Москиты, разносящие пендинскую язву, внешне не отличаются от других своих собратьев. Имеют за лето два вылета, кроме того, у них есть излюбленные районы, где они гнездятся, — это долина реки Тедженки, Пендинский оазис и некоторые другие места. Москиты больно кусают, их бывает очень много, а поэтому определить, который принесет тебе «пендинку», невозможно. Заболевших было довольно большое количество, а страх заболеть «пендинкой» был у всех. Каждого страшила перспектива длительного болезненного лечения, а в результате — обезображивающие рубцы.
Что же касается скорпионов, фаланг, каракуртов, то они встречаются редко, местом жительства чаще всего избирают заброшенные глинобитные постройки, но их также легко можно встретить в пустыне, в юрте, в жилых помещениях и даже в городе. Укусы их крайне болезненны и опасны для человека и крупных животных, особенно в мае месяце.
О пустыне Каракумы можно писать очень много. Каракумы — Черные пески по-туркменски. Как большие волны во внезапно остановившемся море, застыли пески, но их неподвижность кажущаяся, ибо они движутся. Движутся незаметно, но неотвратимо, все засыпая на своем пути, впитывая безвозвратно каждую каплю влаги.
Песчаные холмы — барханы — высотой в 20–30 метров, такиры — ровные глинистые поверхности, затвердевшие и растрескавшиеся летом и залитые ровным слоем воды весной, заросли саксаула, да ближе к долинам рек Мургаб и Тедженка скудная травянистая растительность разнообразят пустыню.
Саксауловые заросли — небольшие деревья, имеющие искривленный, корявый ствол высотой до пяти метров, вместо листьев серо-зеленые метелочки, дающие очень мало тени. Корни значительно толще стволов, отличное топливо, очень жарко и медленно горящее, не уступающее каменному углю.
Через южные и северные Каракумы когда-то проходил великий торговый караванный путь. По кажущемуся однообразию пустыни были проложены тропы, дороги для караванов, построены колодцы глубиной до ста и более метров. Некоторым колодцам двести и больше лет!
Интересно, что при постройке колодца очень хорошо учитывалось движение песков, чтобы как можно меньше было опасности при их движении засыпать колодец. В южных Каракумах колодцы построены в виде узкой трубы кирпичной кладки диаметром до метра, уходящей глубоко вниз. Кирпичики небольшие, серого цвета, очень прочные. Края колодца невысоко поднимаются над поверхностью земли. Вода в колодцах редко бывает прозрачной и хорошей на вкус, чаще мутновата, солоновата или имеет привкус глауберовой соли. Очень часто около колодцев построены круглые неглубокие бассейны для водопоя овец.
В северных Каракумах зарослей саксаула больше, они выше, а ранней весной по низинам пробивается трава. Колодцы с водой так же редки, как и в южных Каракумах, но построены они совсем по-другому. Низкие, почти вровень с уровнем земли, широкие, до двух метров в диаметре. Стены колодца выплетены из саксаула, как корзины, кроме того, они значительно мельче южных.
Совершенно особую красоту представляют в пустыне миражи. В очень жаркие дни, когда воздух струится и дрожит над раскаленным песком, вдруг вы совершенно ясно видите море, сады, леса, города и всегда обязательно воду — порой вам даже кажется, что машина идет по воде, но едешь дальше — и ничего нет! Иногда ты видишь мираж, как говорится, «вверх ногами», как будто отражение в воде. Это возбуждает, но нужно сказать, что, когда видишь мираж в раскаленной жгучим солнцем пустыне, хочется верить, что вода, зелень и жилище, а главное, вода и тень — вот тут, рядом, и тогда хорошо понимаешь тех людей, которые когда-то ходили караванными тропами от колодца к колодцу.
Мы часто проводили в пустыне рекогносцировку, учения, главным образом в южных Каракумах, на дороге или тропе, ведущей в направлении приграничного города Серахса. Неоднократно встречали идущих пустыней из Серахса в Мерв людей, помогали им продуктами, водой, а иногда и подвозили их.
Однажды после ночевки в пустыне в 50 километрах от Мерва мы встретили туркменскую семью. Раннее, прохладное еще утро, солнце только всходило. Остывшие за ночь пески не излучали тепла, поэтому воздух был очень прозрачен, и далеко на горизонте в розовом свете восходящего солнца четко были видны фигуры идущих людей. Мы ехали навстречу идущим и скоро встретились с ними. Это было поистине невероятное зрелище: впереди шел мужчина, он нес на руках мальчика лет трех-четырех, за спиной у него был привязан мешок с каким-то имуществом, вокруг пояса и через плечо обмотана веревка, но, как нам показалось, недостаточно длинная, на конце которой была привязана бутылка, как видно, для того, чтобы доставать воду из колодца. За мужчиной гуськом шли трое детей — два мальчика лет восьми и десяти и девочка лет шести. Шествие замыкала женщина, согнувшаяся под тяжестью незатейливого домашнего скарба да еще вдобавок несшая на руках совсем маленького ребенка. Люди были худые, загоревшие на солнце до черноты, оборванные, на детях какие-то жалкие лохмотья, голодные, босые, страшно уставшие — и это в центре пустыни летом!
Как выяснилось потом из разговора, они, когда-то ушедшие к родственникам в Иран, снова перешли нашу границу: жить в Иране, не имея денег и скота, — значит медленно умирать от голода, и они решили вернуться на родину, рассчитывая расстояние от Серахса до Мерва пройти за восемь дней, а прошли за семь дней немного больше половины. Продуктов и воды у них уже не было, от жары и усталости они шли очень медленно; колодец, к которому шла семья, имел такую глубину, что всей веревки не хватило бы до поверхности воды, а до Мерва еще четверо суток пути!
Нам было трудно представить себе, как они смогли пуститься в такой тяжелый путь. Чем они питались эти семь суток? Как выдержали такую пытку взрослые, а тем более дети? Мне было физически больно, когда я смотрел на босые ножки детей, отважно шагавших по песку, а ведь днем, когда солнце накалит песок, даже обутому в легкие брезентовые сапоги неприятно идти по нему.
Думаю, что, если бы мы их не встретили, не снабдили бы продовольствием, водой, тонкой крепкой бечевой и котелком вместо веревки и бутылки, они, несомненно, погибли бы если не в этот, то на другой день.
До сих пор не могу забыть радость, сверкавшую в красных воспаленных глазах детей, а родители не верили своим глазам, получив столько продовольствия. Выпив лишь немного воды, они без конца благодарили нас, пытались целовать у нас руки и ноги. На прощание мы дали для детей сахар и старую палатку, рассказали, как идти, и предупредили, что через трое суток мы их догоним.
Возвращаясь через трое суток, увидели их в 25 километрах от Мерва под кустом, около колодца. На куст была наброшена данная нами палатка, и вся семья сидела под ней. Трое ребятишек, увидев нас, побежали навстречу. Куда девался их усталый вид — они были бодры, веселы, а главное — сыты. Мы довезли их до города, отдали им оставшиеся у нас сахар, консервы, сухари. Мы были рады, что увидели их и оказали помощь, а они радовались, что спаслись от неминуемой смерти.
В тот же день, когда мы встретили утром семью, о которой я написал, к вечеру повстречался нам в пустые одинокий всадник. Солидный, свернутый кругами канат, до четырех сантиметров толщиной, был приторочен к седлу с одной стороны и небольшое ведерко — с другой. Поговорив со встречным, как того требует «пустынная вежливость», мы разъехались. Вспоминая экипировку всадника и семьи, встреченной утром, подумали, что всаднику будет крайне трудно вытянуть ведро с водой таким канатом из глубины колодца.
На больших площадях пустыни произрастает растение, имеющее длинные, как иглы, колючки, настолько острые, что без труда прокалывают не только брезентовый сапог, но даже кожаный. Как ни странно, но эти колючки являются даже в сухом виде любимым кормом верблюдов, а когда иглы колючек не отвердели, их охотно едят и овцы, так как они якобы содержат большое количество сахара и весьма питательны.
В пустыне Каракумы находится большое количество диких коз — джейранов, они бродят большими и малыми стадами. Их временами бывает очень много. Границ для них не существует, они все время кочуют, пробегая большие расстояния в поисках воды и корма. Мясо джейранов очень вкусное.
Мы боролись как могли с браконьерами, но пустыня велика! А браконьеров так много!
В южных Каракумах встречаются развалины селений, крепостей и других сооружений. В северных мы однажды увидели участок более чем в два гектара; когда-то он был окружен высокими тополями, их стволы достигали метровой толщины. Лежат упавшие великаны до сих пор, но когда дотронешься до них, они превращаются в труху. Видимо, когда-то воды реки Мургаб доходили сюда, и все здесь росло и цвело, а сейчас царство сухих, бескрайних песков…
Неизгладимое впечатление оставил у меня переход через горные перевалы из района восточнее Самарканда в Таджикистан. Мы имели с собой верховых и вьючных лошадей, но большую часть пути шли пешие, ведя лошадей в поводу по горным крутым тропам.
До службы в Средней Азии я видел крымские и кавказские горы, но они по сравнению со среднеазиатскими были не так высоки и более культурны. Эти же были такие громадины, что просто подавляли своей высотой и дикостью.
Интересно менялась картина гор по мере подъема. До 2000 метров большею частью они покрыты крупным лесом вперемежку с густым кустарником и массой валежника, который никогда не убирался; здесь обитало много всевозможных зверей и птиц. До 2500 метров шел преимущественно кустарник с отдельными низкорослыми, искривленными деревьями, с редкой травой. Часто приходилось идти в гуще облаков, ощущать сильные, неприятные и небезопасные порывы ветра, даже лошади, чувствуя опасность, прижимались ближе к человеку.
Выше 2500 метров растительности почти не было, дышать становилось все труднее и труднее, а на высоте 3000 метров встречался снег и лед, дул сильный ветер, падал колючий, секущий снег. Выше 3000 метров — сплошной снег и вечный лед, небольшой подъем преодолевался нами, не натренированными для походов и подъемов в горах, с большим трудом, воздуха не хватало, все время стремились захватить его больше, но это не удавалось.