Меня посадили на первую машину, где был член ГКО и секретарь ЦК ВКП(б) Г. М. Маленков, так мы и добрались до второго эшелона штаба.
На другой день получил машину и убыл на Донской фронт. В Камышине переночевали, а потом выехали в село, где размещался штаб; там явился к новому командующему К. К. Рокоссовскому, члену Военного совета А. С. Желтову и начальнику штаба М. С. Малинину. Должен сказать, что меня встретили радушно.
Вскоре был послан в кавкорпус И. А. Плиева, который выполнял одну из самых ответственных задач, обороняя вместе со стрелками плацдарм на правом берегу Дона — станицу Клетскую. Приятно было видеть бодрых и уверенных в себе конников, которые, спешившись, сидели в окопах, а лошадей оставили на левом берегу Дона. Несмотря на то что кавалеристы занимали широкий фронт обороны, на их счету уже был ряд отбитых атак противника. Клетский плацдарм сыграл важную роль в нашем контрнаступлении. С этого плацдарма войска 21-й и 65-й армий И. М. Чистякова и П. И. Батова 19 ноября нанесли по противнику всесокрушающий удар и, пройдя по заснеженным донским степям, встретились с героями 62-й армии В. И. Чуйкова на Мамаевом кургане. С Клетского плацдарма вошли в прорыв кавалеристы 3-го гвардейского кавалерийского корпуса И. А. Плиева, чем способствовали окружению и разгрому группировки немецко-фашистских войск на Волге.
В это время в штаб Донского фронта прибыли член Государственного комитета обороны, секретарь ЦК ВКП(б) Г. М. Маленков и Г. К. Жуков.
Я получил приказание прибыть в землянку, где находился Маленков. Он был один. Я представился, а он сказал:
— Я вас знаю по Сталинграду, садитесь, поговорим. У меня есть к вам вопросы. Думаю, и у вас есть что доложить мне.
После короткого обмена мнениями о положении на фронте секретарь ЦК спросил:
— Скажите, товарищ Горбатов, почему мы оказались на Волге?
Этого вопроса я меньше всего ожидал, смутился и все свел к неожиданному нападению противника — вообще к тому, что помнил из сказанного Сталиным.
— Ну, это уже сказал Сталин. А как думаете вы?
— Я согласен со Сталиным.
— Да и я, и все мы согласны. А как по-вашему, только ли в этих причинах дело или есть еще какие-то? Подумайте, скажите.
Какой-то момент я раздумывал: что это значит и почему он мне задает такой вопрос? Пришел к выводу: вероятно, хочет знать мысли недавно реабилитированного, дескать, не испортился ли я, будучи в заключении. Однако, подумал я еще, секретарю ЦК нужно отвечать то, что я думаю.
Прежде всего я извинился за то, что отвечу, может быть, не гладко, но так, как я понимаю дело.
— Вот этого я и хочу от вас, — сказал секретарь ЦК.
— У нас долгое время существовал лозунг «Кадры решают все». Живет ли этот лозунг сейчас? — спросил я.
— Конечно живет.
После небольшой паузы я сказал:
— Над этим вопросом я думал и пришел к выводу: основной причиной неудач является то, что нам не хватает квалифицированных военных кадров. Должности командиров соединений и выше занимают люди честные, преданные, но неопытные. Этот недостаток в ходе войны не исправляется, а усугубляется неумелым подбором людей. Кто ведает этим вопросом в Главном управлении кадров НКО? — спросил я и сам ответил: — Саша Румянцев. Если бы вы, товарищ секретарь ЦК, видели, как он подбирает кадры, как он разговаривает с людьми, вы бы убедились, что кадры подбираются больше с биологической точки зрения. По-моему, генерал Румянцев больше подходит для роли следователя, чем для роли заместителя Верховного Главнокомандующего по кадрам. Военного дела он не знает. На его место необходимо назначить понимающего военного.
Я видел, что Г. М. Маленков что-то записывает, но в его лице не заметил удивления или раздражения, а потому продолжал:
— Идет война, соединения несут потери, получают пополнение старших возрастов, состоящее из людей, давно уволенных из армии в запас. Одни из них забыли военное дело, другие приходят в дивизии, даже не ознакомившись с новым вооружением и техникой. Все они способны умереть за нашу Родину, но, к сожалению, не умеют бить врага, и в округах их этому не учат. А происходит все это потому, что этим руководит Ефим Афанасьевич Щаденко. Нужно заменить его седовласым и хотя бы безруким или безногим генералом, который знает в деле толк.
Примерно в том же духе отвечал я и на другие вопросы. Но когда зашла речь о моем аресте и реабилитации, я предварительно спросил: можно ли говорить о том, что запретил мне говорить НКВД, о чем дана мною подписка?
— За все сказанное мне вы отвечать не будете, — ответил секретарь ЦК ВКП(б).
Я кратко рассказал о Лефортовской тюрьме, о суде, о порядках на Колыме и о 125-суточном пути в Москву на переследствие. Я даже предложил услуги — поехать вновь на Колыму, чтобы отобрать там командиров дивизий, которые будут творить большие дела. Секретарь ЦК предложил мне дать список этих лиц; я припомнил восемь человек.
Наша беседа продолжалась более двух часов. В заключение мне был задан вопрос, насколько удовлетворяет меня работа.
— Не удовлетворяет, — ответил я. — С большим удовольствием командовал бы дивизией.
Когда я уходил, Г. М. Маленков предложил позвонить ему, если буду в Москве: «Запишите мои телефоны».
Чтобы закончить, забегу несколько вперед. После битвы на Волге я был в Москве, позвонил Г. М. Маленкову, представился и доложил о своем прибытии в Москву.
Секретарь ЦК ВКП(б) ответил на мое приветствие и сказал:
— Прошу быть у меня в девятнадцать часов, но предварительно позвонить.
Должен признаться, что наш разговор был деловым, и я прекрасно знал, кому я звоню, но определение времени приема меня обескуражило. Я молча держал трубку телефона, а Г. М. Маленков уже требовательно повторил:
— Вы слышите меня?
— Да, слышу и все понял, но дело в том, что я встретился с женой и на семь вечера купил билеты в театр, в Большой.
Я услышал смех, а после краткой паузы Маленков ответил:
— Причина уважительная, а поэтому жду завтра в двенадцать дня.
— Есть, — ответил я уставным, — но как быть с пропуском?
— Вас встретят.
В назначенное время я был в бюро пропусков ЦК ВКП(б). Тут же ко мне обратился молодой человек:
— Вас ждут.
Первыми словами Г. М. Маленкова было сообщение о том, что генералы А. Румянцев и Е. Щаденко от своих постов освобождены.
Наша беседа на этот раз длилась сорок пять минут. Мы разговаривали о положении на фронте, о боевых действиях войск, моральном духе личного состава, его вооружении и боевой подготовке. Касались и других вопросов. В частности, Г. Маленков сообщил мне, что названных мною командиров дивизий в живых нет. «Поэтому ваша просьба, товарищ Горбатов, мною не выполнена», — с жесткой интонацией сказал он.
Вскоре после беседы с секретарем ЦК, во второй половине октября 1942 года, я был назначен в 24-ю армию заместителем генерал-майора Д. Т. Козлова. По слухам, он должен был скоро уйти на другую работу, а меня как бы держали в резерве. Но это были только слухи. После освобождения Д. Т. Козлова по рекомендации Г. К. Жукова командующим армией был назначен генерал-майор И. В. Галанин.
Должность заместителя командующего тоже была не по моему характеру, с большей охотой я командовал бы дивизией. Но это положение скрашивалось тем, что генерал И. В. Галанин ни в чем не стеснял мою работу: он находился на КП, а я, как правило, в дивизиях.
24-я армия оборонялась фронтом на юг, между Доном и Волгой, упираясь правым флангом в Дон, а левым примыкала к 66-й армии. В сентябре и октябре армия провела наступательную операцию с целью разгрома войск противника, севернее Сталинграда наступавших к Волге, а затем в упорных боях отражала ожесточенные атаки немецких войск.
Как я уже отметил выше, я редко находился в штабе армии, часто оставался ночевать в той или другой дивизии. В периоды затишья многие командиры собирались у меня в землянке и вели беседы на различные темы. Желая выяснить взгляды командиров на тот или иной вопрос, я вслушивался в их разговоры, одних подогревал, а разговор других переводил в нужное мне направление и лишь потом говорил свое мнение.
Помнится, однажды вечером, вернее ночью, в землянке, скудно освещенной коптилкой, разговор о взаимной выручке затянулся до двух часов ночи, и никто не хотел уходить спать. В результате общего разговора и спора приходили к единому мнению: успех в любом бою и операции достигается решительными действиями всех родов войск, как говорится: все за одного, один за всех.
Говорили о том, как опасно при атаке залечь в 200 метрах перед позицией противника и насколько целесообразно дружно атаковать его, не спускаться в его траншею, а перескакивать через нее и наступать дальше. В этих беседах один из командиров вспомнил, как две роты одного из батальонов атаковали деревню, обе были встречены огнем противника.
Первая рота залегла в 150 метрах от деревни и за 3–5 минут понесла значительные потери. Трудно сказать, что бы осталось от нее через 30 минут боя, если бы ее не спасла вторая рота, которая, встретившись с огнем такой же силы, не только не залегла, а усилила движение и ворвалась в деревню, имея всего лишь трех раненых. А потом эта рота повернула и ударила во фланг взводу противника, который вел огонь по первой роте, и пленила его. На этом примере была показана разница в поведении рот при атаке, находившихся в одинаковом положении, разница их потерь и успехов, решительность действий второй и нерешительность первой роты.
Каждый вечер, где бы ни останавливался, командиры заходили ко мне: «А мы к вам на огонек». Мне эти беседы были очень дороги.
Но вот настала пора общего нашего наступления, в том числе и нашей 24-й армии. Сжималось кольцо вокруг группировки Паулюса в районе Сталинграда. В один из пасмурных январских дней я был в 84-й стрелковой дивизии генерал-майора П. И. Фоменко. Два полка его дивизии наступали рядом, а третий полк был в отрыве.
От левого полка было получено донесение о занятии им железнодорожного разъезда. Через некоторое время командир дивизии с командующим артиллерией собрались ехать к левому полку, поехал и я с ними.