Втроем уселись в «виллис», отправились лощиной к железной дороге. Командир дивизии уверял, что местность в своей полосе знает как пальцы на своей руке. Снег был неглубокий, мы ехали довольно быстро. Вдали и правее виднелась группа деревьев. Показывая на них, комдив сказал:
— Это и есть тот разъезд, который захватил полк.
Вскоре мы подъехали к железнодорожной будке, от нее до разъезда было не более километра. Около будки увидели много опрятных и хорошо оборудованных землянок, нам захотелось их осмотреть. Остановили машину и вышли из нее. Заходили в землянки по очереди; чувствовалось, что они недавно оставлены противником. В последней увидели тяжело раненного немца, задали ему несколько вопросов. Но он не мог внятно отвечать. Мы посчитали, что его захватили в плен и оставили здесь.
Подошли к будке, осмотрели ее. Будку от разъезда отделяла высотка, но через выемку вдоль полотна дороги видна была небольшая часть разъезда. По обеим сторонам полотна было видно много следов, идущих в сторону разъезда. Все говорило за то, что наши шли к разъезду, и потому мы решили ехать к нему прямо по полотну.
Мы ехали тихо, а когда были в центре выемки, возможность обзора расширилась, и на снегу по эту сторону разъезда я увидел много темных точек. Для меня стало ясно, в какой громадной опасности мы очутились. В этих точках я усматривал противника, а мы от него находились в метрах четырехстах.
Я сказал шоферу, чтобы он не останавливался, но ехал как можно тише. Сообщил об опасности своим спутникам и приказал:
— Буду считать до трех, и все должны выскочить из машины, двое — в правый, двое — в левый кюветы.
Как только сказал «три», машина остановилась, и мы мгновенно оказались в кюветах. В это время противник открыл огонь по нас и машине, слышались удары пуль по металлу и звон разбитого стекла, но из нас никто не был ранен.
Мы ползли по канавам в сторону будки, перекликаясь через полотно, не скрывая своей радости по поводу благополучного избавления от большого несчастья. Когда скрылись за бугром, распрямили плечи и спины.
И вот мы снова у будки. Не имея машины, решили идти обратно пешком, но в это время увидели густую цепь, идущую к будке с другой стороны, то есть с нашей. Кто-то сказал: «Ну, из огня да в полымя», а второй добавил: «Это отходят немцы».
Поскольку противник спереди и сзади, наше положение было безвыходным, генерал Фоменко сказал:
— Вот объяснение, почему землянки имеют жилой вид.
— И раненый там, — добавил шофер.
Уходить по следам машины, откуда мы прибыли, было невозможно. Цепь была широкой, и нас все равно перехватили бы. Из оружия у нас были только револьверы.
— У нас оружие недальнобойное, — заметил я, — но достаточно убойное, чтобы уничтожить врага на близком расстоянии, а последним выстрелом пробить свою голову.
Из цепи нас уже заметили и открыли огонь. Мои соседи совсем пали духом, только комдив Фоменко держался бодро. А я смеялся, смеялся от радости, так как заметил, что немцы у полустанка изготовились к обороне, и, стало быть, к нам идут свои. Немного смущал меня только оставленный в землянке раненый немец. По мере подхода цепи мы выглядывали, стараясь определить и узнать, с кем имеем дело. Когда цепь подошла близко, мы предупреждающе закричали: «Свои! Свои!» И нас признали. Каково было удивление и смущение тех, кто стрелял по нас, когда увидели своего командира дивизии, командующего артиллерией и меня. Так наше положение, казавшееся безвыходным, сменилось большой радостью…
Стойкость наших войск на Волге вошла в историю. Они отразили бесчисленные атаки. Фашисты не вышли к Волге, хотя она находилась от них всего лишь на дальности пистолетного выстрела. Почему же мы не смогли организовать оборону, когда враг был от города на расстоянии артиллерийского выстрела?..
Наша 24-я армия в ходе контрнаступления под Сталинградом действовала в малой излучине Дона и вела упорные бои по уничтожению окруженных войск противника. С 10 по 26 января 1943 года, действуя в составе главной группировки Донского фронта, армия ударом в направлении Западновка, Городище во взаимодействии с 65-й и 21-й армиями последовательно прорвала оборону окруженной вражеской группировки на двух оборонительных рубежах и создала условия для ее полного уничтожения. 16 апреля 1943 года была преобразована в 4-ю гвардейскую, в составе 20-го, 11-го гвардейских стрелковых и 3-го гвардейского танкового корпусов. Участием в освобождении Вены 4-я гвардейская армия завершила боевой путь в Великой Отечественной войне…
Агония гитлеровских войск в Сталинграде продолжалась. 31 января был пленен генерал-фельдмаршал Паулюс и чины штаба 6-й немецкой армии. В тот же день закончилась ликвидация всей Южной группы немецко-фашистских войск. 2 февраля после мощного огня артиллерии и бомбовых ударов авиации в Заводском районе города капитулировала Северная группа войск. Свыше 40 тысяч немецких солдат и офицеров под командованием генерала Штреккера сложили оружие.
Немецко-фашистские войска на Волге и на Дону были разбиты и пленены. В донесении Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину представитель Ставки маршал артиллерии Н. Н. Воронов и командующий войсками Донского фронта генерал-полковник К. К. Рокоссовский сообщили: «Выполняя Ваш приказ, войска Донского фронта в 16.00 2.2.1943 г. закончили разгром и уничтожение Сталинградской группировки противника…
В связи с полной ликвидацией окруженных войск противника боевые действия в городе Сталинграде и в районе Сталинграда прекратились»[10].
Город и Волга оказались в тылу наших войск. В ходе Великой Отечественной войны произошел коренной перелом. Полки шли на запад!
Глава 7Вперед
13 апреля 1943 года был получен приказ о присвоении мне звания генерал-лейтенанта и назначении командиром 20-го гвардейского стрелкового корпуса, входившего в состав 4-й гвардейской армии, которая с Дона была передислоцирована в район Воронежа.
А в июне меня назначили командующим 3-й армией, которая оборонялась в районе Мценска, на реке Зуша.
Прибыв в штаб Брянского фронта, я представился командующему фронтом Маркиану Михайловичу Попову и члену Военного совета Л. З. Мехлису. Командующий фронтом принял меня очень хорошо, попросил кратко рассказать о прохождении службы и оставил меня ночевать. Несколько раньше он вызвал своего заместителя — генерала И. И. Федюнинского; познакомив нас, сказал ему: «Прошу вас завтра утром с генералом Горбатовым выехать в войска армии и представить его на месте руководящему составу». Узнав также о моем представлении члену Военного совета, Маркиан Михайлович добавил: «Освободитесь, приходите ко мне, будем обедать».
Настороженным я шел к Мехлису, вспоминая разговор, который он и Щаденко вели со мной в сентябре 1941 года в Москве. Представляясь ему, я встретился с колючим, вопросительным взглядом, как бы желающим предугадать, что за командарм получится из меня, но это был уже не прежний Мехлис, — очевидно, для него не прошла без следа тяжелая неудача в Керчи.
— Вы назначены к нам? — спросил Мехлис.
— Да, к вам, — ответил я.
— Хорошо, знакомьтесь с армией. Когда встретимся в следующий раз, доложите о ее состоянии. Тогда и поговорим.
И весь сказ.
За обедом я познакомился с командующим фронтом несколько ближе и, к моей радости, увидел в нем молодого, но хорошо знающего военное дело генерала, находчивого и жизнерадостного человека. Неторопливо, обстоятельно командующий войсками фронта ознакомил меня с состоянием армии, которую мне предстояло принять.
— Врылась в землю, засиделась в обороне, в прошлом провела ряд неудачных наступательных операций. Но все это в прошлом, — подчеркнул он. — Не буду характеризовать командиров, чтобы не привязывать вашего мнения к своему. Скажу одно: безнадежных нет. Нужна работа и работа — как с генералами, так и с солдатами.
Рано утром мы с генералом Федюнинским выехали в село Ержино, где находился штаб 3-й армии. Иван Иванович представил меня как нового командующего армией генералам и старшим офицерам. И. И. Федюнинский уехал, увозя мой рапорт о вступлении в командование армией, а я остался при исполнении своих новых обязанностей.
Исходя из этого, наметил личный план работы. Первые три дня работал в управлении армии, познакомился с членами Военного совета И. П. Конновым и И. Д. Пинчуком, начальником штаба М. В. Ивашечкиным, своим заместителем П. П. Собенниковым, начальником политотдела Н. Н. Амосовым, начальником оперативного отдела штаба армии А. В. Владимирским, начальником отдела контрразведки Смерш А. А. Вяземским и другими офицерами управления армии. Генералы и офицеры, с которыми мне суждено было работать, произвели на меня хорошее впечатление, которое позже не изменилось. Со многими мы дошли до Эльбы. Учитывая, что на этом большом боевом пути никто из них не был заменен, можно сделать вывод, что работа их была должным образом оценена. Те, кому положено по должности, были произведены в генералы, а генералы получили очередные воинские звания. Их мужество и вклад в победу были отмечены высокими боевыми наградами. С 3-й армией мне пришлось участвовать во многих нелегких боях и сражениях. Поэтому считаю необходимым рассказать о первых моих делах при вступлении в командование 3-й армией.
В связи с предстоящим через 15 суток наступлением дел было много. Мне же предстояла двойная работа: кроме обычной, связанной с подготовкой к наступлению, нужно было ознакомиться с обороной, с людьми и самому освоиться в новой должности и на новом месте.
Я убедился в том, что дивизии 3-й армии воодушевлены успехами на других фронтах, но они сидели в этом районе в обороне уже более года, а длительная оборона разлагает войска даже после больших побед. К тому же дивизии армии перешли к обороне не после побед, а после большого отступления. Проведенные частные неудачные операции с большими потерями не способствовали, как говорится, подъему духа.