дымки побелее нужно считать пройденным этапом, — дополнил кто-то. — А черные обозначают рубеж, которого достигли наши войска. Далеко они уже.
Помолчали. Потом кто-то добавил после продолжительной паузы:
— Истосковались наши доблестные вояки по фашистскому логову, вот и отводят свою душу. Теперь наших не остановить никакими силами.
Сколько радости и торжества было вложено в эти слова!
20 января Военный совет армии поздравил солдат, сержантов и офицеров с вступлением на землю врага и обратился с воззванием: «Наше всеобщее давнишнее желание сбылось. Теперь нужно добраться до сердца гитлеровской Германии — Берлина — и вонзить в него наш красноармейский штык. Так ускорим же наше наступление!..»
В Восточной Пруссии мы увидели густую сеть шоссейных и железных дорог, бетонные мосты, колодцы; в сельской местности, включая хутора, — каменные дома, такие же надворные постройки, крытые черепицей или железом, с электрическим освещением, с широко развитой телефонной связью.
Я не исключал, что солдаты, сержанты, даже офицеры из числа молодых могут виденное сравнивать с нашей деревней и сделать неправильные выводы. Своими опасениями поделился с членом Военного совета И. П. Конновым и начальником политотдела армии Н. Н. Амосовым, они со мной согласились. Мы дали в соединения указания о проведении разъяснительных бесед по этому поводу, делая упор на то, что много веков тому назад Россия неоднократно подвергалась нашествию монголов с востока, терпя громадные опустошения. Она задерживала продвижение врага на запад и тем прикрывала рост благополучия западных стран. И несмотря на то, что за эти годы мы долго воевали, восстанавливали разрушенное, нам необходимо догнать западные страны и создать у себя все, что они создавали веками.
В приграничных населенных пунктах гражданское население мы почти не встречали, а если встречали, то дряхлых стариков и старух, которые хотели умереть там, где родились. Немцы приказывали уходить всем, запугивали зверствами русских, угоняли или расстреливали оставшийся скот. Кто не хотел уходить, те скрывались семьями в лесу, ожидая, пока придут наши войска. Но чем дальше мы продвигались, тем чаще встречали оставшихся, не желавших уходить.
В городе Вилленберге мы встретили ожесточенное сопротивление. Здесь, на реке Омулев, у противника был заранее подготовленный рубеж с двумя траншеями и проволокой в два кола. Город горел, но подожжен он был самими немцами. Наши войска форсировали реку, обходя город с востока и запада.
22 января мы овладели вторым по величине городом в Восточной Пруссии — Алленштейном (Ольштын) соединениями 3-го гвардейского кавкорпуса и 35-го стрелкового корпуса, а 23 января овладели тремя городами: Вилленберг (Вельбарк), Ортельсбург (Шитно) и Пассенхайм, двумя первыми овладели в ночном бою. Захвачены большие трофеи и пленные.
За последние 6 суток мы продвинулись более чем на сто километров, несмотря на то что против нас оказалась дивизия «Великая Германия». Задачу, поставленную нам на 8 суток (выход на линию Клайн-Дакхайм и Мушакен), мы выполнили за 7 суток. За эти боевые действия приказом Верховного Главнокомандующего воинам армии четырежды объявлялась благодарность. В Москве гремели залпы победных салютов.