плохое, позорное (здесь и далее курсив мой. — А. Г.) действие, граничащее с преступлением перед войсками армии. Несмотря на мое категорическое требование об использовании момента внезапности, командиры 226-й стрелковой дивизии генерал-майор Горбатов, 124-й стрелковой дивизии полковник Берестов не только не использовали пургу 7.03, а наоборот, как бы нарочно сорвали внезапную атаку, дали возможность противнику отражать атаку в светлое время.
Кроме того, действия дивизий нерешительны, пассивны, особенно 124-й стрелковой дивизии: не успели вступить в бой, как уже доносят о потерях, совершенно ничего не сделав, не взяв ни одного пункта и не продвинувшись ни на один метр.
Приказываю положить конец преступным действиям. В то время как Красная Армия громит фашистов на всех фронтах, эти дивизии топчутся на месте, ведут себя пассивно, а их командиры не умеют поднять массы на разгром врага.
За плохое руководство в первый день операции, пассивность и нетребовательность генерал-майору Горбатову, полковнику Берестову ставлю на вид, предупреждаю о неполном соответствии. Подполковнику Бойко объявляю выговор, а о командующих артиллерией дивизий подполковниках Лихачева и Воскресенского возбудить ходатайство об отстранении от должности и предании суду военного трибунала».
Второй документ, подписанный Военным советом тогда же, 9 марта, гласил:
«Командиру 226-й сд генерал-майору Горбатову.
Ваши преступные действия сорвали выполнение боевого приказа. Перейдите в решительное наступление вдоль Рубежное на Верх. Салтов».
Наскоро ознакомясь с этими документами, я вернул их привезшему и приказал ему ехать обратно. «Плохое, позорное, граничащее с преступлением, нерешительное, пассивное поведение… предать суду военного трибунала…» Вспомнился и вопрос: «Кому служите?» Но от этих незаслуженных оскорблений меня отвлекли вражеские пули и снаряды.
К 17 часам мы с соседом очистили от противника Рубежное, захватили пленных, десять орудий (из них четыре — 150-миллиметровых). Я приказал наступать на Верхний Салтов.
11-го мы освободили Верхний Салтов и Петровское, а 12-го овладели большим торговым местечком Старый Салтов и даже заняли еще село Молодовое. За три дня боев мы захватили 42 орудия, 51 миномет, 71 пулемет, 55 автоматов, 400 винтовок, 82 лошади, 16 кухонь, 72 повозки, 6 раций, 41 склад с боеприпасами, продовольствием и вещевым имуществом и другие трофеи.
13 марта овладели деревнями Федоровка, Октябрьское, селами Песчаным и Драгуновка. В этот день самый малолюдный 989-й стрелковый полк прикрывал на широком фронте открытый правый фланг далеко выдвинувшихся других полков, занимал Федоровку, Октябрьское, Песчаное и далее. В полдень из села Непокрытого на село Песчаное противник перешел в контратаку, которая в яростном бою была отбита. В Песчаном нами было захвачено 56 пленных.
Перед вечером противник, как бы мстя за захваченных пленных, снова перешел в контратаку, но уже с танками при яростной бомбардировке 26 самолетами. Песчаное нами было оставлено, а два полка, находящиеся далеко впереди, оказались отрезанными, и связь с ними была прервана.
В то же время правый сосед был выбит из Перемога, Купьеваха и Драгуновки, а левый сосед успеха не имел. Организованная нами попытка овладеть селом Песчаным успеха не принесла.
Тяжело было думать об участи двух наших полков, отрезанных противником. А тут еще командарм постоянно грозил судом, от него неслись выкрики: «Это предательство, проявление трусости и бездеятельности, сниму с должности, предам суду» и т. п.
На другой день прибыл в дивизию прокурор армии для расследования и предания суду моего заместителя по артиллерии В. М. Лихачева. Но я не допустил расследования, резко заявив прокурору:
— Товарищ Лихачев — честный и преданный нашей Родине командир, он добросовестно выполнял все мои приказания, а потому ни в чем не виноват. Если вам это не нравится, то судите меня.
Прокурор уехал.
В ходе войны мое высокое мнение о личных качествах, знании дела, самоотверженности Владимира Матвеевича Лихачева полностью подтвердилось. Он заслуженно признан одним из выдающихся артиллерийских начальников. Ныне он генерал-полковник артиллерии.
Много мы пережили, передумали в эту ночь, и не так из-за циничных и незаслуженных угроз командарма, как из-за отсутствия связи с двумя полками. Полки в это время, отразив сильные контратаки у Червоной Роганки, искали выхода и без дорог, полями и лесами, в течение ночи выходили из окружения. Утром 16 марта полки появились в районе Молодовое-Старый Салтов. С неописуемой радостью я обнял командиров и комиссаров полков!
Нельзя не отметить, что те большие успехи, которых добилась наша дивизия за шесть суток наступления, были результатом проявленной нами инициативы. Правда, мы брали на себя очень многое, но добросовестно все выполняли, как то: овладение за нашей правой границей сначала селом Рубежным, а потом деревней Драгуновкой, за левой границей — селом Молодовым, и этим дали возможность соседу форсировать реку. А какое громадное значение имело наступление во фланг и овладение селами Верхний Салтов и Старый Салтов с минимальными потерями!
Мне могут сказать, что это делалось по приказу сверху. Нет, это по нашему подсказу, по нашей инициативе, таких приказов не было.
Приказов было много, и все они с 12 марта по 1 апреля говорили одно и то же: 38-я армия блокирует Огурцово[7], овладевает селами Старица, Непокрытое, Большая Бабка, каждому соединению приказывалось перейти в решительное наступление.
Сколько там совершенно бесцельно потратили сил! Все приказы, кроме приказа от 5 марта, опаздывали. Например, по приказу № 0042/оп мы должны начать наступление на село Червоная Роганка в 10.00 15 марта 1942 года. Мы же Байрак захватили 14 марта. Другие писались на догадках и вымыслах. Таковы приказы № 0226/оп и 0278/оп, из которых один отменен, другой повис в воздухе. Приказ № 00258/оп содержал сплошную клевету.
Сменив части 169-й стрелковой дивизии, 21 марта мы наступали на село Драгуновка Западная, ворвались в него, захватили 3 орудия и 4 миномета, а потом контратакой противника были выбиты и отошли в исходное положение. 22 марта повторили атаку, но успеха не имели.
Вечером донес о результатах двухдневного наступления и больших потерях. Кроме того, высказал мысль, что здесь до нашей дивизии велось наступление другими соединениями десять дней подряд и они ничего не добились. Считал целесообразным прекратить наступление. В тот же вечер мы получили приказ № 0226/оп, в котором говорилось: «16 марта отряд противника силой до 2-х рот с двумя танками общей численностью 200 человек появился перед селом Песчаное. Части 226-й стрелковой дивизии, увидев противника, сбежали, оставив село противнику». Эти сведения получены от захваченных пленных.
Я вызвал к телефону командующего и спросил его, откуда они взяли такие нелепые сведения.
— Читайте внимательно мои приказы, там сказано откуда, — услышал я в ответ.
— Мы вам доносили, что первая контратака на Песчаное была в полдень 14 марта отбита, и не частями 226-й стрелковой дивизии, а одним подразделением 989-го стрелкового полка нашей дивизии, причем были захвачены пленные. Лишь в результате второй контратаки противника превосходящими силами пехоты с танками и при ожесточенной бомбардировке авиации село было оставлено. Почему вы верите больше пленному, чем мне? Почему не задали пленному простой вопрос: если наши оставили село, только завидя немцев, то кто же захватил пятьдесят шесть пленных? Считаю приказ сплошным вымыслом и клеветой на 226-ю дивизию.
В ответ я получил лишь новую серию отборных оскорблений.
В тот же вечер я позвонил Маршалу Советского Союза Тимошенко и попросил его вызвать меня к себе вместе с командармом, чтобы в его присутствии объясниться. Через несколько дней, по пути к главкому, я взял с собой семь приказов, направленных в дивизию армией за последние десять дней, в которых все командиры и комиссары дивизии получили взыскания и, кроме того, были предупреждены о неполном служебном соответствии, с угрозой снятия с должности и предания суду. Большинство командиров дивизий имели уже до четырех взысканий и предупреждений. Приказы составлены были в оскорбительных выражениях: «В частях армии прочно свила себе гнездо ложь, граничащая с предательством, что особенно развито в 300, 124, 227-й стрелковых дивизиях… (указаны звания и фамилии командиров), военному прокурору немедленно начать следствие на предмет предания суду виновных».
Приказ № 0230/оп: «Боевые действия у села Байрак показали преступную беспечность 1-й гвардейской стрелковой дивизии и 81-й стрелковой дивизии, граничащую прямо с изменой и предательством. Такую же позорную роль сыграла 227-я стрелковая дивизия.
Командира и комиссара 81-й стрелковой дивизии отстранить от должности и предать суду военного трибунала. Командиру и комиссару 227-й стрелковой дивизии объявить выговор» (третий или четвертый по счету).
Остальные приказы были подобного содержания.
В приказе № 0209/оп обвиняются в неудовлетворительных действиях все командиры и экипажи танков в 10-й танковой бригаде, кроме экипажей, приданных 226-й стрелковой дивизии.
Я решил рассказать Военному совету фронта все по порядку, начиная с бесцельных, беспрерывных атак на одни и те же пункты в течение 10–15 дней, при больших потерях.
Когда я вошел к маршалу Тимошенко, в комнате были член Военного совета Н. С. Хрущев, начальник штаба И. Х. Баграмян и командующий 38-й армией К. С. Москаленко. После того как я представился и поздоровался, главнокомандующий юго-западным направлением Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко спросил меня:
— Ну, рассказывайте, что вы там не поделили?
Доведенный оскорблениями до белого каления, в запальчивости я, показывая рукой на командарма, ответил:
— Это не командарм, это бесплатное приложение к армии, бесструнная балалайка.