Поскольку ночь была светлая, атаку наметили на 4 часа 30 минут, отбой примерно в 6 часов 30 минут и возвращение на восточный берег реки в 7 часов 30 минут. Как всегда, назначены были сигналы атаки и отбоя, предусмотрено артиллерийское и другое обеспечение.
Я и Горбенко провели беседы во всех батальонах, обратили внимание на те же вопросы, что и прошлый раз, и указали недостатки в прежнем налете. Помню, в заключение я сказал: «Главное завтра — пусть каждый атакует решительно, не оглядываясь на соседа, это не только ускорит выполнение задачи, но и резко уменьшит потери».
Поскольку до Графовки путь длиннее, чем до Коровино, а планировался ночной бой и раннее возвращение, то накануне был дан полный отдых.
Мы с комиссаром шли в голове переднего батальона, имея впереди в 200–300 метрах взвод охранения. Я не раз останавливался, пропуская подразделения мимо себя, проверяя порядок движения; трудно было мне по глубокому снегу выбираться снова в голову колонны. Обгоняя бойцов, я советовал им следить за щеками, носом и ушами — мороз был до двадцати градусов. Каждый раз, присоединяясь к комиссару, я делился с ним радостным впечатлением: в колонне был образцовый порядок.
Реку мы переходили там, где, безусловно, противника не могло быть, где берег был более крутым. Приходилось взбираться, цепляясь за кусты, помогая друг другу. Шли мелким лесом, занесенным глубоким снегом. Когда оказались на опушке в одном километре севернее Графовки и подтянули колонну, были слышны веселые разговоры и остроты солдат по адресу противника: «Хотелось бы знать, что снится сейчас фрицам. Какие удастся захватить трофеи?»
Абсолютная тишина нарушалась лишь редким лаем собак в Графовке и соседних деревнях.
На последнем привале командиры взводов проверили своих людей. Я отдал указание: одним батальоном атаковать село с севера, другим — с северо-запада, чтобы не поражать друг друга своим же огнем. Условились, что через 30 минут я буду на окраине села, у ветряной мельницы, что вырисовывалась на горизонте, и оттуда введу третий батальон в ту часть села, где сопротивление будет наибольшим. Разведроту оставили на дороге у опушки леса в виде прикрытия.
Атаку наметили на 5 часов. Условились первыми огня не открывать. Батальон, который атакует с северо-запада, отделился от нас в 4 часа 20 минут, а другой — в 4 часа 30 минут. В 5 часов услышали первые выстрелы и разрывы гранат. Потом стрельба и разрывы участились и усилились, донеслись громкие крики.
С первыми выстрелами мы тронулись к мельнице. Вскоре резервный батальон был введен между двумя батальонами, ввязавшимися в бой.
К 6 часам 30 минутам мы захватили почти все село, кроме десятка хат на западной окраине; противник успел подтянуть туда подкрепление. На этом я приказал дать отбой — условленные ракеты, выброшенные в трех местах. Батальоны начали собираться на знакомой нам опушке леса. Командиры проверили своих людей, обождали еще 15 минут и тронулись в обратный путь. В 8 часов мы были уже на восточном берегу реки.
Наши потери: убитых — 10, из них 3 средних командира, 2 младших и 5 красноармейцев, раненых 39 человек (5 средних командиров, 3 младших и 31 красноармеец), пропало без вести 17 человек, из них 1 младший командир.
Было убито и сожжено в хатах более 200 немцев, уничтожены батарея 75-миллиметровых орудий, много стрелкового оружия, большое количество лошадей, с десяток автомашин и другого имущества. В плен взяли четырех немцев, а каждый из участников вылазки захватил трофеи: как правило, автоматы, пистолеты, гранаты, а два красноармейца — пулемет МГ-34, значительное количество пулеметных лент, коробки с патронами. Все это «богатство» тащили на себе три рослых немца. На этот раз мы в более короткое время сделали больше, чем в предыдущем бою, и недостатков у нас было меньше.
Несмотря на остроту напряженного боя, настроение участников было прекрасное.
Командующий 21-й армией, выслушав мой доклад о втором походе в тыл врага, сказал:
— Все это очень хорошо. Но, — смеясь, добавил он в заключение, — есть такая поговорка: «Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить». Учтите это.
В приказе по армии № 1012 от 9 декабря было отмечено: «Выполняя указания Ставки, в 21-й армии проведен ряд операций по уничтожению врага. В этих операциях части тов. Горбатова показали образцы храбрости, мужества, преданности в деле служения народу, они беспощадно уничтожали немецких оккупантов и захватили матчасть…»
В ответ на наши налеты на Коровино и Графовку противник с рассветом 6 декабря повел наступление на деревни Титовка и Устиновка, вытеснил из них передовые подразделения и оказался перед местечком Шебекино. Организованной контратакой 989-го стрелкового полка под командованием энергичного и храброго майора Кучеренко противник был вынужден к поспешному отступлению, оставляя на поле боя убитых и оружие. Положение было восстановлено.
Очередным объектом нашего нападения было намечено большое торговое село Маслова Пристань, на берегу Северского Донца.
Хорошо изучив расположение противника, мы решили напасть на рассвете 15 декабря одновременно на охранение и на гарнизон. Я взял с собой по батальону от 985-го и 987-го стрелковых полков, а своим заместителем, как прежде, назначил командира 989-го стрелкового полка.
Выступили в 4 часа. Шли по занесенной снегом просеке, в промежутке, не занятом нашими войсками. Погода благоприятствовала — мороз был не более 10 градусов.
Впереди шла разведрота Бокова. Поравнявшись с заброшенным домиком лесника, он решил осмотреть его. Дверь была открыта, но, войдя в комнату, Боков почувствовал запах жилого помещения и тлеющих сигарет. Осветив комнату своим фонариком, он обнаружил на полу рацию, а выйдя из дома и присмотревшись, увидел следы, идущие в лес в западном направлении. Об этом Боков доложил мне, когда я подошел с колонной.
— Это неудивительно, — сказал я. — Если мы батальонами проходим в тыл немцев, то и они, пользуясь большими промежутками в наших боевых порядках, выставили здесь свои посты или засаду, а обнаружив подход роты, так поспешно убежали, чтобы предупредить своих, что не успели даже унести рацию.
Было ясно, что противник уже предупрежден — по рации или отошедшей группой. Более правдоподобным был второй вариант, и вот почему: если бы немцы успели передать по рации о нашем подходе, то, уходя, успели бы и захватить ее с собой. Вероятно, наше приближение обнаружено дозорным, стоявшим вне хаты. Он-то и вызвал из дома остальных, и они удрали, не возвращаясь перед тем в хату.
Наш план нападения на Маслову Пристань, рассчитанный на внезапность, заключался в следующем: незаметно проникнуть между двумя точками боевого охранения противника и одновременно напасть главными силами на село, а специально выделенными ротами — на боевое охранение. Остановясь у дома лесника и ожидая, пока подтянется колонна, я решал — продолжать ли движение, чтобы выполнить задачу, или вернуться назад? Поскольку внезапность нападения была утеряна, решил отказаться от атаки села, но двумя выделенными ротами попытаться уничтожить боевое охранение. Главные силы я задержал в лесу, а сам с тремя ротами направился на опушку леса, чтобы оттуда на рассвете лично наблюдать за нападением на боевое охранение.
Я видел, как роты развернулись и наступали на отдельные два перелеска, удаленные один от другого на два километра. Боевое охранение немцев нас уже ожидало и встретило огнем. Наши роты флангами пытались обойти противника. Его боевое охранение, отстреливаясь, стало отходить, а когда роты заняли перелески, то противник открыл по ним минометный и артиллерийский огонь.
Ротам был дан сигнал на отход. Когда они отступали к опушке леса, противник перенес минометный и артиллерийский огонь туда. Одна из мин разорвалась метрах в пятнадцати от меня. Отдавая в это время распоряжение, я почувствовал укол в шею, но не обратил на него внимания. Один из командиров, увидев кровь, потянулся ко мне, вынул маленький осколочек, застрявший в коже, и дал его мне. Принимая осколок, я сказал:
— На такой большой войне поневоле обращаешь внимание и на мелочи.
Осколок я оставил себе на память как сувенир.
На этот раз, не выполнив задачи, мы вернулись на свое исходное положение. Было удовлетворение оттого, что мы вовремя отказались от выполнения основной задачи. Но возможно, я все же допустил ошибку, атаковав боевое охранение. Вероятно, правильнее было бы просто отойти без боя. На этом примере мы лишний раз убедились, какое огромное значение имеет хотя и малочисленное, но бдительное охранение и потеря внезапности.
После этих активных действий дивизия наша стала боевой силой, на которую могло положиться наше командование и которой должен был опасаться противник.
Чтобы закончить воспоминания о 1941 годе, расскажу еще про одну операцию, проведенную по приказу командарма. 28 декабря дивизия, оставив в обороне на 20 километрах один 985-й стрелковый полк, основными силами сосредоточилась на восьмикилометровой полосе правого фланга. 29-го, еще до рассвета, мы перешли вместе с правым соседом в наступление, используя внезапность. К 12 часам удалось овладеть четырьмя большими селами: Севрюково, Ястребово, Беловская и Ближняя Игуменовка. Однако в каждом из этих населенных пунктов противник оставался в окружении, удерживая по одному-два каменных и по столько же деревянных домов, опутанных проволокой, с минными полями на подступах к ним. Только в селе Ястребово мы захватили артбатарею и огнем прямой наводки из немецких орудий полностью уничтожили засевший в домах гарнизон. К 16 часам подошедшими из Белгорода резервами с танками противник восстановил свое положение, вынудил нас отойти на исходное положение. Но потери здесь были у противника много больше, чем у нас, хотя и у нас они были весьма чувствительными: убитых 193, раненых 369. Мы захватили две артбатареи, много вооружения, семь складов с боеприпасами, продовольствием и вещами.
Запомнился мне еще один мелкий, но характерный эпизод. Однажды в нашу дивизию приехал проверить один факт офицер из политотдела армии. Он мне доложил, что прибыл выяснить дело об аморальном поведении командира стрелкового полка подполковника Ш., на которого «поступил сигнал». На мой вопрос, в чем заключается аморальность, инструктор ответил: