Карательные команды Мюллера поворачивали бегущих солдат лицом к фронту.
«Прежде всего мы должны владеть своими нервами, спокойно и наверняка целиться.
Каждый выстрел — большевик.
Если каждый из нас убьет одного большевика — битва будет выиграна».
Мюллеру было, вероятно, известно истинное соотношение сил на фронте наступления нашей армии. Он, надо полагать, знал, сколько у нас танков и солдат. И он старался всеми силами исправить положение, дать возможность немецким войскам отойти по льду Фришес-Хаффа через косу к Данцигу.
В результате этих мер сопротивление противника возросло. Мы это почувствовали в ближайшие дни, выйдя к городу Вормдитт, на внешнем обводе кенигсбергского оборонительного рубежа.
Кенигсбергский укрепленный район был построен в 1930–1934 годах, он был самым мощным из тех, которые мы видели до сих пор.
Этот район имел разветвленную сеть инженерных сооружений, более 900 железобетонных огневых точек. Кроме железобетонных дотов и бронеколпаков, соединенных сетью траншей и ходов сообщений, там были блиндажи с тяжелыми перекрытиями: в них можно было пересидеть самый сильный артиллерийский огонь. Проволочные заграждения в несколько рядов усиливались спиралью Бруно, которая при разрыве сворачивается, заполняя брешь. Перед проволокой стояли надолбы, ежи, вырыты были противотанковые рвы. В ряде мест были установлены плотные минные заграждения.
Двери у дотов и убежищ были стальные, толщиной в 50 миллиметров, стены и потолок сделаны из железобетона, толщиной в полтора метра; все доты опоясывала проволока, через которую пропускался электроток. Сидя за такими сооружениями, гитлеровцы были намерены прикрыть войска, отходящие из Восточной Пруссии. Оценивая обстановку, мы считали, что по пехоте у нас с противником силы равные, по количеству артиллерийских и минометных стволов мы его значительно превосходим (но снарядов и мин у нас было маловато), а по танкам и самоходкам резко ему уступаем. Главное наше превосходство заключалось в том, что у нас в войсках было прекрасное моральное состояние, а у противника — катастрофически «отступательное».
Мы решили: из корпусов, наступающих в линию, 41-й вывести во второй эшелон, чтобы у нас было чем развивать успех после прорыва корпусов первого эшелона, не проявлять активности каждый день, лучше изготавливаться и накапливать боеприпасы, прорыв осуществить на узком фронте.
Через три дня, на рассвете 3 февраля, по лощине, заросшей кустарником, который скрывал их от противника, наши цепи подошли к его обороне и после 10-минутного артиллерийского налета внезапно атаковали ее правым флангом. То ли от силы удара, то ли от его внезапности противник на какое-то время растерялся, и наши войска сумели это использовать — они преодолели противотанковый ров и заграждения и основными силами устремились к лесу, чтобы захватить его. Остальные с орудиями сопровождения блокировали и уничтожали доты на переднем крае. Вслед за наступающими цепями с помощью саперов преодолели ров и мины те немногие танки и самоходки, которые были у нас; у леса они присоединились к основным силам. Вскоре в сосновом бору, который раскинулся на площади в 60 километров, разгорелся ожесточенный бой. Нам, внимательно наблюдавшим с вышки, было видно, как наши войска втянулись в лес. Прошел час беспрерывного боя; что делается в лесу — мы не знали. Из донесений мы узнавали о десятке ликвидированных бетонированных огневых точек на переднем крае. Через час второй эшелон устремился через передний край к лесу и тоже скрылся в нем.
Лишь к утру мы овладели всем лесом и, вклинившись в оборону противника (7 километров по фронту и 5 километров в глубину), вышли к реке Древенц, где встретились с новым оборонительным рубежом.
Наша ставка на высокое моральное состояние войск полностью себя оправдала. Части и отдельные группы, проявляя разумную инициативу и отвагу, творили просто чудеса.
Полк подполковника М. Г. Хомуло был вынужден сильной контратакой залечь в лесу, но своим огнем остановил продвижение противника, который тоже залег в 50–100 метрах. В этой обстановке молодой офицер, коммунист Алексей Степанович Маякин, за мужество и отвагу ранее награжденный орденами Красного Знамени, Александра Невского, Красной Звезды и двумя орденами Отечественной войны I степени, получил приказание командира полка обойти фланг противника и ударить по нему с тыла. Взяв с собой 12 человек, А. Маякин пробрался в тыл, открыл из автоматов огонь и с криком «Ура!» бросился на врага. Командир полка, услыхав выстрелы и крики в тылу противника, поднял свои подразделения в атаку. Противник стал отходить, оставил в лесу семь десятков убитых, а полк вышел к реке Древенц. Там дальнейшему продвижению этого полка мешал фланговый огонь. Тогда тот же старший лейтенант Алексей Маякин вызвался выйти в тыл и к этой группе противника. Совершив менее чем за сутки вторую удачную вылазку, он обеспечил полку продвижение и сохранил этим жизнь многим советским воинам. Из своего отряда он не потерял убитым ни одного; всего три солдата у него были ранены, да и то легко. Старшему лейтенанту Маякину было присвоено звание Героя Советского Союза, а все его подчиненные получили ордена и медали.
Во второй день части дерзкого генерала Петра Сергеевича Телкова и расчетливого полковника Махмуда Абдул-Рза Абилова первыми форсировали реку Древенц и вклинились в следующий рубеж обороны. Наступая на север, мы одновременно расширяли прорыв в западном направлении: части 169-й и 129-й стрелковых дивизий Федора Андреевича Веревкина и полковника Андрея Антоновича Украинского через заболоченную низину подошли вплотную к восточным и северо-восточным окраинам города Вормдитт, отбив более 30 контратак противника; большая их часть, и самых решительных, пришлась на второй день. Битва за Вормдитт была еще в полном разгаре. Наши солдаты заметили пожилую немку, пришедшую из соседнего селения. Ее повели к командиру. По дороге в штаб она все старалась что-то рассказать. Выяснилось, что невдалеке, в трех километрах, на хуторе скрываются восемь вооруженных фашистов.
Выделили небольшую группу. Решили, что часть ее расположится на опушке леса, в полукилометре от хутора, а остальные пойдут прямо на хутор. Фашисты, надо полагать, не примут боя, начнут отходить к лесу. Тут-то их встретят бойцы, которые займут лесную опушку.
Семь человек во главе с сержантом Хабибулиным отделились от всей группы и быстро направились к лесу. Остальные пошли лощиной. В километре от хутора, когда показались верхушки росших возле него деревьев, немка указала бойцам дорогу, а сама осталась.
Рассыпались цепочкой и пошли к хутору. Но немецкие солдаты не приняли боя. Они сдались в плен.
— Спасибо, спасибо, мать! — говорили немке наши бойцы.
Женщина улыбалась в ответ и понимающе кивала…
Ветры, дующие с севера, приносили запах моря, запах победы.
Генерал Мюллер бросал в контратаки одну дивизию за другой. Это была вспышка злобы и отчаяния. Немцы гибли тысячами, но контратаки все учащались. Мюллер посылал всех, кто был под рукой: молодых и старых, эсэсовцев и штрафников.
Нужно отдать должное Мюллеру: он действовал умело. Перед нашим правым флангом, глубже вклинившимся в оборону противника, появились части резервной пехотной дивизии; моторизованная дивизия противника перед нашими частями, наступающими в центре, была усилена боевой группой «Шредер»; а перед наступающими на Вормдитт частями генерала Веревкина вновь появилась дивизия «Великая Германия», которая приводила себя в порядок, находясь во втором эшелоне.
Мы хорошо изучили своего врага и знали, что контратаки — его излюбленный метод воздействия на наши наступающие войска. Применяет он их обычно или для того, чтобы восстановить утраченное положение, или для того, чтобы остановить наши продвигающиеся части. В первом случае немцы решительно идут на сближение с нашими боевыми порядками, во втором же обычно лишь демонстрируют сближение, чтобы заставить наши части отказаться от продвижения и перейти к обороне. Когда 7 февраля на рассвете, после довольно сильной артиллерийской подготовки, немцы бросились в контратаку, мы поняли, что это отчаянная попытка любой ценой восстановить свое положение в укрепленном районе.
Генерал Мюллер поставил на карту все, что имел. А имел он еще много. Мы превосходили его, как прежде, количеством артиллерийских стволов, но использовать преимущество нашей артиллерии в день немецкого контрудара не могли, так как подвезенные артснаряды были израсходованы в наступательных операциях предыдущих двух дней.
7 февраля мы только отражали контрудары и нигде не продвинулись вперед. Не имея достаточно снарядов и мин, я был вынужден дать указание командирам соединений: заняв «для обороны выгодные позиции, уничтожать живую силу стрелковым оружием, а артиллерию и минометы использовать только наверняка, на близких расстояниях».
Противник контратаковал беспрерывно два дня, нес значительные потери, но нигде не имел успеха; мы, тоже неся потери, не отступили нигде ни на шаг. После непрерывных боев настала некоторая пауза, которой мы воспользовались, чтобы подвезти боеприпасы, «подчистить» еще раз тылы и пополнить за их счет малочисленные роты.
В это время 2-й Белорусский фронт наступал уже строго на запад, и наша армия как правофланговая была передана 3-му Белорусскому фронту, которым командовал генерал армии И. Д. Черняховский. От соседа слева нам были переданы части 152-го укрепленного района. Полоса армии увеличилась по прямой на треть, а с учетом изгибов фронта — вдвое.
Обстановка была сложной: до моря оставалось 50 километров. Окруженный с трех сторон и прижатый к заливу противник яростно сопротивлялся. Транспорт успевал подвезти не более 0,10–0,15 боекомплекта снарядов и мин в сутки.
Командиры частей и соединений не все и не всегда понимали, почему от них требуют активных действий. Одни думали, а другие и высказывали такое мнение: с дивизией такой численности и таким количеством боеприпасов не только наступать, но и обороняться трудно. Учитывая обстановку и подобные настроения, я был вынужден дать специальные письменные указания и разъяснения; копия их была послана в штаб 3-го Белорусского фронта.