даты и офицеры сговорились между собой арестовать неугодных офицеров и в тот же день в составе 850 сабель, при 2 орудиях, 16 станковых пулеметах, под командой Мусы Лутовича Муртазина перешли на сторону Красной Армии. Будучи в составе Красной Армии, башкиры в короткий промежуток времени сумели зарекомендовать себя стойкими бойцами за интересы советской власти. В боях против колчаковцев бригада имела большой успех и захватила 11 орудий, 28 станковых пулеметов и большой обоз.
1-й Башкирский кавалерийский полк сформирован колчаковцами. Перешел на сторону Красной Армии в начале 1919 года, уничтожив офицеров, не желавших служить трудовому народу. Позднее полк был переброшен в район Петрограда, где хорошо себя показал, отважно сражаясь против банд Юденича. За мужество и отвагу в боях под Петроградом личный состав 1-го Башкирского кавалерийского полка был удостоен высокой награды — Почетного Красного знамени от рабочих Петрограда.
Отдельная Башкирская кавалерийская бригада в апреле 1920 года была переброшена с Восточного фронта в район восточнее Киева. В тот же район из Петрограда 15 мая был переброшен и 1-й Башкирский Краснознаменный кавалерийский полк, влившийся в бригаду третьим полком.
28 мая бригада ликвидировала крупную банду севернее Киева и за ее счет значительно пополнилась конским составом. 1 июня она форсировала Днепр, овладела местечком Горностайполь и рядом деревень.
Потом бригада под командованием М. Л. Муртазина была подчинена командиру 7-й стрелковой дивизии А. Г. Голикову и вместе с другими соединениями успешно наступала на запад. За два с половиной месяца она преодолела пространство более 600 километров, форсировала реки Случь, Горынь, Стоход, а к 15 августа вышла к реке Западный Буг, овладев городом Устилут.
В это время М. Л. Муртазин был отозван в Башкирию, а я вступил в командование бригадой. Позднее я слышал много хорошего о Мусе Муртазине как о волевом и храбром командире.
20 августа в бригаду из Башкирии прибыла делегация, которая привезла «Обращение к личному составу от Военно-Революционного Комитета и Политуправления Башкирской Советской Республики», в котором говорилось:
«Дорогие товарищи!
Мы узнали о вашей героической деятельности против польских белогвардейских банд. Этим вы доказали свою преданность делу рабочего класса, коммунизму. Шлем вам горячий привет и посылаем подарки, собранные вашими братьями башкирами.
Посылая эти подарки, мы хотели засвидетельствовать солидарность между тылом и фронтом. Вы должны быть уверены, защищая с оружием в руках интересы рабочего класса Советской России и Башкирии, что трудящиеся с сохой и молотом не забывают о вас и в любую минуту по требованию Советского правительства придут вам на помощь всем необходимым.
Да здравствуют красные кавалеристы Башкирии!
Да здравствует единение тыла с фронтом!
Да здравствует Башкирская Советская Республика Российской Федерации!
4 августа 1920 года».
Послание было зачитано перед строем каждого полка. Шумно, радостно в этот день было в бригаде, долго не смолкало громкое «ура».
В бригаду поступили и подарки, в том числе: 200 пудов пшеничной муки, 20 пудов табаку, 3 пуда меду, 5 пудов мыла, 25 штук карманных часов, 10 стопок бумаги, 400 конвертов, 4 дюжины карандашей, 500 конских арканов.
Все это было распределено между отличившимися в боях рядовыми бойцами и командирами. Теперь эти подарки могут показаться необычными, даже несколько странными, но в то далекое время и в той обстановке были очень дороги и нужны. Тогда Красная Армия нуждалась во всем: в мыле, конвертах, бумаге, карандашах и в другом.
Приятно было видеть радостные лица бойцов и слышать их слова: «Все это собрано у дорогих нам матерей и отцов, близкими и родными нашему сердцу людьми».
Война шла своим чередом. Помню разрушенные мосты на Западном Буге и переправу через реку без переправочных средств, кто на чем, а большей частью вплавь. Несмотря на невероятные трудности, и эта без бродов река была форсирована, захвачены плацдармы.
Вскоре после того, как я был назначен командиром бригады, она далеко оторвалась от стрелковых соединений и овладела Грубешовом. Противник, спешно покинувший город, оставил на винокуренном заводе большой запас спирта и водки. Об этом я узнал по громадному количеству пьяных, бродивших и валявшихся по улицам. Прибыв во двор винокуренного завода, я увидел ужасную картину поголовного пьянства. Шум, крик, ругань стояли просто ошеломляющие. Люди, забыв обо всем на свете, всеми способами доставали спирт, плотно облепив огромные чаны и отталкивая друг друга. Спирт тащили не только жители города, но и некоторые красноармейцы и командиры. Пришлось открыть донные отверстия и спустить спирт и водку на землю, но было уже поздно. Город был пьян, все ходили очумелые и сонные. Силен, однако, зеленый змий!
Я отправился на городскую каланчу, чтобы с нее посмотреть — не подходит ли противник с какой-либо стороны? С нетерпением я ожидал, когда испарятся винные пары из людских голов. Кажется, никогда часы не казались мне такими длинными, как на этот раз.
К счастью, противник не появился. Никогда больше в бригаде не было случаев серьезных нарушений воинской дисциплины — употребления спиртных напитков. Наоборот, воины бригады, особенно славные кавалеристы-башкиры, показывали высокую дисциплинированность и в бою, и в быту.
В то время стрелковые войска вели бои за город Холм. Бригада получила приказ: оторваться от пехоты, выйти в тыл города, отрезать путь отхода противнику. Оставив обозы у пехоты, мы далеко вырвались вперед. Были уже западнее Холма, подорвали три моста на железной дороге, идущей из Холма на Люблин. В это время получили запоздалый приказ: немедленно вернуться к Бугу, отойти в район Грубешова.
Тогда мы еще не знали о резко изменившейся обстановке на фронте, о переходе белополяков в контрнаступление, но по тону приказа и по поведению противника чувствовали что-то нехорошее. Несмотря на усталость, отошли на 20 километров.
Поздно вечером после ряда стычек с противником бригада расположилась на ночевку в большом местечке. От каждого полка было выставлено по эскадрону сторожевое охранение, основные силы бригады и штабы разместились в центре местечка.
Около часа ночи я лег отдохнуть. Сквозь сон слышал, как кто-то спрашивал комбрига и что-то говорил о поляках, но усталость была столь велика, что я не мог превозмочь сон. Не знаю, сколько времени я проспал, но, проснувшись, вспомнил, что кто-то спрашивал меня. Вскочил — была полная тишина. Все спали мертвым сном. От дежурного я узнал, что один конник-башкир прибыл из соседней деревни с донесением: охранение выставлено, поляков нет, но когда он подъезжал к нашему местечку и был около кладбища, то его оттуда окликнули по-польски. Долго мы искали башкира, привезшего донесение, наконец нашли среди спящих. С трудом разбудили его, и он подтвердил то, что было доложено дежурным.
Кладбище, о котором шла речь, находилось на юго-восточной окраине местечка, в направлении нашего отхода. Все это очень насторожило меня, я усмотрел в этом большую опасность. Было четыре часа утра. Послали связных в охраняющие эскадроны с приказанием с рассветом сниматься и, не заходя в местечко, собраться в деревне, которая находилась в восьми километрах юго-восточнее. Все отдыхающие части без шума были подняты по тревоге, выстроены на площади местечка к пяти часам утра. Приказал частям выходить из местечка, но не на юго-восток, куда лежал наш путь, а на северо-восток.
Светало. Не успела еще голова колонны выйти из местечка, как два пулемета противника начали обстрел его с той стороны, куда мы держали путь, и два — с северо-запада, но пули летели поверх домов.
Головному эскадрону было приказано немедленно и самым решительным образом атаковать пулеметы противника, которые находились на нашем пути. Эскадрон с обнаженными клинками перешел на рысь, и вскоре мы услыхали крики «ура!», а через десяток минут я получил доклад о захвате двух пулеметов и двенадцати пленных во главе с офицером.
От перепуганного молодого офицера узнали, что задачей его и соседних двух пулеметов было разбудить нас пулеметным огнем, вызвать панику и заставить в беспорядке выходить в юго-восточном направлении, где нас ожидали основные силы пехоты противника, включая и часть, находящуюся на кладбище. Нашего выхода на северо-восток они никак не ожидали.
Мы достигли леса, прейдя около двух километров, и двинулись по его опушке в юго-восточном направлении. Оттуда мы увидели на дороге многочисленную пехоту противника, которая ожидала нашего выхода из местечка. Заметив наше движение с другой стороны, белополяки открыли огонь из большого количества пулеметов, но огонь, будучи на пределе дальности, не причинил нам вреда.
Не потеряв ни одного человека, мы благополучно вышли из этого серьезного положения. Трудно сказать, как бы все это обернулось для нас, если бы я проснулся часом позже и кавалерист-посыльный не доложил об окрике на польском языке.
Мы продолжали отход. Противник вторично вышел на путь нашего отхода, занял рокадную дорогу в нашем тылу, но, боясь атаки нашей конницы, занимал дорогу не сплошной редкой цепью, а расположился батальонными группами, одна от другой на расстоянии более километра, простреливая незанятые промежутки пулеметным огнем.
Мы считали нецелесообразным прорываться в каком-либо из простреливаемых промежутков, а решили атаковать один из батальонов, чтобы таким образом увеличить в два раза брешь для прохода. Конницу построили в три эшелона (полк за полком). Предварительно, перед атакой первого эшелона, обстреляли батальон противника из всех станковых пулеметов бригады.
При атаке я был впереди первого эшелона. Наш эшелон был уже за боевым порядком противника, мой сизо-вороной жеребец стал сбавлять ход и, наконец, упал. Соскочив с коня, я обнаружил на нем четыре пулевые раны на равных расстояниях. Сняв офицерское трофейное седло со своими пожитками, я с грустью взглянул последний раз на своего боевого друга, забрал седло и под тяжестью ноши стал уходить вслед за проскакивающими мимо меня конниками. Поскольку комбриг по одежде ничем не отличался от красноармейцев, меня никто не замечал: каждый был в тот момент занят только собой, все скакали в восточном направлении. Вот мимо меня проскочил и последний эшелон. Оставшиеся в живых и нерастерявшиеся поляки начали обстреливать уходивших на восток кавалеристов. Пули летели и в мою сторону. Тогда мне стало не до седла: бросив его, побежал за скачущими кавалеристами.