— Мне кажется, что были с вами соседями в Ворошиловском санатории в Сочи в 1935.году. — И, услыхав мой утвердительный ответ, дополнил: — Уж очень вы похудели с того времени, да, кажется, было тогда у вас два ромба, а теперь один?
— В 1935 году была переаттестация, и мне тогда было присвоено звание комбрига, — ответил я, — а поправиться, по известным причинам, еще не успел.
— Приятно встретить на фронте старого, хотя и малознакомого военного, — сказал генерал. — Не так-то часто это случается теперь… — Он коротко меня проинформировал о положении на Западном фронте, предупредил, что Витебск уже занят противником, предложил беречь, как свой глаз, витебское направление, пожелал успеха, и мы расстались.
После встречи с генералом я сравнивал его с другими: те командиры, которые командовали полками в 1936–1937 годах, теперь командуют армиями или стали заместителями командующих фронтами; кто командовал в то время дивизией, даже командуют фронтами. Так уже упомянутый мною А. Я. Фоминых в 1938 году был старшим политруком, а теперь уже корпусной комиссар, член Военного совета Западного фронта, а Иван Степанович Конев, командовавший стрелковым корпусом, а затем 2-й Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армией, войсками Забайкальского и Северо-Кавказского военных округов, оставался в воинском звании генерал-лейтенанта. После встречи в июле 1941 года за годы войны нам встречаться не доводилось. Я встретился с дважды Героем Советского Союза, кавалером ордена «Победа» Маршалом Советского Союза И. С. Коневым в Берлине, летом 1945 года.
Вспомнили мы жестокие бои под Витебском. Я поздравил Ивана Степановича с блестящими успехами войск 1-го Украинского фронта в Пражской наступательной операции, И. С. Конев в свою очередь поздравил меня с боевыми успехами 3-й армии.
— Не скрою, Александр Васильевич, ваш служебный рост и боевые успехи радовали меня, — тепло добавил маршал.
Такие же доброжелательные личные и требовательные взаимоотношения по службе у меня сохранились с И. С. Коневым в те годы, когда я командовал войсками Прибалтийского военного округа, а он был первым заместителем министра обороны и главнокомандующим Сухопутными войсками…
Эшелоны 25-го стрелкового корпуса выгружались на станциях юго-восточнее Витебска. Командир корпуса Чистохвалов, выполняя приказ командования, строго следил за тем, чтобы, не ожидая сосредоточения дивизий, а тем более корпуса, полки и даже батальоны, едва закончив выгрузку, занимали оборону и вступали в бой.
В тот период, особенно в первый месяц войны, часто можно было слышать: «Наш фланг уже обойден», «Мы окружены», «В нашем тылу выброшены парашютисты» и т. п. Не только солдаты, но и необстрелянные командиры были излишне восприимчивы к таким фактам, обычным в ходе современной войны, многие из них были склонны верить преувеличенным, зачастую просто нелепым слухам.
Однажды утром я услышал артиллерийскую канонаду в стороне Витебска, обратил на нее внимание командира корпуса и получил у него разрешение поехать для выяснения обстановки. На шоссе сначала встречал небольшие группы солдат, идущих на восток, устало и стыдливо опустив головы.
На мой вопрос: «Куда, почему?» — получал невнятные, сбивчивые ответы. Приказывал им вернуться назад, а сам увеличивал скорость. Чем дальше, тем больше видел идущих на восток, останавливался, стыдил, приказывал вернуться. Предчувствуя в этом что-то очень нехорошее, торопился добраться до командира полка. Мне надоело останавливать и спрашивать солдат, хотелось скорее узнать истинную причину отхода.
Не доехав километра три до переднего края обороны, я увидел общий беспорядочный отход по шоссе трехтысячного полка. В гуще солдат шли растерянные офицеры различных рангов. На поле рвались отдельные снаряды противника, не причиняя вреда.
Сойдя с машины, громко закричал отходящим: «Стой! Стой! Стой!» После того как все остановились, скомандовал: «Всем повернуться кругом». А после поворота их лицом к противнику подал команду: «Ложись». Лишь после этого всем командирам приказал подойти ко мне.
Стал выяснять причину отхода. Одни отвечали, что сами слышали команду на отход, переданную по цепи, другие это подтверждали, а третьи отвечали: «Видим, что все отходят, начали отходить и мы!»
Из группы лежащих недалеко солдат раздался голос: «Смотрите, какой огонь открыл противник, а наша артиллерия молчит». Другие также поддержали его мнение.
Мне стало ясно, что первой причиной отхода явился огонь противника, второй причиной — провокационная передача не отданного старшими начальниками приказа на отход, а командиры, неправильно реагировавшие на то и другое, не приняли необходимых мер и подчинились стихии отхода.
В нескольких словах разъяснив это командирам, приказал им отправиться к своим подразделениям, собрать солдат, объяснить недопустимость случившегося и учесть всех, кто в наличии.
— Если в вашем подразделении окажутся солдаты других подразделений, надо записать их фамилии и подчинить себе. Немедленно окопаться на этой линии.
Проехав еще километра полтора, дальше пошел пешком. Ни справа, ни слева не было никого. Наконец я услышал оклик и увидел человека, идущего ко мне. Это был командир 501-го стрелкового полка Костевич; из небольшого окопчика невдалеке поднялись начальник штаба полка и связной ефрейтор.
На мой вопрос: «Как вы дошли до такого положения?» — он беспомощно развел руками: «Я понимаю серьезность случившегося, но ничего не мог сделать, а потому мы решили здесь умереть, но не отходить без приказа».
На его груди красовались два ордена Красного Знамени. Недавно призванный из запаса, оторванный от армии много лет, он, по-видимому, совершенно утратил командирские навыки. В прошлом боевой и отважный защитник Родины, не раз смотревший смерти в глаза, он за прошедшие годы не прошел переподготовки, не знал новых видов оружия, способов ведения боя. Мне казалось со всей очевидностью, что он лично выполнит свой воинский долг и действительно способен умереть, но не покинуть свой пост. Но кому от этого польза?
Я понимал, что с возвращением полка на прежнюю позицию ничего не получится. Я привез Костевича в полк, указал подходящее место для наблюдательного пункта и как лучше расположить полк. Приказал установить связь с батальонами.
В лесу, справа от шоссе, нашел корпусной артиллерийский полк, обнаружил, что его орудия не имеют огневых позиций, а у командира полка, дивизионов и батарей нет наблюдательных пунктов. Собрав артиллерийских командиров, пристыдил их и дал необходимые указания, а командира артиллерийского полка связал с командиром стрелкового полка Костевичем и установил их взаимодействие. Кроме того, Костевичу приказал выслать от каждого батальона взвод в боевое охранение на прежнюю линию обороны, а командиру артиллерийского полка произвести необходимую пристрелку.
Я доложил обо всем командиру корпуса Чистохвалову, но, к своему удивлению, увидел, что на него эта информация произвела слабое впечатление, как будто доложено было об очередной благополучной выгрузке эшелона.
После этого переговорил с командиром 162-й стрелковой дивизии, спросил его: знает ли он о случившемся в подчиненном ему 501-м стрелковом полку? Он не знал.
Вызвал начальника артиллерии корпуса и в присутствии командира корпуса спросил его: где и что делает корпусной артиллерийский полк? Он ответил:
— Стоит на огневых позициях за обороняющимся 501-м стрелковым полком 162-й стрелковой дивизии на витебском направлении.
— Уверены вы в этом?
— Да, мне так доложили, — промолвил он неуверенным голосом.
— Вам должно быть очень стыдно за то, что не знаете, в каком положении находится непосредственно подчиненный вам корпусной артиллерийский полк.
Мне было непонятно полное невмешательство командира корпуса генерала Чистохвалова в мой разговор с командиром дивизии и начальником артиллерии корпуса.
После 13 часов снова послышались отзвуки канонады с того же направления. Позвонил командиру 162-й стрелковой дивизии: слышит ли он стрельбу?
Получив от него утвердительный ответ, я добавил: «Почему вы еще не выехали в 501-й стрелковый полк и что вас задерживает до сих пор? Подумайте об этом и доложите мне на шоссе в расположении 501-го стрелкового полка, я туда выезжаю».
На шоссе на этот раз не встречал отходящих групп, хотя снаряды рвались на линии обороны полка. Я уже льстил себя надеждой, что полк обороняется, и подумал: оказывается, не так много нужно, чтобы полк начал воевать. Внимательно осмотрев с только что прибывшим командиром дивизии участок обороны, присутствие полка нигде не обнаружил. Командир дивизии высказал мне два предположения: первое — что они, вероятно, хорошо замаскировались, второе — что заняли прежнюю свою позицию, в трех километрах впереди.
Первый вариант уже отпал. На второй вариант у меня теплилась еще надежда. Решили оставить машины на шоссе и пошли вперед по полю, к редкому березовому перелеску. Прошли около километра, и, когда стали подниматься на бугор, сзади нас раздались один за другим три выстрела, пули прожужжали мимо нас.
— Вероятно, наша оборона сзади, — сказал мой адъютант, — думают, что мы хотим сдаться противнику, вот и открыли по нас огонь!
Мы повернулись и пошли на выстрелы. Как и в прошлый раз, нам навстречу поднялся из окопчика командир полка Костевич, а за ним верные ему начальник штаба и ефрейтор.
— Это мы стреляли, — сказал командир полка со смущенным видом, — не знали, что это вы.
Доложил, что полк снова отошел, как только начался артобстрел наших позиций, но не по шоссе, а вон по той лощине лесом.
По лощине пролегала широкая притоптанная полоса в высокой и густой траве — след отошедших. Не пройдя и 300 шагов, увидели десяток солдат, сидящих у костра и сушивших свои портянки. У четверых не было оружия.
Обменявшись мнениями с командиром дивизии, мы решили, что он отведет эту группу к командиру полка, потом вызовет часть дивизионного резерва, чтобы прикрыть шоссе, а я с адъютантом сяду в машину, поеду по шоссе и буду возвращать отошедших.