Я не считал себя подготовленным для командования бригадой в мирное время и выразил желание командовать только Башкирским кавалерийским полком. Командир дивизии Д. Шмидт не согласился, поскольку им был уже назначен в этот полк другой командир. Но командир корпуса В. М. Примаков, узнав о моей просьбе, приказ командира дивизии отменил и назначил меня командиром Башкирского полка.
В конце 1920 года и первой половине 1921 года я был назначен начальником трех уездов (Брацлавского, Тульчинского и Гайсинского) по ликвидации банд и охране сахарных заводов. Штаб тогда еще бригады с учебной командой находился в селе Рачки (6 километров восточнее города Немиров Винницкой области). Полки и эскадроны были разбросаны на громадной площади. В течение двух месяцев бандиты перехватили у нас двенадцать кавалеристов-башкир, направленных в штабы полков и бригады с донесениями.
Все они подверглись бесчеловечным пыткам. У них отрезали уши, носы, вырвали языки, половые органы и, обезображенных, выбросили на дороги. Как правило, все они погибали в тяжелейших мучениях. Однажды и я, выходя из хаты, в которой ночевал, обнаружил подсунутую под входную дверь записку, в которой один из доброжелателей предупреждал меня, что в Рачки вернулись семь бандитов, которые хвалились в тесном кругу, что прибыли затем, чтобы в темноте поймать, кастрировать меня и изъятое послать Троцкому к Пасхе. Указаны были фамилии бандитов и хата, в которой они все ночевали. Сообщалось и о том, что они сегодня намерены присутствовать в волости на собрании.
Из учебной команды я вызвал тринадцать человек: сначала мы заехали в хату, где ночевали бандиты, но там их не оказалось. Живущая в хате бедная старуха подтвердила, что они действительно у нее ночевали, и в свое оправдание сказала: «Что же я могла с ними сделать, в свои хаты они не пошли ночевать, боясь, что обвинят их родных, а меня припугнули. Ушли от меня еще до рассвета, а куда — не знаю».
Поехали в волость, что находилась в семи километрах. У здания волостного управления толпились человек пятнадцать. Мы предложили им войти в помещение, оставили у здания трех красноармейцев, а с десятью я вошел в здание. Большой зал был полон народу, что-то активно обсуждали, но когда мы вошли, все притихли. Я попросил председателя сделать перерыв на 20–30 минут. Получив согласие, приступили к работе. Сначала попросили выйти из помещения женщин и стариков. Затем я назвал фамилии семи человек, перечисленных в записке, но, конечно, из названных мною никто руку не поднял и не встал.
Подошедший ко мне красноармеец шепнул: «Они здесь, мне сказал крестьянин».
На мой повторный и категорический приказ поднять руки или встать нехотя поднялась одна рука. Я потребовал, чтобы он отошел в указанный угол.
На следующее требование поднять руки тем, кто прибыл в село Рачки вообще, поднялись еще двое: у них я спросил, знают ли они кого-нибудь из перечисленных мною семи человек, и, получив утвердительный ответ, предложил им показать, и они показали на остальных.
На приказ отойти в указанный угол трое отошли, а еще трое попытались спрятаться за спинами других. Но мои помощники не дремали, к каждому бандиту подошли по два красноармейца и водворили в угол.
Когда подтвердилось, что все семь человек, которых мы искали, находятся в углу, мы связали им руки бечевкой и вывели из помещения.
Состоялось открытое заседание военного трибунала бригады. Все задержанные оказались матерыми бандитами, кроме одного. Крестьяне уличили шесть человек в жестоком отношении к местным жителям, убийствах, грабежах, насилиях. Не был уличен лишь тот, кто поднял руку первым. Шесть человек понесли заслуженную кару, а седьмому было объявлено условное наказание.
Бандитские действия в различной форме имели место до конца 1922 года. В районе юго-восточнее Летичева погибли около тридцати красноармейцев, а в районе севернее Литина был зверски убит командир 10-го кавалерийского полка 2-й кавалерийской дивизии Червонного казачества. Несмотря на террор и запугивания, мы продолжали выполнять свой воинский долг, помогая всеми силами восстановлению работы промышленных предприятий, нормальному ведению крестьянами сельскохозяйственных работ. Тот район Винницкой области, где мы дислоцировались, был богат сахарными заводами, но их нормальной работе мешали бандиты. Бандитам помогали бежавшие хозяева. Они использовали лиц, оставшихся на заводе, с которыми поддерживали нелегальную связь. Мы были вынуждены охранять заводы, их продукцию и обеспечивать нормальную работу, а с помощью рабочих выявлять тех, кто продолжал работать на своих прежних хозяев.
В те годы питание Красной Армии, как и страны, было очень скудным. Помню одно собрание, на котором стоял вопрос об отчислении от месячного пайка десяти процентов в фонд голодающих. Помню, как поднимались красноармейцы один за другим, предлагали отчисление не десяти процентов, а двадцати пяти и в течение не одного месяца, а трех месяцев.
Рабочие, крестьяне и служащие по всей стране не имели самого необходимого — хлеба, соли, одежды, обуви, керосина, спичек. Деньги катастрофически падали в цене, стоимость их понижалась не по дням, а по часам, и все стремились получить жалованье первыми, а не последними. Моя квартира была недалеко от шоссе, идущего от казарм в местечко. Я видел, как получившие жалованье командиры вместе с женами бежали в местечко на базар или в лавку, чтобы скорее отоварить деньги. И этот бег наперегонки себя оправдывал: кто получал и расходовал до двенадцати часов, больше покупал на ту же сумму, чем те, кто получал и покупал после двенадцати часов этого же дня.
Много лет спустя часто приходилось вспоминать то трудное время и задавать себе вопрос: как могло получиться, что молодая Красная Армия, разутая, голодная, при отсутствии самого необходимого вооружения, боеприпасов, военных кадров и тому подобного, могла победить в трехлетней ожесточенной борьбе столь оснащенного и опытного врага?
Тогда большинство отвечало так:
— рабочие и крестьяне были доведены до крайней нищеты и бесправия произволом капиталистов, помещиков во главе с царизмом, их терпение было переполнено почти четырехлетней войной, чуждой их интересам;
— лозунги Коммунистической партии — мир, земля и воля — были доходчивы и близки сердцу каждого рабочего, крестьянина, солдата;
— цементирующим свойством этой силы, ее двигателем были коммунисты, которые на фронте и в тылу личным примером увлекали массы на преодоление лишений и показывали пример мужества и самопожертвования в интересах общего дела;
— большую пользу принесла правильная национальная политика, проводимая в интересах любой национальности нашей страны, что подтверждалось проявлением массового героизма не только русскими, украинцами, белорусами, но и татарами, башкирами и всеми народами, населявшими Среднюю Азию, Кавказ и другие районы.
Особенно это видно людям моего возраста, которые в детстве щепали лучины для освещения, которые помнят заграничное клеймо на таких элементарных изделиях, как коса, скудное обеспечение царской армии и другое.
В 1921 году Красная Армия в связи с демобилизацией резко сокращалась. В то время я думал: в кадрах армии после демобилизации останутся те командиры, которые имеют высшее и среднее образование, а такие, как я, учившиеся неполных три года, будут уволены.
Сложнейшие вопросы встали тогда и перед Вооруженными силами молодой Страны Советов. 1 марта 1921 года был объявлен приказ Реввоенсовета Республики, в котором говорилось:
«1. В основу оценки соответствия лиц комсостава с занимаемыми должностями и представления к продвижению… ставить боевые качества и преданность Советской власти. Если аттестуемый начальник в своей настоящей должности был способен управлять своей частью при боевой обстановке революционной войны и при этом проявил себя преданным работником Советской власти, то это вполне определяет как его пригодность к занимаемой должности, так и возможность продвижения на высшую…
2. С особым вниманием относиться к оценке тех начальников, которые выдвинулись на командные должности из красноармейской среды во время революционной войны… Если теоретические познания в военном деле этих лиц невелики, то необходимо стремиться поднять их военное образование…
3. Не допускать, чтобы лица командного состава, не имеющие боевого стажа, получили бы преимущества перед командирами, проявившими особые способности управления войсками в боевой обстановке…»
В соответствии с этим приказом, подписанным Э. Склянским и С. Каменевым, я был оставлен в кадрах армии в должности командира полка.
Вступив в командование полком, я понял, что командовать им в мирных условиях, условиях разрухи, дело нелегкое, и уверен, что командиру полка царской армии в 1912 году командовать полком было значительно легче.
В 1912 году, когда я начинал службу солдатом, наш Черниговский гусарский полк располагался в казармах и конюшнях, подрядчики доставляли на полковой двор сено, дрова, на склады регулярно поступало продовольствие, обмундирование, имелись манежи, столовые, тиры, стрельбища, для офицеров — квартиры, учеба шла по твердо установившимся планам и порядкам.
В 1922 году полк, в который я был назначен командиром, был расквартирован по деревням. Приходилось много работать, чтобы обеспечить более или менее нормальную жизнь и учебу людей. Тревожил меня образовательный ценз. Мои соседи были со средним или незаконченным средним образованием, а я учился в школе всего три зимы. Я положил себе за правило по-настоящему учиться самому, все полезное перенимать не только у начальников, но и у подчиненных и соседей.
Из всех командиров, не только в полку, но и в дивизии, я в тридцать своих лет был самым старшим по возрасту. Несмотря на то что я был, как говорят, «старым» из кавалеристов, никогда не увлекался манежем. Манеж использовал постольку, поскольку он необходим для выездки лошадей, обучения молодых кавалеристов езде, преодолению стандартных препятствий, рубке лозы, вольтижировке. Всю тренировочную работу выносил в поле в комплексе с тактическими занятиями и преодолением полевых препятствий.