— Почему на вас так много жалоб, а в батальоне так много проступков?
— Над этим задумывался не раз, но понять не могу. Требую только то, что положено, — ответил майор.
— Методикой обучения предусмотрено — переходить от простого и менее трудного к более сложному и трудному. Согласны ли вы с этим?
— Да, согласен.
— Будете ли вы считать правильным, если подчиненные вам сержанты на первом месяце обучения молодых солдат будут от них требовать так же стрелять, выполнять упражнения на брусьях, как выполняют сами сержанты?
— Нет, буду считать это неправильным.
— Почему же вы, лучший спортсмен части, оскорбляете солдат и сержантов, если они не так выполняют, как вы, то или другое упражнение?
Молчание.
— Вы начали военную службу солдатом или сразу офицером?
— Офицером.
После этого я рассказал ему о прочитанной книге, в которой написано примерно следующее. Один из признанных полководцев спросил Чингисхана: «Почему тебя, а не меня назначили ханом?» Чингисхан ответил: «Нет во всей стране богатыря, подобного тебе. Не знаешь ты устали, не чувствуешь ни жары, ни холода. Поэтому не заботишься о других воинах, а они чувствуют и жару, и холод, и усталость, значит, не подобает тебе быть ханом. Подобает быть ханом тому, кто сам в меру чувствует жару и холод, а потому понимает нужды других людей. У не имеющих желаний нет глаз, у бесполезного нет славы».
Трудно сейчас сказать, говорил ли так Чингисхан или это придумал автор книги, но в сказанном имеется глубокий смысл.
— Вот вы, товарищ майор, имеете большую физическую силу, спортсмен, были храбрым в бою, мы верим, что без труда вы переносили лишения военной обстановки. Но можно ли думать, что те, кого вы обзываете «калеками», имеют такую же физическую силу, как вы, способны все выполнять так, как выполняете вы? Вам не пришлось быть солдатом, это не ваша вина, вы не испытали на себе солдатской службы, возможно, потому вам и трудно понять психологию солдата.
Вот я был солдатом в царской армии пять с половиной лет, хорошо знаю, как тяжело было солдату переносить оскорбления от дворянина — офицера царской армии. Особенно тяжело терпеть оскорбления солдату Советской Армии от офицера, вышедшего из семьи рабочего, крестьянина или трудовой интеллигенции.
Чем отличается наш солдат от офицера? Лишь тем, что меньше учился за счет государства, а потому и не стал офицером, и в этом тоже порой не его вина.
Вот здесь до вас мы, обсуждая ваше положение, пришли к выводу, что вы, успевающий офицер, оскорбляете солдат, желая, чтобы ваши подчиненные быстрее и большему научились, но нельзя чрезмерно гнуть палку — ее можно сломать. Нельзя бить на долготерпение подчиненных — оно тоже может лопнуть, нельзя оскорблять достоинство человека. По вашему примеру поступают подчиненные вам офицеры и сержанты, вот и получается перегиб, многие сидят на гауптвахте без достаточных оснований, и много жалоб на вас. Все это мешает вашему продвижению по службе, поэтому и представлены вы к увольнению из кадров армии.
Майор вскочил со стула, скороговоркой и с горечью проговорил:
— Да, верно, это мой большой недостаток, но сам я не мог о нем догадаться, а тот, кто меня вызывал и беседовал со мной, этого не сказал, попрекал только грубостью. Теперь я все понял и свои недостатки могу изжить. Дайте только срок, и вы увидите, убедитесь в искренности моих слов.
Отпуская майора, я ему сказал:
— Умейте требовать твердо, справедливо и разумно. Это должен уметь каждый командир.
Позднее мы узнали, что майор, вернувшись от нас в батальон, собрал офицеров и сержантов, подробно им рассказал о нашем с ним разговоре, даже своими словами рассказал и о Чингисхане (правда, как я слышал, многое перепутал). Он дал подчиненным командирам новые установки, сам резко изменил свое отношение к людям, и его батальон стал одним из лучших, а он получил продвижение по службе вместо увольнения из армии.
Раньше мне не приходилось сталкиваться по работе с десантниками, а потому никогда и не задумывался над обучением и действиями их в тылу противника. Мне казалось, что главное отличие состоит в обучении прыжку с парашютом, а в действиях на земле большой разницы нет.
Но когда присутствовал уже на первых учениях с десантированием, мне показалось странным, что десантники после приземления в тылу противника собирались в укрытия, выставляли непосредственное охранение, высылали разведку, офицеры производили рекогносцировку и в зависимости от результатов разведки и рекогносцировки принимали решение.
Мне все это показалось очень неправильным. По своей натуре я не терпел тех вновь назначенных командиров, которые, прибыв в соединение или часть, не успев еще ознакомиться с их условиями жизни и работы, не узнав, почему что-то делается так, а не иначе, начинают отменять существующее, вводить новое, далеко не лучшее, находить негодным все, что было до него.
Но на этот раз я изменил себе. Присутствуя на первых, малознакомых мне по организации и проведению учениях, я резко выступил на разборах по поводу имевшихся недостатков. Обращал внимание офицеров и генералов на то, что при перелете нашей десантной авиации через линию фронта все соединения, части и подразделения противника, находящегося в его тылу на этом направлении, будут предупреждены и изготовлены к бою; а как только узнают о месте высадки десанта, будут брошены против него. Могли ли мы допустить, чтобы после десантирования наши воины бездействовали часами, ожидая данных разведки, рекогносцировки и принятия решения? Нет, нельзя. Все указания подразделениям и частям по захвату и удержанию района должны быть отданы заблаговременно, еще в тылу наших войск при подготовке к десантированию.
Сразу же после приземления, не теряя ни одной минуты, на основании ранее полученных указаний, одни должны очищать от противника район десантирования, другие — в то же время — выходят на границы намеченного района и организуют оборону. Части и подразделения, выполнившие задачу по очистке района от противника, немедля должны усилить оборону в указанном им секторе.
Мною обращалось внимание на то, что в ряде случаев части и соединения противника, которые находятся в 30 километрах от района десантирования, через час уже будут вести бой с обороной десанта в то время, когда весь район десантирования еще не будет очищен от противника. Вот почему нужно так спешить десанту с очисткой района от противника и возможно быстрее организовать оборону, влезая глубже в землю.
Тем же летом на обсуждение командиров соединений был поставлен вопрос: нужно ли иметь сплошную оборону в тылу противника, не лучше ли обороняться опорными пунктами с простреливанием промежутков между ними? Опорные пункты были приняты.
Ротный район обороны обычно имел три опорных пункта (ОП), построение их было углом назад, а на местности, труднопроходимой для танков, все взводы, роты строились в линию. Основой гарнизона ОП был обычно парашютный взвод, усиленный станковыми пулеметами и противотанковыми средствами. Величина промежутков зависит от рельефа местности, ее проходимости танками и важности направления.
Мы рекомендовали не дробить силы гарнизона опорных пунктов, а группировать их на небольшом участке, чтобы офицер своими глазами видел своих подчиненных, а подчиненные видели своего офицера и слышали его команду своими ушами. Все это, по нашему мнению, должно способствовать более целесообразному использованию всех огневых средств в нужном направлении, усилению устойчивости обороны и лучшему преодолению страха солдатами и сержантами, особенно в связи с применением ядерного оружия.
В этом деле большую полезную работу проделал прибывший в войска генерал-майор инженерных войск Б. А. Жилин. Этот боевой генерал обладал незаурядным умом, неиссякаемой энергией и работоспособностью. Он большое количество дней в году проводил в соединениях войск, настойчиво обучал подразделения обороне с системой опорных пунктов. Как правило, проводя показательные занятия, он добивался от командиров и солдат уяснения, в какой степени можно окопаться в 30, 60, 90 минут; какой формы должен быть опорный пункт, чтобы иметь круговой обстрел. Все у него было рассчитано, обосновано и подтверждалось практической работой гарнизона опорного пункта. В течение короткого времени в этом отношении мы добились громадных успехов, и опорные пункты в войсках приобрели права гражданства. В дальнейшем на проводимых учениях мы больше не видели, чтобы десантники после десантирования теряли драгоценные минуты на сидение, как рак на мели. За первые 30 минут десантники выполняли одну норму земляных работ, за час — другую, а если позволяла обстановка, то за следующие полчаса отрытые окопы на отделение соединяли ходами сообщений.
На одном из учений произошел такой случай. После выброски большого десанта из самолета два парашютиста, у которых были уже раскрыты парашюты, столкнулись в воздухе, и у одного из них парашют сложился, что угрожало ему гибелью. Другой не растерялся в столь сложной обстановке, мгновенно схватил стропы сложившегося парашюта и с риском для себя на одном парашюте с удвоенной скоростью стал приближаться к земле.
С земли мы с тревогой наблюдали за их столкновением, видели, как свернулся один купол и как оба опускались на одном парашюте. Командир дивизии вместе с врачом сели в машину и поехали к месту возможного их приземления, а мы продолжали наблюдать в бинокли за их ускоренным спуском. Видели, как они приземлились и никто из них не поднимался, как это обычно бывает, чтобы погасить наполненный ветром парашют. Все это увеличивало нашу тревогу, и мы ожидали грустных известий.
Продолжая наблюдать, все видели, как к месту приземления подъехала машина, как вышли из машины командир и врач, как навстречу им поднялись два человека. У всех наблюдавших эту картину вырвался вздох облегчения и радостные восклицания: они живы, они здоровы! Вскоре вернулся командир дивизии и с улыбкой доложил:
— Все благополучно, оба отделались небольшими ушибами, они обнимали и целовали один другого, когда мы к ним подъехали.