За этот бой, проведенный с таким блестящим успехом, капитан Зубков был награжден орденом Суворова III степени. Высоких боевых наград были удостоены все 28 воинов, которые под стать своему командиру сражались не только геройски, но и с высоким воинским мастерством. Я помню, что В. Г. Зубков отличился в Берлинской операции. Мне лично довелось вручать отважному офицеру второй орден Красного Знамени. К сожалению, послевоенная судьба Василия Герасимовича мне неизвестна…
Противник, выбитый из Мельзака, отошел на запасные позиции в двух километрах севернее и западнее города.
Утром 17 февраля генерал армии И. Д. Черняховский вызвал меня к телефону, поздравил с успехом, ознакомился с обстановкой и спросил, не отстают ли командиры дивизий и корпусов от боевых порядков и где находится штаб армии. Ответив на его вопросы, я добавил:
— Только что вернулся от Урбановича, он находится от противника в полутора километрах. Из-за систематического артобстрела я с трудом выбрался от него. Остальные командиры корпусов в таком же положении.
— Через два часа я буду у вас, — сказал Черняховский.
Учитывая, что он поедет с востока по шоссе, я предупредил его, что шоссе здесь просматривается противником, обстреливается артогнем, но командующий не стал слушать.
Имея в своем распоряжении два часа, я решил съездить к командиру 35-го корпуса Никитину — его НП находился в одном километре севернее города и на таком же расстоянии от противника. Подходы просматривались и обстреливались, поэтому я был вынужден оставить свою машину на северной окраине города и пойти пешком между железной и шоссейной дорогами.
В 290-й дивизии и 35-м корпусе наблюдательный пункт был совместный. Моему появлению командиры нисколько не удивились — такие посещения были делом обычным. Они доложили обстановку и свои намерения. После этого я отправился тем же путем обратно.
Проехав город, я, чтобы не опоздать, поспешил к развилке шоссе, в 700 метрах восточнее городской окраины. Не доехав туда 150 метров, я увидел подъезжавший «виллис» и услыхал один выстрел со стороны противника. Как только «виллис» командующего очутился на развилке, раздался единственный разрыв снаряда. Но он был роковым.
Еще не рассеялись дым и пыль после разрыва, как я уже был около остановившейся машины. В ней сидело пять человек: командующий фронтом, его адъютант, шофер и два солдата. Генерал сидел рядом с шофером, он склонился к стеклу и несколько раз повторил: «Ранен смертельно, умираю».
Я знал, что в трех километрах находится медсанбат 129-й стрелковой дивизии. Опытные и знающие врачи медсанбата дивизии С. А. Апетов, Б. П. Бочков, Д. А. Кулаков, старшая медсестра Л. В. Ушакова делали все возможное, чтобы спасти жизнь командующего фронтом, дважды Героя Советского Союза генерала армии И. Д. Черняховского. Медсестра Елена Хвощевская предложила свою кровь. Он был еще жив и, когда приходил в себя, повторял: «Умираю, умираю». Рана осколком в грудь была действительно смертельной. Вскоре он скончался. Никто из четырех сопровождавших не был ранен, и машина осталась неповрежденной.
Из штаба 41-го корпуса я донес о случившейся беде в штаб фронта и в Москву. В тот же день к нам прибыл член Военного совета фронта генерал-лейтенант В. Е. Макаров, а на другой день приехали представители следственных властей. Потом тело генерала армии И. Д. Черняховского увезли.
О гибели командующего фронтом были немедленно извещены войска. Мы призывали беспощадно мстить врагу за нашу невосполнимую утрату. Это была действительно тяжкая утрата для Красной Армии — Черняховский был молод, талантлив и мог еще много дать нашим Вооруженным Силам[26].
23 июня 1941 года полковник И. Д. Черняховский на литовской земле, близ Шяуляя, командуя 28-й танковой дивизией, вступил в свой первый бой с танками и пехотой немецко-фашистских войск. Танкисты сражались героически, отражая удары противника, превосходившего по силе в три-четыре раза, и переходя в контратаки, уничтожали пехоту, жгли танки с крестами на бортах.
Во всесокрушающем наступательном порыве войска 3-го Белорусского фронта, ведомые генералом армии И. Д. Черняховским, летом 1944 года освобождали города и села Литвы.
…Приспущены боевые знамена полков и дивизий, которые вел в бой генерал армии, коммунист с 1928 года, И. Д. Черняховский. На алых шелковых подушечках боевые награды полководца: две Золотые Звезды Героя Советского Союза, орден Ленина, четыре ордена Красного Знамени, два ордена Суворова 1-й степени, орден Кутузова 1-й степени, орден Богдана Хмельницкого 1-й степени, многочисленные боевые медали.
20 февраля 1945 года на 39-м году жизни Иван Данилович Черняховский под залпы прощального артиллерийского салюта в городе Вильнюсе на площади Ожешкене был предан земле. В день похорон радио сообщило:
«Приказ Верховного Главнокомандующего:
Сегодня, 20 февраля, в 17 часов в столице Советской Литвы в городе Вильнюсе (Вильно) состоятся похороны генерала армии Черняховского И. Д., командовавшего войсками 3-го Белорусского фронта. Армия и флот Советского Союза склоняют свои боевые знамена и отдают честь одному из лучших полководцев Красной Армии.
Приказываю:
В час погребения генерала армии Черняховского отдать умершему последнюю воинскую почесть и произвести в столице нашей Родины Москве салют в двадцать четыре артиллерийских залпа из ста двадцати орудий.
Советский народ свято чтит память замечательного полководца. Ему воздвигнуты памятники в городах Вильнюсе и Виннице, город Инстербург переименован в Черняховск, колхоз в деревне Вербово Томашпольского района Винницкой области, где прошло детство полководца, назван его именем. На литовской земле взошла боевая слава героического защитника Родины И. Д. Черняховского. В Акмянском районе Литовской ССР в его честь назван колхоз. На его родине, селе Оксанино Уманского района Черкасской области УССР, воздвигнут бронзовый бюст дважды Героя Советского Союза Ивана Даниловича Черняховского.
После гибели генерала Черняховского объединенное командование 3-м Белорусским и 1-м Прибалтийским фронтами было возложено на начальника Генерального штаба Маршала Советского Союза А. М. Василевского, который часто находился в войсках этого направления. В Москве Василевский бывал только тогда, когда подготовлялись большие операции, остальное время проводил в войсках, помогая командующим.
Александра Михайловича Василевского я видел в Сталинграде в 1942 году. Он произвел на меня впечатление одного из самых выдающихся среди руководящих генералов и в то же время человека исключительной скромности и обаяния. Ожидая встречи с ним, я думал: изменился ли он? Сразу же после своего назначения он прибыл в нашу армию, поздоровался со всеми присутствующими на КП и, обращаясь к ним, сказал:
— Вашего командующего я знаю по Сталинграду. Его встретил темной ночью в степи, он шел пешком, я подвез его на машине.
Когда в комнате остались член Военного совета И. П. Коннов, начальник штаба М. В. Ивашечкин и я, он предложил мне доложить обстановку, численность дивизий, обеспеченность питанием, боеприпасами и коротко сказать о командирах корпусов.
Я ответил, что упорство противника возрастает из-за нелетной погоды, сведения наши о нем очень ограниченны — единственным источником являются пленные, которые после перемешивания частей в ходе отступления сами не много знают. Дивизии наши, мягко говоря, далеко не полны: они насчитывают в среднем по 3300 человек, но из них не более 500 человек боевого состава. Настроение — боевое, наступательное. Подвоз боеприпасов затруднен из-за удаленности фронтовых складов, а одним трофейным оружием удовлетворить потребности нельзя. Командиры корпусов — боевые, опытные и инициативные генералы, вполне соответствующие своему назначению, то же могу сказать и о командирах дивизий.
Маршал поблагодарил за доклад, задал несколько вопросов относительно деталей. Убывая в соседнюю армию, сказал:
— Вам будет передан 124-й стрелковый корпус со своей полосой от левого соседа.
В обращении с людьми он остался тем же Василевским, каким я его знал.
Наступление наше было исключительно медленным: упорство противника возрастало по мере того, как он терял надежду на победу или хотя бы на такой мир, который позволил бы сохранить фашизм и германский милитаризм. Но некоторые солдаты дезертировали или сдавались при первой возможности; эти сознавали себя лишь невольными участниками войны. На фронте оставалось все больше таких, которые чувствовали себя военными преступниками и боялись расплаты. Нужно учесть, что фронт все сжимался и противник мог уплотнять оборону своих понесших потери частей. Погода по-прежнему была нелетная, и мы не могли использовать наблюдение с воздуха. А местность была плоская, покрытая перелесками, населенными пунктами и хуторами, — почти ничего нельзя было увидеть в глубине обороны противника, хотя мы, продвинувшись на очередные три километра, строили высокие наблюдательные вышки: с них было видно немного еще и потому, что мешали туманы. На эти вышки, удаленные на один-полтора километра от противника, часто поднимался Василевский, надеясь хоть что-нибудь рассмотреть. Он не раз присутствовал на наших предварительных проигрываниях наступления. Чтобы не ослабло в той обстановке моральное состояние войск, мы проводили непрерывно агитационно-пропагандистскую работу, в которой участвовали все командиры.
Из лесов к нам выходили поодиночке и группами советские женщины, угнанные на работы из Ленинградской, Псковской, Новгородской, Минской, Смоленской, Гомельской областей, с Украины. Я не могу описать их радости при встрече со своими войсками, не могу описать и перенесенного ими горя в неволе. И ведь им предстояло возвратиться в местности, дочиста сожженные и ограбленные немцами…