Мы выяснили, что после успеха своего летнего наступления противник стал самоуверенным и в холодную погоду отсиживался в населенных пунктах, между которыми оставлял большие промежутки, не занятые войсками. И это нас не удовлетворяло. Мы хорошо понимали, что даже самой упорной обороной противника не победишь, что, сидя в обороне, нужно готовить людей к наступлению. А это значило, что обучение войск и партийно-политическую работу необходимо подкрепить активными действиями. Поэтому мы решили использовать это положение, чтобы проникать в тыл противника и уничтожать его гарнизоны.
«Только убив или пленив немца, — думали мы, — или хотя бы захватив трофеи, наши бойцы поверят в свои силы».
Первый лихой налет был произведен под командой лейтенанта Заярного на деревню Огурцово, находящуюся на переднем крае обороны. Пленных взять не удалось, но противник оставил в деревне десять убитых. Нами были захвачены миномет, винтовки, гранаты, патроны, лошади с повозками, продовольствие, документы убитых, обмундирование, одеяла, белье и другие вещи. Потеряли мы одного убитым. Даже на этом опыте можно было убедиться, что работа не пропала даром, что с нашими солдатами можно осуществлять нападения на тылы противника в более крупном масштабе.
Мы преследовали при этом, главным образом, три цели: 1) доказать противнику, что мы способны крепко его бить; 2) выработать у нашего личного состава уверенность в своих силах; 3) убедиться, на что способны в бою наши батальоны (в частности, каков будет процент пропавших без вести).
Для первой операции была намечена деревня Коровино. По имевшимся у нас сведениям, здесь находилась вражеская батарея, которая нас сильно беспокоила, систематически обстреливая оборону и местечко Шебенино. Необходимо было во время операции выставить прикрытие на дорогах, идущих к Коровино, чтобы действовать наверняка, было решено взять по одному батальону от полков, разведроту дивизии и придать им командира-сапера с восемью солдатами и взрывчаткой. Поскольку этой операции мы придавали большое значение, командование я взял на себя, а Горбенко взял на себя обязанности комиссара отряда. За моего заместителя с нами пошел командир 985-го полка Шепеткин.
Ночью на 27 ноября была произведена разведка прочности льда в интересующих нас местах на реке. Днем 27 ноября мы с Горбенко провели беседы в каждом выделенном батальоне, обратив внимание еще раз на соблюдение тишины и дисциплины на марше. Предупредили, что курить можно только там, где будет разрешено. Напомнили, что нападающие должны действовать дружно и решительно, ибо совокупность этих действий и внезапность нападения безусловно обеспечат нам полный успех. «Вы должны бить, а сами жить, жить для того, чтобы снова бить врага. Вот что нужно для каждого из вас и для всех нас», — говорил я. Затем напоминал и о способах действия отдельного бойца: «Гранату, приведенную в боевое состояние, не бросать, а проламывать ею стекло окна, опускать ее в хату, а самому прятаться за стенку или опускаться на землю. Кто окажется в прикрытии, должен внимательно смотреть не только вперед, но и в сторону Коровино, чтобы бить немцев как подходящих к Коровино, так и убегающих из Коровино. Подпускать противника как можно ближе, чтобы стрелять наверняка. Провода, идущие в Коровино, резать только после первых выстрелов. Каждый должен знать своего правого и левого соседа, и если соседа постигнет несчастье, немедленно докладывать командиру».
Кроме того, мы предупредили, чтобы при отходе не только раненых, но и убитых уносили с собой, предварительно перенося их на опушку леса, в указанное место.
Иван Сергеевич Горбенко довел до сведения солдат рассказ убежавшего из плена красноармейца Фролова о зверском обращении немцев с нашими пленными, об изнурительных работах и голодном пайке. В числе пленных Фролов видел и тех, кто сдался добровольно, и к ним отношение было таким же зверским. И они сильно ругали себя за то, что, поверив пропаганде противника, сдались в плен.
Всех участников накормили плотным ужином, снабдили бутербродами и в 19 часов уложили спать.
Поскольку разведрота имела самую ответственную задачу по прикрытию, она была усилена 4 минометами со 100 минами. Возглавлял ее смелый и решительный начальник разведки дивизии Боков.
Артполку поставили задачу на ведение огня по прилегающим к Коровино населенным пунктам; огонь открыть с первыми выстрелами атакующей пехоты.
Ночь на 28 ноября была теплая, с низкой облачностью. Не замеченные противником, мы перешли Северский Донец, потом шли лесом. На просеке, идущей от реки, сделали последний привал. Здесь мы подтянули колонну, уточнили ранее отданные распоряжения, напомнили сигналы, место сбора и путь отхода.
Когда мы тронулись вперед, чтобы пройти последние 500 метров, вернувшийся от головного взвода красноармеец доложил мне: «Мы увидели двух людей, идущих нам навстречу, услышали окрик по-немецки, а потом топот. Они убежали к деревне».
Было ясно, что эти двое обнаружили нас и поспешили предупредить своих. Нельзя было медлить: противник имел несколько минут на изготовку. Мы ускорили движение, чтобы начать атаку на четверть часа раньше. Атаковали деревню одновременно и решительно, но внезапность атаки была утрачена, и к половине восьмого противник еще удерживал те хаты, у которых на огородах стояла батарея. Часть батальона 989-го стрелкового полка дрогнула и начала было отходить к лесу, однако ее удалось остановить. Бой затянулся. Противник дрался ожесточенно, но и мы не намеревались останавливаться на полпути и к половине девятого полностью овладели деревней, уничтожив гарнизон, — бежало лишь человек двадцать, из них половину расстреляло наше прикрытие, встретившее огнем также и подкрепление, которое пыталось пройти к деревне Коровино.
В течение последнего часа мы подрывали орудия, боеприпасы, сжигали машины их же горючим, бросали в огонь все, что не могли взять с собой, обыскивали закоулки уцелевших строений. В 9 часов был дан отбой, и мы тронулись в обратный путь. Прикрытие вело бой с подходящим противником. Особенно сильный напор сдерживала разведрота под командой волевого начальника разведки дивизии Бокова; занимая выгодную позицию, она за полтора часа отбила три атаки во много раз превосходящего противника.
При переходе через реку мы смогли из взятых нами 130 рослых и здоровых артиллерийских, верховых и обозных лошадей перетянуть на наш берег только семь, а остальные провалились на слабом льду и остались в реке или были пристрелены нами на берегу; жалко было, конечно: они очень пригодились бы под наши гаубицы, но другого выхода не было.
В этом бою противник потерял в живой силе по меньшей мере втрое больше нашего, мы уничтожили батарею 105-миллиметровых орудий, 8 машин, боеприпасы, повозки, захватили 16 пленных, унесли с собой рации, фотоаппараты, продовольствие и много вещевого имущества. Кроме того, каждый из участников — а их было больше тысячи — захватил для себя различные трофеи.
Таким образом, задачу мы выполнили. Отрадно было видеть крепкую дисциплину не только на марше, но и в бою. К недостаткам мы относили недостаточно быстрые и умелые действия красноармейцев и некоторых командиров, неполное использование укрытий при ведении огня; некоторые подразделения все еще болезненно реагировали на возгласы: «Обходят!», «Окружают!».
Несомненно, встреченные и убежавшие два немца в какой-то степени усложнили выполнение задачи и увеличили наши потери. Если бы они несли охрану, трудно было бы избежать встречи с ними, но выяснилось, что красноармейцы из передового взвода, обнаружив провода, идущие к реке (вероятно, к артиллерийскому наблюдателю), перерезали их по своей инициативе. Так что те два немца, видимо, были связисты и шли исправлять порванную линию.
Я спросил солдат, резавших провода, почему они это сделали, зная, что я запретил нарушать телефонные линии до первых выстрелов.
— Думали, так лучше будет, — ответил один.
— Считали, приказ касается только прикрытия, а мы не прикрытие, — ответил другой.
Значит, вина была наша, командиров: надо тщательнее обдумывать, достаточно ли точны и достаточно ли понятны наши распоряжения.
Много было разговоров в дивизии. Каждый из рассказчиков несколько приукрашивал храбрость свою и товарищей, но мы считали, что в этом случае даже фантазия пойдет на пользу общему делу. Ведь главное-то было правдой! Особо отличившихся командование посылало в другие батальоны и батареи рассказывать, как побеждали немцев.
Немало был удивлен Военный совет армии, когда я доложил о нашей вылазке. Командарм Гордов выразил удовлетворение, но добавил:
— Военный совет, как правило, должен знать не только результаты ваших действий. Не стоит скрывать от нас и ваши намерения, особенно если операция связана с выходом в тыл противника и возглавляется лично вами.
— Учту ваше замечание, — ответил я, — о следующей вылазке донесу заблаговременно.
30 ноября по 21-й армии был издан приказ:
«Основной задачей усиленным батальонам ставлю: решительными, смелыми и внезапными действиями очистить от противника восточный берег р. Сев. Донец. Образец такой работы показал 28 ноября отряд 226-й стрелковой дивизии под непосредственным руководством комбрига тов. Горбатова».
Мы предприняли еще две вылазки. Во второй раз имели успех не меньший, чем в первый, главным образом потому, что на этот раз мы поставили себе задачу 5 декабря уничтожить гарнизон, находящийся в селе Графовка, в тылу противника. По имевшимся сведениям, в этом большом селе находились батальон пехоты, батарея и другие подразделения. Было решено взять с собой другие три батальона от разных полков и разведроту.
Ввиду того что ближнее большое село Маслова Пристань, расположенное на восточном берегу реки, было занято немецким гарнизоном в 500 человек, мы взяли для этой операции еще четвертый батальон и оставили его как прикрытие против Масловой Пристани.
Руководство отрядом, как в прошлый раз, я взял на себя, со мной шел комиссар Горбенко, моим заместителем был командир 987-го стрелкового полка.