С начальником штаба армии генерал-лейтенантом И. И. Ледневым прибыли в штаб. К моему удивлению, штаб, службы начальников родов войск размещались в громадном, хорошо сохранившемся здании в центре города. Познакомился с членом Военного совета генерал-майором П. И. Куликовым, а еще через полчаса был представлен всем офицерам и генералам штаба и управлений армии, выстроенным по отделам и службам во дворе штаба.
Закончив знакомство со штабом армии, доложил по телефону командующему войсками Прибалтийского военного округа генералу армии И. Х. Баграмяну о своем прибытии и попросил разрешения приехать к нему для доклада.
Как известно, тогда служебных легковых машин не было, а если и были, то весьма ненадежные. В штаб округа, в город Ригу, я предпочел ехать в кабине грузовой машины марки «Додж» с большим запасом горючего.
Начальник штаба и член Военного совета армии меня предупредили, что проезд по территории Литвы и Латвии небезопасен. Часты случаи нападения на отдельные машины, зверские расправы с пассажирами.
— Советуем взять с собой охрану, — предложили мне.
От охраны я отказался под каким-то удобным предлогом. В годы войны и в период службы в Германии я привык ездить без охраны, сыграло свою роль и то, что я не хотел показаться трусом среди подчиненных. В Ригу выехал только с водителем.
На самом, как говорят, «опасном месте» между Шяуляем и Ионишкисисом у машины отказал мотор. Долго возился с ним шофер, но безрезультатно.
Уехав с первой попутной машиной, добрался до городка, где находилось ближайшее отделение милиции, попросил содействия доехать до Риги, а также привести мою неисправную машину.
Генерал армии И. Х. Баграмян встретил меня радушно, тут же сообщил члену Военного совета и попросил его зайти. Член Военного совета округа генерал-полковник И. В. Рогов стал вслушиваться в разговор с командующим. Иван Христофорович напомнил нам о встречах: в 1936 году на полевой поездке в районе Шепетовки, о встрече наших армий в районе Карачева, после Орловской операции, о моей беседе с командующим 38-й армией К. С. Москаленко в 1942 году в штабе Юго-Западного направления.
Он также проинформировал меня об 11-й гвардейской армии. Получив необходимые указания и в заключение нагоняй за то, что выехал в Ригу без охраны, на второй день на машине командующего войсками округа выехал с охраной из двух солдат в Калининград.
Выезжая на места, я знакомился с размещением корпусов, дивизий, частей, с их штабами и руководящим составом. Оказалось, все соединения были размещены в Калининградской области, лишь два гарнизона находились на территории Литвы. Все части были размещены, к моему удивлению, в прекрасно сохранившихся казармах.
Руководящий состав, за малым исключением, произвел на меня хорошее впечатление. Полным ходом шла подготовка к новому учебному году, но внутренний порядок в ряде частей мне не понравился.
Я же продолжал жить в гостинице. Решение вопроса, где будем размещаться, оставил до приезда жены. Вариантов было два: квартира, в которой жил К. Н. Галицкий, или особняк, который он отремонтировал и куда собирался переезжать. Последний мне казался слишком большим. Мне в этом доме не нравился новый двухметровый кирпичный забор, напоминавший тюремную ограду. Но забор уже был построен, да и у первого дома было два забора — металлический и деревянный…
Когда я улетал из Германии к новому месту службы, мы с женой договорились, что она постарается дней через 7–10 приехать ко мне. Но прошло почти полмесяца, а ее все не было. Из писем я понимал, что она добивается разрешения ехать через Восточную Пруссию. Это прямой путь без пересадки прямо до Калининграда, а ее направляют через Брест с неизбежной пересадкой.
Я беспокоился о Нине Александровне не случайно. В южной части Восточной Пруссии остановка поездов, вскрытие вагонов, грабежи и убийства пассажиров были частым явлением. Прошло еще пять суток мучительного ожидания. В последнем письме она просила помочь, но выехать к ней я не мог.
Мы всегда остро переживали разлуку. Недаром люди, хорошо нас знающие, говорят: «Вечные молодожены, неразлучная пара!» Я не люблю женщин развязных, шумных, болтливых, даже если они и красивы. Мне нравится в них женственность, обаяние, скромность, спокойный характер. Все это я нашел в своей жене, и чем дольше продолжалась наша совместная жизнь, тем больше я находил в ней ценнейших качеств. Даже свои волосы она не стригла, считаясь с моим вкусом, причесывалась гладко, увязывала их в тугой узел. Меня поражала ее постоянная уравновешенность, ее благожелательность к людям, вера в людей, хотя подчас ей платили злом за добро. Я всегда удивлялся, как легко она находит тему для разговора с людьми самых разнообразных профессий.
У моей жены своеобразные взгляды на писателей и их произведения. Например, она очень высоко ценит сочинения Горького, романы Льва Толстого, но не любит их как людей! Ей нравится «Тихий Дон» Шолохова и особенно «Судьба человека», но она никак не желает соглашаться, когда некоторые литераторы называют его Гомером наших дней.
Нина Александровна много пережила за 1937–1941 годы. Это наложило свой отпечаток на ее характер и подорвало здоровье. Она не боится никакой работы и все умеет делать, а главное — любит работу и не сидит без дела. Мы не умели жить врозь! Вот почему я так волновался за жену и так остро ощущал ее месячное отсутствие. Наконец я получил сообщение, что жена выехала и через два дня будет в Калининграде. Казалось, что все будет очень хорошо, но оказалось не так.
Через 12 часов она приехала на станцию Быдгощ, где польская администрация отобрала паровоз, а вагон с вещами прицепила к какому-то составу с оборудованием. И началось хождение по мукам. На различных станциях наш вагон отцепляли, прицепляли и, наконец, на одной небольшой станции отцепили, забыли прицепить и потеряли. На все мои запросы железнодорожная администрация ничего вразумительного ответить не могла. Как это ни странно, вагон и платформы отцепили и забыли прицепить на той станции, где больше всего хозяйничали банды. Но так как никто не знал о существовании и местонахождении вагона, то с ним ничего не случилось. Наконец-то «пропажа» нашлась, и Нина Александровна оказалась на станции в 50 километрах юго-западнее Калининграда. Встретились мы будто бы после года разлуки. Жена сказала, что больше никогда от меня не отстанет, и я был ей признателен за это.
По приезде жены мы осмотрели отремонтированный дом, на мое замечание «велик» Нина Александровна возразила: «В нем две семьи все равно разместить нельзя, а если нам велик, кого же думаешь в нем поместить?» Мне пришлось с ней согласиться. Привезенная из Германии мебель была искусно расставлена, и я в шутку называл жену «маленькой хозяйкой большого дома».
Ранней весной, как только появились из земли первые ростки, она поехала по развалинам богатых фольварков, накопала корневищ многолетних цветов, кустарников смородины, крыжовника, малины, сирени и других декоративных растений и засадила весь двор.
В Калининграде зимой 1946/47 года было неспокойно. С наступлением темноты начиналась стрельба, даже пулеметная. Я, будучи большим противником занавесок в машине и глухих заборов, в этой обстановке не раз повторял: «Хорошо, что у нас глухой забор, что во дворе бдительный четвероногий сторож Лиман». Да и другая собака, Аракс, жившая в квартире, представляла надежную охрану. Не раз находили утром подброшенные письма за подписью «Черная кошка» с угрозой уморить пса и добраться до нас. Конечно, такие письма мы принимали за шутку.
К тому времени как я прибыл в бывший Кенигсберг, в прилегавших к нему районах жило много немцев, которые работали на сохранившихся или наскоро отремонтированных небольших предприятиях. В сельской местности они обрабатывали небольшие участки земли, а жившие на берегу моря или залива занимались рыбной ловлей. Вскоре Советское правительство постановило приступить к восстановлению порта и разрушенной промышленности, переселяя в Калининградскую область из областей, в основном РСФСР, рабочих и колхозников.
В числе первых прибыли те, кто предназначался для административной работы в области, а вслед за ними начали прибывать переселенцы — колхозники из разных республик Советского Союза, областей РСФСР и бригады для восстановления промышленных предприятий.
Перед нами, военными, как в центре, так и в районах, встал вопрос о размещении учреждений области и районов и о выделении квартир для переселенцев — рабочих и служащих. Если учесть, что в области и районах были нужны помещения для больниц, школ, клубов, столовых, торговли, складов, а города и поселки разрушены, армии пришлось не только потесниться, но и отдать кое-что из очень необходимого для дивизий и частей.
Со стороны военных было похвально полное понимание этой необходимости. Как только отремонтировали одно из зданий в Калининграде, штаб армии перешел в него и отдал для областных организаций лучшие помещения в городе. Этому примеру последовали части и соединения и в других городах.
В то время армия в большей степени питалась за счет своих колхозов, получая от них не только мясо, овощи, но и зерно на муку. Было приятно наблюдать, как прибывшие бескоровные переселенцы, получив корову или телку в колхозе, с довольной улыбкой вели их к своему жилищу. А командиры соединений и частей, получив подшефный колхоз, помогали ему чем могли. Поскольку все воинские части имели свое подсобное хозяйство и семенной фонд, то, как бы соревнуясь с соседом в оказании лучшей помощи колхозу, помогали лошадьми, машинами, устройством воскресников с выходом в колхоз всей части. Помогали семенами и сеном для скота.
После войны все колхозы остро переживали недостаток тягловой силы. То же было и в колхозе той деревни, в которой я родился (Ивановская область), где председателем колхоза был сын моей родной сестры, который написал мне, спрашивая, нельзя ли купить у нас выбракованных лошадей.
Через 10 дней племянник Василий Куликов был в Калининграде. А еще через неделю, уезжая, увозил с собой 15 выбракованных лошадей, отремонтированную трофейную грузовую машину и электромотор для колхоза.