И мал и стар — все стремились заработать для хозяйства лишнюю копейку. Для лошади и коровы требовался объемистый фураж, да нужно было заготовить сено в запас, чтобы продать излишки на базаре, ведь за каждый воз сена мы получали по 3–4 рубля. А потому косили траву везде, где она только была: в лесу, на полянах и просеках, и осоку в болоте. Выкошенное в болоте вытаскивали целую версту, идучи по пояс в воде.
Давно это было, но мне запомнился день 9 марта 1899 года. Во-первых, мне исполнилось 8 лет, а во-вторых, этот день совпал с народным поверьем, что именно 9 марта прилетают жаворонки. Существовал обычай по этому поводу печь из теста подобие птиц и в одну из них запекать копейку. Тот, кому достанется жаворонок с копейкой, будет счастливым целый год! Вот мать и побаловала нас и отметила этот день тем, что напекла из ржаной муки жаворонков, и «счастливый» достался мне, правда, не без некоторого участия матери. День был солнечный, теплый, на столе ворох жаворонков, у всех братьев и сестер было радостное настроение, тем более что поджидали отца из города, куда он повез на продажу воз сена; мы с нетерпением ждали возвращения отца потому, что он всегда после базара привозил нам горсть семечек или по баранке. Конечно, баранки были маленькие, но все же баранки.
Вдруг пришел сосед, вернувшийся из города, и сообщил нам ужасную новость: наша лошадь пала, не доезжая двух верст до города. Наше радостное настроение сменилось безысходным горем и общим плачем. Накануне весенних работ остаться без лошади! Даже маленькие дети понимали весь ужас положения.
Этот год памятен мне еще тем, что я этой осенью пошел в школу, находившуюся в деревне Харитоново, в пяти верстах от нашей деревни. Школьнику того времени приходилось встречать и переживать такие затруднения, которым трудно поверить теперь. Учение сельских школьников ограничивалось, как правило, тремя зимами в сельской или церковно-приходской школе. Этим «образование» считалось законченным, так как никаких других школ в сельских местностях не было. Учиться же в городе не представлялось возможным из-за недостатка средств — в то время за учение требовалось платить. Трехклассных сельских школ было мало, и многие школы были очень удалены друг от друга. Нужно представить себе жажду к знанию, которая заставляла преодолевать хождение осенью по непролазной грязи проселочных дорог, а зимой при морозе с ветром в плохонькой одежонке и убогой обуви пробираться по сугробам и бездорожью! Иногда чувствовалось, что буквально застываешь от холода.
Путь наш в пять верст проходил через два леска и две деревни. По преданию, когда-то в одном лесу кто-то повесился. Можно представить себе, какой страх обуревал наши сердца, когда мы пробегали через этот лес! Каждый шорох падающего листа, треск сучка заставлял замирать от ужаса увидеть что-то среди деревьев. Только очутившись на опушке леса, мы вздыхали с облегчением. Зато через деревни проходили шумно и беззаботно.
Невдалеке от деревни Харитоново, между деревнями Овсянницей и Черняткино, тянулась пологая возвышенность. Наша ребячья фантазия наделила ее легендой: якобы в ней зарыта лодка с золотом. Какие оживленные разговоры, мечты возникали с надеждой когда-нибудь найти эту лодку! Высказывались самые различные желания, но всегда неприхотливые. Например, осенью всеобщим желанием было иметь крепкие кожаные сапоги, зимой же мечталось о теплой шубе, шапке и особенно о валенках по ноге. Обычно валенки переходили по наследству, ноги в них болтались и плохо согревались. Иногда уже совсем по-ребячьи мечтали на это золото выстроить дом с закоулками, чтобы можно было играть в прятки! Летом 1901 года, когда я уже неплохо умел читать, мне в руки попалась книжонка в 32 страницы о цветке папоротника; в ней довольно подробно рассказывалось о том, что цветет папоротник ровно в полночь на Ивана Купалу, цветет он один момент, и в этот миг его нужно сорвать. Увлекательно описывалось могущественное свойство цветка: завладевший им мог стать невидимым и проникать куда ему захочется. Описывались невероятные трудности, возникающие во время поисков цветка, как трудно уловить момент, чтобы сорвать его, а еще труднее удержать цветок сорванным.
Автор брошюры подробнейшим образом перечислял меры предосторожности, которые необходимо было соблюдать, возвращаясь с цветком.
С другом моим, Ванькой Натальиным, мы читали, перечитывали, выучили наизусть почти весь текст. Главным местом наших заседаний были старые ясли под осиной. Мы рисовали себе, что могли бы сделать, став невидимыми, возможности представлялись неисчерпаемыми! Однако трудности и опасности, связанные с добыванием цветка, заставляли сильно задумываться. Ванька просто не представлял себе, как это можно пойти в полночь в лес! Он дрожал при одной мысли об этом. У меня же все настойчивее и настойчивее зрело решение достать этот цветок, достать во что бы то ни стало, и не дальше как этим летом. О своем решении я не говорил никому, даже своему другу Ваньке. В соседних лесах (один находился в километре, другой — в трех-четырех) было много папоротниковых зарослей. Там, в дальнем лесу, папоротников росло больше, и были они очень густые. Мой выбор, конечно, остановился на этом лесе: ведь мощный кустарник обнадеживал, что будет цвести наверняка.
До Иванова дня оставалась еще неделя. План, конечно не письменный, составлялся подробно, пришлось столкнуться с одним трудным вопросом — в книжечке не упоминалось: нужно ли перед началом похода молиться богу. Просить божьей помощи в таком деле, поскольку тут может быть замешана нечистая сила, в существование которой десятилетний мальчик тогда верил, или делать этого не следует? После размышлений решил, что помолиться необходимо. За три дня до Ивана Купалы сходил в дальний лес, осмотрел заросли папоротника, наметил подходящую кочку для сидения, уходя, заломил кусты, чтобы в темноте безошибочно выйти к этому месту. В самый канун Иванова дня потихоньку, никем не замеченный, взял с божницы небольшой медный крест, запрятал для верности за пазуху и стал дожидаться вечера. День тянулся очень долго. Наконец стали спускаться сумерки. Не спеша, преисполненный надежды, я отправился, хотя до 12 часов было еще далеко. Пока я шел первый километр полем, чувствовал себя отлично, но только лишь вошел в лес — стало жутко от окружающего мрака и тишины, несмотря на то что я подготовил себя к такому переживанию. В брошюрке было ясно сказано, что нечистая сила на каждого человека, идущего на поиски цветка, будет наводить «страшный страх», чтобы заставить его вернуться. Не доходя еще до намеченной кочки, я уже изнемогал от страха, даже был момент, что я чуть не повернул назад, но все же не сдался. Мне стало казаться, что вокруг начинают свистеть, кричать на разные голоса, квакать лягушки; мне казалось, что за каждым кустом меня поджидает большая и маленькая, пузатая, с козьими рожками нечисть!
Вдруг меня осенила мысль: если нечистая сила так хочет заставить меня вернуться, значит, папоротник будет цвести, значит, надо добираться до знакомой кочки. Вот и она.
Концом креста очертил три раза круг (так было указано в брошюрке), зашел в него, по три раза перекрестился, поклонился на все четыре стороны с коленопреклонением, сел на кочку и стал ждать. В левой руке зажал крест, а правую держал навытяжку, чтобы сразу схватить цветок, который должен цвести одно мгновение. Немного беспокоило, где именно появится цветок: у корня кустарника или у начала образования веера? Вероятно, у основания веера, подумал я.
Вдруг что-то пискнуло над головой, раздался треск ветки… Невольно вспомнились все сказки, слышанные в длинные зимние вечера, о леших и прочей нечисти, подстерегающей человека ночью в лесу.
Вот мне уже чудится: какие-то исполины надвигаются на меня, какие-то лапы касаются моего лица, что-то шуршит рядом со мной. Малейшее дуновение ветерка казалось мне приближением нечистой силы. Руки немели от напряжения, я осторожно перекладывал крест из левой в правую, а левую вытягивал, чтобы схватить цветок… Цветок все не появлялся. Время тянулось мучительно долго, сколько еще времени остается до полуночи? По моему расчету, ждать оставалось недолго. Страх все сильнее и сильнее сжимал мое сердце. Чтобы немного приободриться, я стал мечтать, что буду делать, когда сделаюсь невидимкой. Изо всех сил старался не двигаться, не моргать, напряженно вглядывался в темноту. Несколько раз мне виделся огонь рядом со мной, тогда быстро сжимал руку, но желанного цветка в ней не оказывалось.
Задремал ли я или закрыл уставшие глаза — не знаю, но что-то засветилось. Я не смел оглянуться, боясь, не уловка ли это со стороны нечистой силы, чтобы отвлечь меня от цветка, когда он появится. Это занялась заря. Я понял, что ночь прошла и ждать больше нечего, надо возвращаться домой. А вот как это проделать?
В книжечке указано, что наибольшая опасность постигает именно при возвращении с цветком, а вот как будет теперь, когда цветка у меня нет?
Перешагнул я через спасительный круг, и почудилось, словно нечистая сила хватает меня; я бросился бежать, слышал погоню, кто-то хватал за пятки. Бежал я без оглядки изо всех оставшихся сил. Лишь очутившись на лугу, возле речки, я отдохнул и пришел в себя, спокойно огляделся.
Солнышко вставало, капельки росы поблескивали на траве под его лучами и, казалось, смеялись: «Эх, дурачок, дурачок, смотри, сколько цветов у тебя под ногами, а ты…»
И неведомое до сих пор ощущение красоты природы охватило мою измученную ночным напряжением душу. Я почувствовал такое радостное облегчение, что теперь никакая нечистая сила не властна надо мной, повалился на траву и заснул крепким сном, согреваемый лучами солнца.
Домой вернулся часов в семь, никто не заметил моего отсутствия и не хватился меня. Вот только до меня долетели удивленные возгласы отца: «Да где же крест-то? Он ведь стоял на божнице?»
У меня, что называется, душа в пятки ушла — креста у меня не было! Неужели я потерял его, когда бежал? Может, оставил на кочке? Но я помалкивал. Если бы дознались, кто взял крест, да, главное, на какое дело — мне бы «досталось на орехи», как часто говорили мы, мальчишки. Я сбегал в лес и нашел крест. Вечером крест снова был на своем месте, вновь начались охи, ахи, вот-де какие чудеса творятся. Но я опять молчал.