— В сожительстве с врачом.
Бывая у Ш., я встречал у него симпатичную женщину-врача лет сорока. Я знал, что они из одного с ним города, имеют общих знакомых. Об этом я сообщил прибывшему к нам проверяющему и спросил его:
— Неужели вам нечего делать, неужели нет у вас более важных дел в это тяжелое для нас время?
Он промолчал. Я еще спросил, кто его послал, но и на это не получил ясного ответа. Тогда я счел нужным прямо высказать свое отношение к этому вопросу. Во-первых, я не могу позволить, чтобы у нас в дивизии поднимали такого рода «дела»; мне кажется, что, выясняя интимные взаимоотношения людей, их оскорбляют и мешают им воевать. А во-вторых, если бы я зашел в комнату или землянку Ш. и нашел его и женщину-врача спящими на одной кровати, я бы тихо закрыл дверь и никогда ни им, ни тем более посторонним не сказал об этом ни слова. Другое дело, если бы она жаловалась, что он к ней пристает, держит себя некорректно. Но этого ведь нет?
Так, не проявив себя на этом поприще, и уехал «важный инспектор» восвояси.
25 декабря 1941 года мне было присвоено первое генеральское звание. Командующий армией В. Н. Гордов, вручая мне генеральскую папаху, сказал: «Вручаю как знак полного к вам доверия нашей партии и правительства, поздравляю с первым и, уверен, не последним генеральским званием». Член Военного совета армии З. Т. Сердюк, крепко обняв, заставил надеть новую папаху и, держа в своих руках мои руки, с волнением в голосе произнес:
— И я поздравляю вас с этим давно заслуженным вами высоким воинским званием. — Потом тихо, отчетливо Зиновий Тимофеевич добавил: — Вы лично, Александр Васильевич, много и целеустремленно работаете. Желаю вам еще больших успехов.
Я поблагодарил командующего и члена Военного совета за доверие и за добрые товарищеские поздравления. И уже позже, в неофициальной дружеской беседе им растроганно сказал:
— Более четырнадцати лет я носил один и два ромба на петлицах, сроднился так, что даже как-то жалко расставаться с ними…
Многие в нашей дивизии были награждены орденами и медалями. В их числе и я был удостоен ордена Красного Знамени.
С этими верными сыновьями Отчизны вскоре мне довелось расстаться. Генерал Василий Николаевич Гордов в июле — августе 1942 года командовал Сталинградским фронтом. Какой мерой оценивать полководческое искусство военачальника — дело историков. Но в те тяжкие дни боев в большой излучине Дона, на подступах к Сталинграду я со всей ответственностью могу заявить: фронт сдерживал всесокрушающий удар полков и дивизий гитлеровского вермахта. Полки и дивизии фронта В. Н. Гордова оставляли свои позиции в донских степях, когда от них оставались только номера и их честь и слава — боевые знамена. В составе фронта 62, 63 и 21-я армии, 8-я воздушная армия имели 50 процентов техники, 16-я воздушная армия находилась в стадии формирования. Можно сказать: первые дни оборонительного сражения происходили при явном и значительном перевесе сил и средств противника и относились к числу критических. Решающим в сохранении устойчивости обороны являлось удержание обороны в районе Клетская-Калач, где развернулись ожесточенные бои. В районе Клетская-Калач план гитлеровского командования предполагал, что «движение на Сталинград будет безостановочным и город будет взят так же легко, как все другие населенные пункты на пути от Харькова к Дону»[6]. В то же время немецкое командование повернуло 4-ю танковую армию с Кавказского направления на Сталинград.
13 августа Ставка возложила командование Сталинградским и Юго-Восточным фронтами на генерал-полковника А. И. Еременко. В. Н. Гордов был назначен его заместителем по Сталинградскому фронту. В последующие годы В. Н. Гордов командовал рядом армий. Великую Отечественную войну он закончил в составе 1-го Украинского фронта в Чехословакии. За годы Великой Отечественной войны он был удостоен звания Героя Советского Союза, награжден двумя орденами Ленина, тремя орденами Красного Знамени, тремя орденами Суворова I степени, Кутузова I степени и другими наградами.
В 1948 году В. Н. Гордов был репрессирован и 12 декабря 1951 года в возрасте 55 лет погиб в сталинско-бериевских застенках.
11 апреля 1956 года Василий Николаевич Гордов определением Военной коллегии Верховного суда СССР был посмертно реабилитирован.
С Зиновием Тимофеевичем Сердюком у меня сохранились прекрасные отношения. Его всегда отличало доброжелательное отношение к людям, полное отсутствие того, что принято называть комчванством, с ним было просто и легко. Высокая принципиальность и честность не вписывались в служебные отношения с окружением Хрущева и со всей резкостью проявились во взаимоотношениях с Брежневым, Сусловым, Подгорным и другими. В расцвете сил 3. Сердюк был отправлен «на заслуженный отдых»…
В ноябре 1941 года стало известно об освобождении от противника на юге — Ростова, на севере — Тихвина, а в декабре — о разгроме немцев под Москвой. Это был триумф.
Эти успехи были лучшим подарком нашей многострадальной Родине к новому, 1942 году. На суровых, окаменелых за пять месяцев неудач лицах людей сначала проявлялись проблески радости, а потом довольная, во все лицо улыбка и облегченный вздох.
Для меня Новый год ознаменовался радостью личного характера. Наконец-то я получил первое письмо от жены Нины Александровны. Она сообщала, что из Омска добралась до Ташкента, хорошо принята Зоей, женой своего погибшего брата, и что, прибыв в Ташкент, нашла три моих письма и «безгранична рада тому, что жив и благополучен». И ни слова о тех горестях и мытарствах, которые она перенесла в поисках и ожидании меня в Омске… Все это я узнал только при свидании с нею…
В ходе боевых действий советские войска, несмотря на тягостные испытания и невосполнимые потери, смогли остановить немецко-фашистских захватчиков под Москвой, на других участках огромного советско-германского фронта. Мы познали сильные и слабые стороны противника.
И хотя гитлеровская пропаганда постоянно уверяла своих солдат и офицеров в близкой победе, но условия ведения войны для противника осложнились морозами, его потери возросли. С наступлением холодов немцы располагались, как правило, в населенных пунктах, приспосабливая их к обороне, прикрывая подступы колючей проволокой и минными полями. Из населенных пунктов на переднем крае обороны население выселялось, в этих пунктах размещались сравнительно небольшие гарнизоны. Эти гарнизоны располагались компактно в ограниченном количестве домов, которые занимали выгодное положение для боя. Дома приспосабливались к круговой обороне и тоже опутывались проволокой.
В то время немцы дрались ожесточенно, до последнего, сдавались в плен редко и лишь тогда, когда находились в безвыходном положении. Попадая в окружение, они дрались до подхода своих резервов, которые располагались в населенных пунктах, находящихся в глубине. На этом этапе войны немцы не боялись оставлять большие промежутки между населенными пунктами, не занятыми их войсками, просматривая и простреливая их из глубины…
Ставка Верховного Главнокомандования своим письмом от 10 января 1942 года требовала не давать немцам передышки, сосредоточенными силами взламывать их оборону на большую глубину, обеспечивая наступление артиллерией, и не только артподготовкой, но и мощной артиллерийской поддержкой в ходе всего наступления.
Последовательно выполняя указания письма, успех наступления мы бы обеспечили. Но мы по-прежнему получали приказы, противоречащие требованиям письма, а поэтому не имели успеха и несли лишние потери. Так проводились операции в районе Белгорода в начале января и сел Сажное и Гостищево в феврале.
В той обстановке мне казалось естественным, что командир дивизии сам выбирает объекты для частных операций, учитывая положение частей, пути подхода к противнику, определяет силы для атаки, время нападения с использованием внезапности.
В этом случае противник имел обычно потери в два, три, а то и в четыре раза больше, чем мы.
Другое дело, когда тебе издалека все распишут и прикажут захватить 17 января — Маслову Пристань, 19 января — Безлюдовку, 24 января — Архангельское и так далее, с указанием часа атаки, определят силы (к тому же не соответствующие ни задаче, ни твоим возможностям). В этих случаях результат почти всегда бывал один: мы не имели успеха и несли потери в два-три раза больше, чем противник.
Указания сверху о времени взятия населенных пунктов или об участках для активных действий целесообразны только тогда, когда требуются совместные действия двух или нескольких соединений.
И уж совсем непонятными для меня были настойчивые приказы: несмотря на неуспех, наступать повторно, притом из одного и того же исходного положения, в одном и том же направлении несколько дней подряд, не принимая в расчет, что противник уже усилил этот участок. Много, много раз в таких случаях обливалось мое сердце кровью. Было больно смотреть со своего наблюдательного пункта, как все увеличиваются бесполезные и безвозвратные потери… А ведь это был целый этап войны, на котором многие наши командиры учились тому, как надо воевать. Медленность, с которой усваивалась эта наука — как ни наглядны были кровавые примеры, — была результатом тех общих предвоенных условий, в которых сложилось мышление командиров.
Опишу коротко одно наступление, которое проводилось беспрерывно в течение шести дней подряд.
После крепких морозов началась с 10 февраля 1942 года оттепель с дождями. Поверх льда на Северском Донце образовался слой воды глубиной в 20–40 сантиметров. В это время нами был получен приказ о наступлении на села Сажное и Гостищево.
Сажное — большое село, расположенное вдоль правого берега реки, — было занято относительно сильным гарнизоном противника. Гостищево — тоже большое село — было левее, в трех километрах от Сажного, за чистым полем. Выполняя приказ, мы форсировали реку против Гостищева двумя полками: одним — чтобы наступать прямо на Гостищево, а другим — охватывать Сажное с юга и юго-запада.