Командующий округом генерал армии И. Х. Баграмян всегда был строг к точному выполнению приказов центра, но, принимая во внимание положение Калининградской области, не предъявлял претензий, хотя наша помощь области не во всем соответствовала существующим приказам.
Армия продолжала сокращаться. Была проведена большая политическая работа за оседание в Калининградской области увольняемых солдат, сержантов и офицеров. Это дало свои положительные результаты: с притоком молодых здоровых сил значительно были укреплены колхозы, ремонтные бригады, восстанавливающие промышленность. Многие из офицеров и сержантов стали председателями колхозов, сельсоветов, совхозов, бригадирами совхозов, партийными и советскими работниками.
При организации партийной и советской власти в области и районах я был избран членом бюро обкома, командиры корпусов и дивизий — в бюро райкомов. Это еще больше сближало нас с гражданским населением, оказание разносторонней помощи ему военные считали своим кровным делом.
Вначале первым секретарем обкома был Иванов, до этого занимавший должность первого секретаря одного из районных комитетов Ленинграда. Пробыл он у нас недолго. В Ленинграде началось что-то похожее на 1937–1938 годы. Начали «подбирать» ключи и к Иванову, который, будучи абсолютно честным, но экспансивным человеком, не мог перенести незаслуженную обиду и… совершил непоправимое.
На его место вскоре прибыл В. В. Щербаков. Он был моложе Иванова. Познакомившись с ним, я подумал: «Целесообразнее было послать этого молодого человека в любую область Союза, а сюда направить опытного секретаря». Но Владимир Васильевич оказался весьма способным организатором, хорошим партийным работником и прекрасной души человеком. По моему мнению, он имел излишнюю самоуверенность и недостаточную опытность в работе, которая легла на его плечи. Тогда на это я смотрел так: «Ни революции, ни удачной операции и даже боя в белых перчатках не совершишь». Тем более организация области на земле, куда люди собирались по принципу «С миру по нитке — голому рубаха», когда различные республики и области давали не самых лучших людей, а, как говорится, «на тебе, боже, что нам негоже», была далеко не легким делом.
Владимир Васильевич ко мне, как к человеку в полтора раза старше его, относился очень хорошо, но военных почему-то недолюбливал, — это я относил к тому, что он сам в армии не служил. Я предупреждал Владимира Васильевича, что нельзя делать так, как иногда он делал: соберет секретарей, председателя облисполкома и начнет упрекать справа налево. Советовал ему: если есть необходимость поговорить строго (а необходимость была), вызывай к себе поодиночке, надо щадить самолюбие людей.
Разрушенное войной хозяйство области восстанавливалось. Сельское хозяйство и рыболовецкие колхозы давали хорошие доходы, обустраивались поселки и города, заработал порт, восстановлено большое количество жилого фонда Калининграда — все это было результатом работы тружеников области. И В. В. Щербаков с удовлетворением может сказать, что в этих достижениях заложен его большой труд как руководителя и организатора.
В 1951 году после перевода меня в Москву на В. В. Щербакова была послана серьезная жалоба в ЦК. В результате проверки этой жалобы В. В. Щербакову было предъявлено обвинение в администрировании и грубости. Он был снят с работы.
В первых числах марта 1950 года меня вызвал министр Вооруженных Сил СССР Маршал Советского Союза А. М. Василевский и обстоятельно беседовал со мной о назначении меня командующим Воздушно-десантными войсками.
Я ответил:
— Вам решать этот вопрос, но я прошу оставить меня в прежней должности.
К этому времени на очередных выборах в Верховный Совет СССР меня вторично избрали депутатом Верховного Совета СССР.
Военным, как правило, не приходится долго засиживаться на одном месте: прокомандовал 11-й гвардейской армией три с половиной года. 28 марта 1950 года меня назначили командующим Воздушно-десантными войсками. Снова расставание с хорошо сколоченными коллективами армии, корпусов и дивизий, с прекрасными людьми и способными работниками — начальником штаба армии генерал-лейтенантом И. И. Ледневым, начальником политотдела генералом Ф. А. Дубровским, командиром корпуса генерал-лейтенантом И. П. Рослым, начальником тыла армии генералом М. П. Ереминым, командирами дивизий И. И. Улитиным, Г. И. Корижским, П. А. Великом, командирами полков, которые вложили так много труда и знаний в обучение и воспитание личного состава армии.
Тепло распрощался с руководителями области, с которыми вместе создавали, укрепляли и развивали ее.
Доложил командующему округом генералу армии И. Х. Баграмяну, к которому питал особую симпатию, о сдаче командования армией генерал-полковнику П. И. Батову. При докладе не сдержался, сказал, что в Москву еду с большой неохотой и с большим удовольствием командовал бы 11-й гвардейской армией. Поблагодарили друг друга, расстались в расчете на частые встречи в Москве.
1 апреля 1950 года прибыл в Москву. Прибыл к министру обороны Маршалу Советского Союза А. М. Василевскому. Александр Михайлович тут же объявил: «Ваш самоотвод, товарищ Горбатов, признан неубедительным, беритесь за дело смело, работа интересная, масштаб значительно шире, уверен: вам она понравится».
— Напрасно вы отказываетесь от этой работы, Александр Васильевич, — сказал министр обороны. — Вопрос решен. По мере ознакомления с войсками докладывайте свои впечатления и предложения. — И добавил: — Поскольку вам скоро шестьдесят, прыгать с парашютом мы вас не только не заставим, но и не позволим.
Первое знакомство с генералами и офицерами управлений штаба войск, командованием и штабом транспортной авиации, политического управления и службы тыла произвело на меня положительное впечатление. Чем больше узнавал многих, тем больше находил подтверждений своему первому впечатлению. Особенно рад был встрече с хорошо знакомым по войне командующим транспортной авиацией маршалом авиации Н. С. Скрипко. Благоприятное впечатление произвели начальник штаба десантных войск генерал-лейтенант С. Е. Рождественский, председатель технического комитета А. А. Лапин, командиры корпусов генерал-лейтенанты И. В. Грибов, Д. В. Добровольский, А. А. Дьяков.
Солдаты и сержанты Воздушно-десантных войск были с хорошей выправкой, образование не ниже семи классов. Командиры батальонов, рот и часть командиров взводов были участниками Великой Отечественной войны. Было видно, что много внимания уделяется парашютной, физической и строевой подготовке.
При подготовке и проведении учений с десантированием я с удовольствием видел тщательность при укладывании парашютов, сноровку, с какой парашютисты покидают самолет и приземляются. Но иногда десантников выбрасывали только в хорошо знакомые районы, а это снижало значение учения. Кроме того, люди подчас были медлительны в действиях при захвате района после приземления и в окапывании при обороне.
Глубже вникая в жизнь подразделений, анализируя причины недостатков, в каждой дивизии проводили опрос претензий, особенно в тех частях, в которых было много проступков. Мобилизовали внимание командиров, политработников, партийных и комсомольских организаций на еще большие показатели в боевой, политической подготовке, на укрепление дисциплины.
Рассказывал о способах и методах обучения и воспитания, которые давали положительные результаты в 11-й гвардейской армии, делился личным опытом. В каждой дивизии вечерами беседовали с офицерами или солдатами, а иногда собирали полк в целом, проводили и индивидуальные беседы с отдельными офицерами и с группами солдат и сержантов, склонных к проявлению недисциплинированности. Днем, начиная с подъема, изучали распорядок дня, как он выполняется, проверяли количество охватываемых учебой, насколько полно используется учебное время и каково качество проводимых занятий.
При опросе майор, командир батальона, человек атлетического телосложения, заявил: воевал я добросовестно, имею награды (три ордена и четыре медали), без труда переносил холод, голод и другие лишения войны, являюсь лучшим спортсменом в дивизии, на войне командовал батальоном и сейчас батальоном, меня не только не продвигают по службе, но представили к увольнению. Правильно ли это?
Естественно, на его вопрос я не мог дать ему ответа, а потому приказал прийти на следующий день в 17 часов в штаб части.
В указанное время командир дивизии по моему приказу собрал своих заместителей, командиров частей и их заместителей по политчасти. Мы беседовали с ними по разным вопросам вчерашнего опроса; рекомендовал опросы производить регулярно: командиру дивизии — раз в год, а командиру полка — два раза. Чтобы исключить панибратство и круговую поруку, рекомендовал: за провинность солдат должен наказывать в первую очередь сержант, и лишь когда он использует свою власть, должен наказывать офицер; не допускать впредь такого положения, когда наказывают только офицеры; рекомендовал снять колючую проволоку с заборов, но забить все имеющиеся в них дыры, усилить политическую работу против самовольных отлучек, упорядочить увольнения в город; уточнить распорядок дня и точно его выполнять; рекомендовал больше внимания уделять работе с комсомольцами, поскольку их было более 70 процентов, но при этом не полагаться только на комсомольских работников, а заниматься всем политработникам и командирам.
О жалобе командира батальона командир полка доложил, а его заместитель по политчасти подтвердил следующее: воевал он действительно хорошо, является неплохим командиром в мирное время, действительно лучший физкультурник, но жалобы подчиненных на его грубость идут сплошным потоком. Он обзывает калеками всех тех, кто не так, как ему хочется, выполняет упражнения на снарядах. В его батальоне сидящих на гауптвахте больше, чем во всех остальных подразделениях полка. Говорили с ним не раз, обещает исправиться, но не выполняет, вот и пришлось представить к увольнению.
Прибыл майор. После того как ему было предложено место за столом, мною были заданы ему вопросы и получены от него ответы.