Мой наблюдательный пункт находился в кустарнике, в полукилометре от реки, с него было видно, как три батальона дружно и смело вступили по колено в ледяную воду и по льду преодолели реку. Используя внезапность, с небольшими потерями они за два с половиной часа овладели двумя десятками хат на южной окраине села Сажного, кустарником, что южнее и юго-западнее этого села, и продвинулись по чистому снежному полю на два километра к Гостищеву. Однако наступление захлебнулось, встретив сильное огневое сопротивление из Гостищева и с флангов — справа из оставшейся у противника части села Сажного и слева из села Киселева. Противник, огонь которого подавить не удалось, перешел к активным действиям: нами были отбиты две сильные и настойчивые контратаки. В этот день обе стороны понесли большие потери. Мы потеряли отважного начальника штаба 989-го стрелкового полка майора Макарова, был ранен и командир полка майор Кучеренко; во временное командование полком вступил начальник разведки дивизии Боков. Предпринятое нами ночное наступление успеха также не имело. Использовать темноту удалось лишь для того, чтобы заменить промокших солдат батальонами вторых эшелонов, переведя их через реку по наскоро наведенным переходам.
Ночью я доложил командарму о результатах наступления и получил указание: «Выполнять приказ». С рассветом наши части снова перешли в наступление, но под сильным огнем противника залегли. Одну контратаку мы отбили, в результате другой были выбиты из хат Сажного, которые заняли вчера.
Чувствуя безуспешность наступления, видя все увеличивающиеся потери, я решил на свою ответственность, когда стемнеет, отвести наши батальоны на восточный берег реки. В это время я получил донесение об идущих в нашу сторону 18–20 танках противника. В бинокль было видно, как отдельные танки втягивались в село Киселево, левее наступающего на Гостищево полка. Дал указание начальнику артиллерии дивизии подполковнику В. М. Лихачеву огнем всех батарей не допустить выхода танков из села. Учитывая, что пехота, не имея противотанковых средств, кроме бутылок с горючей смесью и гранат, обычно болезненно реагирует на атаки противника с танками, я вызвал к телефону командиров полков, предупредил их о подходе танков противника в Киселево и высказал предположение, что одновременно с контратакой танков нужно ожидать контратак пехоты из сел Сажного и Гостищева. Приказал командиру 987-го стрелкового полка подготовить по одному батальону к отражению контратак с двух этих направлений. Командиру 989-го стрелкового полка приказал два батальона, находящиеся на поле, отвести в кустарник, обороняться там и уничтожать танки, которые попытаются войти в наши боевые порядки. Уведомил, что вся наша артиллерия будет использована для стрельбы по танкам.
Было видно, как 14 танков противника вышли из Киселева; наш сильный огонь заставил их ускорить движение, но не против наших боевых порядков, а к Гостищеву и скрыться в нем. Однако через 25 минут танки вышли из Гостищева вместе с густыми цепями пехоты. Противник был встречен огнем артиллерии и пулеметов, его пехота залегла, но танки продвигались, ведя с ходу огонь из пушек и зажигательными пулями из пулеметов. В это время один из наших батальонов уже втягивался в кустарник, а другой спешил к нему. Я видел, как на снежном поле все увеличивалось количество темных точек — лежащих тел.
Когда на поле не осталось наших войск, артиллерия получила возможность бить по танкам и пехоте противника, не боясь поразить своих. С радостью мы заметили дым и пламя на одном, а потом на втором и третьем танке. Только один вошел в кустарник, но был там подожжен бутылками. Немецкая пехота была вынуждена поспешно отходить в Гостищево.
В это время, закрыв от нас поле боя, сгустилась вечерняя темнота, и мы, так желавшие ее в этот день, облегченно вздохнули. Но связь с командирами полков не работала. Строя различные предположения, мы считали, что в лучшем случае прорваны провода или что полки под давлением противника меняют свои позиции.
Через полчаса доложили, что связь есть — у телефона комиссар 989-го стрелкового полка. Я не узнал его голоса — он был так взволнован, что нельзя было его толком понять. Я уж подумал было, что НП захвачен противником и комиссар говорит по принуждению гитлеровцев. Но подошел к телефону командир полка и членораздельно доложил о положении: батальоны вовремя и без больших потерь отошли в кустарник, он просил разрешения отвести их на восточный берег. Волнение комиссара объяснялось его огорчением и смущением по поводу неудачи. К 22 часам все были на восточном берегу, в том числе и раненые; принесли с собой и убитых, кроме тех, что остались в чистом поле. Утром подсчитали потери — к счастью, они оказались не такими большими, как мы предполагали. Но тем же утром был получен приказ снова наступать в том же направлении, и мы наступали еще четыре дня все так же безуспешно — до тех пор, пока обескровленная дивизия не стала неспособной к активным действиям.
Вести боевые действия стало еще труднее с 1 марта, когда наша 226-я стрелковая дивизия вошла в состав 38-й армии, в командование которой 4 марта 1942 года вступил генерал-майор артиллерии К. С. Москаленко.
4 марта мы сосредоточились в 10 километрах восточнее Верхних Салтов, 5 марта получили приказ: в ночь на 6-е сменить части 300-й стрелковой дивизии, а с 7-го уже перейти в наступление, как говорится, с корабля на бал.
6 марта, после смены, я с начальником штаба дивизии, командирами полков и батальонов и начальниками родов войск произвел рекогносцировку. Мы ознакомились с местностью, выработали план действий и взаимодействия.
227-я стрелковая дивизия — наш правый сосед — должна была овладеть селом Рубежным и наступать на Непокрытое. Левый сосед — 124-я стрелковая дивизия — овладеть местечком Старый Салтов и через село Молодовое наступать на деревню Большая Бабка. Рубежное и Старый Салтов были крупными населенными пунктами, расположенными на западном берегу Северского Донца. Эти пункты были важными и для нас, и для противника, так как прикрывали мосты через реку, которые находились в 7 километрах один от другого. Наша дивизия должна была наступать между этими пунктами на село Новый Салтов, которое вытянулось одной улицей по западному берегу реки почти на 3 километра.
Каждая из дивизий прорывала оборону на фронте более 4 километров и никакого дополнительного усиления не имела.
В день наступления была необычно сильная по этим местам пурга, в 20 метрах ничего не было видно. Командиры взводов не видели своих людей, роты и батальоны были неуправляемы, поэтому наступление у нас и у соседей не увенчалось успехом. В 18 часов я доложил командарму о неудаче.
— Кому вы служите? — спросил в ответ командарм.
— Не понял вашего вопроса, товарищ командарм, прошу повторить.
— Не притворяйтесь, а отвечайте. Советской власти или Гитлеру служите?
— Служу советскому народу и нашей партии, товарищ генерал, — ответил я и в свою очередь спросил: — Будут ли еще вопросы?
— Вопросов больше нет, мне и так все ясно.
— Тогда разрешите мне доложить свое мнение. — И, получив согласие командующего, доложил: — Село Верхний Салтов, которым мы должны овладеть, вытянулось одной улицей вдоль западного берега реки на два с половиной километра. Перед ним река с широкой открытой долиной. За селом высота, с которой противник просматривает впереди лежащую местность на три километра. Смена 300-й дивизии, полагаю, была замечена противником, он подвел резервы и уплотнил свои боевые порядки. Внезапности не было в начале наступления, тем более не может быть сейчас. Если мы и овладеем Верхним Салтовом, то слишком дорогой ценой.
— Короче! Что вы предлагаете? — перебил меня командующий. — Отменить наступление вашей дивизии?
— Нет, я не этого хочу, — ответил я и продолжал: — Противник, имея стрелков и пулеметчиков в каждой из ста пятидесяти хат на фронте в два с половиной километра, занимает очень выгодное положение, и мы вынуждены подставлять себя под огонь. Поэтому наступление в лоб на этом участке нецелесообразно. Сомневаюсь, чтобы мои соседи своими силами овладели Рубежным и Старым Салтовом.
— Вы очень плохого мнения о своих соседях, посмотрите лучше на себя, — заметил командарм.
Я продолжал докладывать, не обращая внимания на этот выпад командующего армией, и предложил сначала усилиями двух дивизий — правого соседа и нашей — овладеть одним Рубежным. Оттуда сосед будет наступать в первоначальном направлении, а мы во фланг и тыл противнику, занимающему Верхний Салтов. При этом варианте мы скоро овладеем Рубежным, а наступая на Верхний Салтов во фланг, встретим огонь не из ста пятидесяти хат, а лишь из двух крайних, во столько же раз меньше понесем потерь и больше будем иметь успеха. Овладев Верхним Салтовом, поможем левому соседу, продолжив наступление на Старый Салтов. Исходя из этого, я просил разрешить мне большую часть сил нашей дивизии привлечь к овладению селом Рубежным.
После небольшой паузы услышал:
— Не возражаю, договоритесь с Тер-Гаспарьяном, только не тормозите выполнение моего общего приказа.
Окончив разговор, я был в недоумении: почему такой тон, почему оскорбления? Ведь командующий К. С. Москаленко меня совсем не знает, только позавчера мы прибыли в его подчинение.
Как я и ожидал, с командиром 227-й стрелковой дивизии мы легко договорились о совместных действиях против села Рубежного. К овладению селом мы привлекли два полка, а третий растянули против села Новый Салтов для сковывания противника. 8 марта мы занимались перегруппировкой и не наступали. 9 марта заняли лишь 15 хат в Рубежном, но к 12 часам следующего дня с помощью двух танков дошли до половины этого села. Когда мы дрались у церкви, я, находясь в это время в 100 метрах от нее, получил неожиданную и чувствительную пощечину. Мне принесли два документа за подписью Военного совета армии. Приведу их дословно, поскольку они были необычного содержания:
«Отмечаю исключительно