Все чаще и чаще красноармейцы бригады, бывшие крестьяне, становившиеся прекрасными наездниками, стрелками-пулеметчиками, артиллеристами, узнавали о раскулачивании своих отцов и матерей или близких родственников, о безжалостных акциях по отношению к раскулаченным. Горький закон о привлечении к судебной ответственности за воровство имущества колхозов, совхозов, МТС, прозванный народом «законом о семи колосках», ударил по семьям родных и близких красноармейцев, командиров и политработников армии и флота, что не могло не сказаться на их боеготовности.
Зимой 1932/33 года на Украине, в местах дислокации нашего корпуса, я стал свидетелем и очевидцем того, как разразился голод, унесший в могилу тысячи и тысячи крестьян-колхозников Украины. Также приходили скорбные вести с Поволжья, Северного Кавказа, из других зерновых районов страны.
Коллективизация привела крестьянскую массу к обезличиванию, лишению ее независимости, а жизнь колхозника стала отныне регламентироваться приказами: «выполнить», «сдать». Ленинский путь строительства социализма и преобразования в деревне был свернут.
Чрезвычайные меры насилия, возведенные в систему, приводили к моральному разложению, падению нравственности. Начался мощный поток уходящей в город крестьянской молодежи.
Проблема коллективизации не обошла и командно-политический состав РККА. Обкомы и горкомы партии часто в приказном партийном порядке посылали на село командиров и политработников для разъяснения сущности и роли коллективизации, для организации хлебозаготовок. В проведении подобных мероприятий доводилось участвовать и мне. Расскажу об одном из случаев, который прочно засел в моей памяти.
Меня послали в одно из больших сел для разъяснительной работы. Я увиделся с председателем сельсовета и председателем только что организованного колхоза. Объяснив им цель своего приезда, сообщил, что смогу сделать доклад о международном и внутреннем положении страны.
Мое предложение было принято. В свою очередь, меня ознакомили с положением в селе, назвали ряд людей, на которых они опираются в своей работе, и указали на лиц, которые им противодействуют.
На шесть часов вечера решили объявить общее собрание, сообщив, что приехавший командир РККА сделает доклад о международном и внутреннем положении страны, а там поговорим о хлебозаготовках.
Меня поместили в хате по соседству с председателем сельского Совета, порекомендовали пройтись по селу еще засветло, показаться, что командир действительно приехал. «Для возбуждения интереса» — так выразился председатель колхоза.
Первый раз по улицам села прошлись с председателем сельсовета, заходили в хаты активистов и говорили с ними о содержании их выступлений на предстоящем собрании. Второй раз я уже проходил по селу один, вступал в разговоры с мужчинами и женщинами, интересовался, как они живут, говорил на близкие им темы о будущем урожае.
Около шести часов вечера зашел к председателю сельсовета, чтобы вместе с ним идти на собрание.
— Если объявили на шесть часов, — сказал председатель, — то раньше семи там делать нечего. Если мы выйдем даже в семь часов, и это будет рано.
В большой утепленный сарай мы пришли в восьмом часу вечера, где собралось более 150 человек. Собрание началось в десятом часу. Я сделал свой доклад, ответил на большое количество вопросов, в том числе на вопросы довольно каверзного характера. Вслед за мной выступили председатели колхоза и сельсовета, а за ними еще четыре активиста, которые указывали, у кого имеется много хлеба и где спрятан; утверждали: зерно по разнарядке легко заготовить. Были и критические выступления, вернее, выкрики с мест. Собрание затянулось. Наступило двенадцать часов ночи. Я выразил удивление председателю, что время позднее, а народ не убавляется, и спросил его, чем он это объясняет. Председатель сельсовета показал мне под столом ключи и сказал: «Як же воны уйдуть, колы я замкнув двери с той наружной стороны».
Несмотря ни на что, могу твердо сказать, что колхозное крестьянство выполнило свой долг перед Родиной, что особенно проявилось в годы Великой Отечественной войны.
Воины-крестьяне защищали завоевания Великого Октября, не жалея своей крови и самой жизни. Героизм, отвага, помноженные на воинское мастерство колхозников, надевших солдатские шинели, были массовыми и ждут своего летописца.
В конце 1929 года меня снова направили в Москву учиться на Высших курсах по усовершенствованию высшего начальствующего состава (КУВНАС). Жили мы в только что отстроенной гостинице ЦДКА, а учились на улице Кропоткинской или на улице Фрунзе, где были учебные классы и кабинеты. Учили нас довольно основательно. Мы часто выезжали в поле, где практически применяли требования только что вышедшего Полевого устава, в котором были закреплены положения о взаимодействии родов войск, о решительном наступлении, при котором только и может быть достигнута победа. Новый Полевой устав трактовал положения об использовании танков, авиации, других родов войск. Несмотря на краткость обучения, мы все же успели почерпнуть многое, очень нужное для нас.
Возвращаясь в дивизию, делясь своими впечатлениями с Шейдеманом о полученных новых знаниях, вздыхая, говорили о том, как многому можно научиться за год, а тем более за три года в академии и как счастлив тот командир, кому выпадет эта возможность!
И еще памятное, о чем считаю нужным сказать. На КУВНАСе я встретился с Г. К. Жуковым, командиром 2-й кавалерийской бригады 7-й Самарской кавалерийской дивизии, которой командовал К. К. Рокоссовский.
Первая встреча с Георгием Константиновичем запомнилась мне острыми дискуссиями о стратегии и тактике, о новых видах вооружения и боевой техники, поступавших в Красную Армию, о советской военной теории, передовой в то время. Он с интересом слушал мой рассказ о М. В. Фрунзе, создавшем первые рабочие вооруженные дружины, внесшем огромный вклад в разработку военной реформы 1924–1925 годов и в развитие советской военной науки, создание единой военной доктрины Красной Армии.
11 января 1933 года я получил назначение на должность командира 4-й кавалерийской дивизии. Мне было известно, что дивизия дислоцируется в городе Слуцке, входит в состав 3-го кавалерийского корпуса, штаб которого находится в городе Минске. Получил предписание выехать к месту нового назначения.
В связи с убытием из округа сделал остановку в Киеве, чтобы зайти к командующему войсками округа и попрощаться. Доложил ему о своем убытии, поблагодарил за хорошее ко мне отношение, за науку и за выдвижение на столь высокую должность. В то же время сказал: с удовольствием остался бы в его подчинении.
— Вы видите, товарищ Горбатов, — сказал Иона Эммануилович, — что вакантной такой должности в округе сейчас нет, а продолжать держать вас заместителем командира дивизии нецелесообразно, поэтому я согласился на ваш перевод. Буду иметь вас в виду.
И. Э. Якир поблагодарил меня за службу, пожелал успеха в новой должности и на новом месте.
Подъезжая к Минску, принял решение доложить о своем прибытии командиру 3-го кавалерийского корпуса С. К. Тимошенко. С ним лично я не был знаком, но кто из кавалеристов не был наслышан о героическом бойце Первой Конной армии. Моя судьба тесно переплеталась с этим человеком, поэтому о Семене Константиновиче Тимошенко, советском военном деятеле, полководце, Маршале Советского Союза, дважды Герое Советского Союза, кавалере полководческого ордена «Победа», скажу несколько подробнее. В Первую мировую войну, как и тысячи крестьянских сынов, воевал на Западном фронте. В 1917 году бывший рядовой царской армии участвует в боях по ликвидации контрреволюционных выступлений генералов Корнилова и Каледина. Через два года, командуя 6-й кавалерийской дивизией Первой Конной армии, отличился в боях под Воронежем и Касторном, на Дону и на Кубани, в боях за Житомир и Броды. Летом 1920 года, вступив в командование 4-й кавалерийской дивизией, отличился в боях под Замостьем; дивизия с честью пронесла свои боевые знамена по полям Таврии и Украины, громя войска Врангеля и отряды батьки Махно. В 1920 и 1921 годах был удостоен двух орденов Красного Знамени. За участие в боях на польском фронте и изгнание с советской земли интервентов Семен Тимошенко был награжден Почетным революционным оружием.
Вхожу в кабинет комкора. Навстречу мне Семен Константинович двинулся с протянутой рукой. Бритая голова, собранная, подтянутая фигура. Моя рука закаленного конника была не слабой, но и она ощутила крепость рукопожатия. Хотя и мой рост под метр восемьдесят, но мне пришлось поднять голову, чтобы рассмотреть его лицо.
— Ну, здравствуй, Александр Васильевич! Слышал о тебе, рад. Доволен, что придется работать вместе.
Благожелательная атмосфера, теплота располагали к откровенной беседе. Кратко рассказав о себе, о годах службы, вспомнили бои и походы по полям Гражданской войны, подумали о возможных, но несостоявшихся встречах. Семен Константинович, раскрыв карту дислокации полков и дивизий корпуса, стал рассказывать мне о дивизии, в командование которой я должен вступить.
С. К. Тимошенко детально остановился на основных недостатках в боевой и политической подготовке частей дивизии. Сказал свое мнение о каждом командире полка и о других старших командирах. Потом предупредил начальника штаба дивизии о моем прибытии.
Да, думал я, слушая комкора, он любит и знает свое дело, вникает в жизнь каждого соединения, а поэтому так хорошо знает плюсы и минусы 4-й кавалерийской дивизии, сильные и слабые стороны ее командиров.
Поскольку дело было к вечеру, Семен Константинович предложил переночевать у него. «Вечером побеседуем еще, а утром отправитесь в Слуцк». Я с благодарностью согласился. Вечер прошел в теплой семейной обстановке. Утром Семен Константинович отправил меня в штаб дивизии на своей машине. На прощание напомнил: «Ознакомитесь с дивизией, доложите только лично».
Расстояние в сто километров в ряде мест преодолевали с трудом ввиду больших снежных заносов. Только благодаря опыту водителя каждый раз обходились без посторонней помощи. Часа через четыре въехали в Слуцк, который в то время выглядел довольно запущенным.