После небольшой паузы слово взял член Военного совета генерал И. П. Коннов. Свое беспокойство он выразил словами: «Не напрасно ли вы, Александр Васильевич, взяли на армию задачу прорыва, да еще с форсированием? Да и хватит ли у нас времени на такую перестройку? До наступления дней осталось немного».
Вслед за ним выступил мой заместитель генерал П. П. Собенников. Он высказал следующее: для 63-й армии прорыв является задачей естественной, так как она сосредоточена в полосе в четыре раза более узкой, чем наша, мы же обороняем полосу более 60 километров, а для активных действий имеем только один корпус: если мы даже форсируем реки и прорвем оборону, то развивать успех нам будет нечем.
— Мы к форсированию не готовились, переправочных средств у нас мало, лесов поблизости нет, — сказал начальник инженерных войск полковник Б. А. Жилин. — Но все же, несмотря на все это, инженерные войска свои задачи по форсированию выполнят.
— Если сегодня будет принято окончательное решение, — сказал начальник штаба генерал М. В. Ивашечкин, — то, несмотря на крайне ограниченный срок, могу заверить, что не только писаниной, но и всем необходимым штаб обеспечит принятое решение.
Мне было интересно слушать выступающих, изучать на таком крутом повороте характер и способности малознакомых мне подчиненных. Высказались не только эти четыре товарища, но и другие; решение уже было мною принято, но я его не объявлял — хотел послушать, кто что скажет и предложит.
После выступлений старожилов армии я обратил внимание присутствующих на то, что сейчас не сорок первый и не сорок второй год, прошло то время. Настала пора принимать смелые решения и претворять их в жизнь. Я здесь недавно, но уже убедился, что 3-я армия имеет в руководстве сколоченный и работоспособный коллектив, а войска готовы к решительным наступательным действиям. Из этого я и исходил, когда делал предложение маршалу Г. К. Жукову и командующему фронтом о самостоятельном прорыве обороны нами.
Неоценимую помощь в эти напряженные дни мне оказывал начальник штаба армии генерал-майор М. В. Ивашечкин. Его познания расположения своих войск и войск противника были удивительны. Отработка оперативных документов, карт и других документов тщательно перепроверялась. На карте с нанесенной боевой обстановкой, с безупречной графикой, — только то, что имело место в действительности, на данное время.
(Узнав, что я работаю над своими мемуарами, Макар Васильевич предложил мне свои записи о боях за Орел. Некоторые из них я с благодарностью моему боевому другу и товарищу использовал.)
…Направление удара нашей армии было определено не под корень орловского выступа, где противник мог ждать удара, а в наиболее выдвинутую к востоку точку выступа, представляющуюся немцам менее угрожаемой. Это обеспечивало оперативную и тактическую внезапность нашего наступления.
Такой точкой прорыва явился район Вяжи. В селе Вяжи на западном берегу реки Зуши находился наш небольшой плацдарм, захваченный еще в декабре 1941 года. Он должен был теперь сослужить свою службу и явиться трамплином для наступления.
Удар из района Вяжи на Протасово сматывал и отрезал боевые порядки противника и выводил наши силы на основные его коммуникации — железную дорогу и шоссе Мценск-Орел.
Однако плацдарм, которым мы владели в районе Вяжи, облегчал выполнение задачи лишь в ее начальной стадии. Отсюда нельзя было развернуть широкую фронтальную атаку ввиду отсутствия скрытых подступов к плацдарму со стороны нашего переднего края и наличия в этом районе у противника отсечной позиции по ручью Паниковец. Немцы могли бить наши части во фланг. Кроме того, к западу от Вяжи в руках противника находились гребни высот, с которых простреливались все выходы из этого пункта на запад.
Вот почему мы решили включить в полосу прорыва смежные к северу от Вяжи участки: Малое Измайлово и Клин. Здесь были свои трудности, связанные с форсированием реки Зуши. Но этот участок имел и свое преимущество: он обеспечивал тактическую внезапность атаки, потому что основное внимание немцы обращали на то, чтобы прикрыть выходы из района Вяжи. К тому же наш удар на участках Малое Измайлово-Клин давал возможность выйти в тыл и во фланг отсечной позиции противника по ручью Паниковец, обойти с севера гребни высот, лежащие западнее Вяжи, и тем самым содействовать нашей основной ударной группировке, которая должна была действовать с вяжинского плацдарма.
В принятое, но еще не объявленное решение мне пришлось внести некоторые изменения: я стремился использовать все положительное, пусть даже крупицы здравой мысли, в довольно курьезных предположениях. Такое отношение к чужим мнениям благоприятно влияло на присутствующих; чувствовалось, как естественная настороженность к еще малознакомому командующему исчезает, как дистанция между мной и моими подчиненными заметно уменьшается. Это было подлинное начало нашей совместной работы, начало той согласованности, которая должна будет сказаться в любом, в большом и в малом, деле.
Наше решение было простым и смелым.
Форсирование и прорыв осуществить 41-м стрелковым корпусом; двум дивизиям первого эшелона придать по танковому полку. Для развития успеха корпус располагал еще одной дивизией, но мы считали это недостаточным, несмотря на то что силы корпуса не отвлекались на сворачивание обороны противника к северу. Поскольку мы наступали на крайнем левом фланге армии, то решили из трех дивизий, оборонявшихся на широком фронте, снять правофланговую, вывести ее в резерв армии, а ее полосу целиком передать 342-й стрелковой дивизии. Таким образом 342-я стрелковая дивизия должна будет оборонять полосу в 40 километров, имея во втором эшелоне один полк за левым флангом.
269-я стрелковая дивизия, имея полосу в 20 километров, правым полком должна была оборонять участок в 15 километров, а остальные силы дивизии иметь на пяти километрах левого участка, чтобы сворачивать оборону противника к северу.
Несмотря на крайне ограниченное время, остававшееся для подготовки, благодаря усидчивости и работоспособности штаба армии, родов войск и служб, а также подчиненных соединений вся работа была выполнена в срок и качественно. Командиры соединений и частей уяснили свои задачи, произвели необходимую перегруппировку, изучили местность и оборону находящегося перед ними противника. Их действия и взаимодействия отработаны были на рельефном плане. Артиллеристы генерала Иорданского уточнили цели для уничтожения как с закрытой позиции, так и орудиями прямой наводки, наметили районы для перемещения артиллерии и наблюдательных пунктов. Особенно трудно пришлось саперам: им нужен был лес для мостов и штурмовых мостиков, но он был далеко, а кроме того, требовалось много сил для массового разминирования. Но они не боялись трудностей. «Выполним в срок», — коротко говорил начальник инженерных войск Б. А. Жилин. Действительно, места для мостов и мостиков были выбраны, наблюдательные пункты построены, дно брода в реке обследовано и обезврежено, свои мины сняты за двое суток до операции. Скрытно от врага они подготовили переправы через реку, броды и подходы к ним, построили надежные наблюдательные пункты.
В ночь перед атакой они проделали проходы в минных полях и в проволочных заграждениях противника, подготовили штурмовые мостики, по которым наша пехота могла перейти реку Зушу, и три капитальных моста для танков и артиллерии.
Сложную сеть связи в короткий срок подготовили наши связисты. Центр управления боем — наблюдательный пункт командарма — находился на небольшой высоте у села Вяжи-Завершье. Сотни проводов связывали меня с наблюдательными пунктами командиров дивизий, артиллерийских и танковых начальников, со штабами и переправами. Наготове были коротковолновые радиостанции, офицеры связи, конные и пешие, посыльные.
Для артиллерии была подготовлена специальная сеть связи. Она тянулась от командующего артиллерией армии генерал-майора Иорданского к командирам артиллерийских дивизий и полков, а оттуда — к командирам дивизионов, батарей, к огневым позициям, к пехотным командирам.
Линии связи закапывались в землю на глубину до полметра; их не могли повредить ни огонь противника, ни танки, ни передвигавшиеся войска. Круглые сутки связисты следили, чтобы ни на минуту не прерывалась связь. В случае обрыва линии они быстро исправляли повреждения.
В тесном контакте с саперами работали танкисты. Они изучали исходные позиции, с которых им предстояло атаковать врага, и пути движения к ним. Через бинокли всматривались они в глубину немецкой обороны и по картам намечали пути, по которым поведут свои танки, чтобы обеспечить бросок пехоты в атаку, помочь ей сломить сопротивление врага и овладеть его опорными пунктами.
С той же целью — обмануть врага — были оборудованы огневые позиции; днем в обратном направлении мчались пустые автомашины; на широком фронте велась усиленная артиллерийская стрельба, пристреливались орудия.
Все принятые нами меры предосторожности и хитрости, как выяснилось позже из опроса пленных, полностью достигли цели. Они помогли скрыть от врага наши истинные намерения, дезорганизовали его, отвлекли его внимание от действительного участка прорыва.
Химики следили за направлением ветра, выбирали пункты для дымопуска и проверяли противогазы. За пятнадцать минут до начала атаки была поставлена дымовая завеса, которая сыграла свою роль.
Танкисты изучали маршруты, исходные районы, входы в реку и выходы из реки, противотанковую оборону противника, узлы сопротивления и обходные пути.
Авиация фотографировала и изучала объекты для подавления, условливалась с войсками о взаимном опознавании. Особенно тщательно согласовывали свои действия командиры штурмовых авиационных частей, которым было приказано уничтожить силы противника в узлах сопротивления.
Разведка установила, что противник продолжает обороняться известными уже нам частями на прежнем рубеже. Была уточнена система его огня. Нашим разведывательным отрядам удалось овладеть конюшней, закрепиться в ней. Они отбили контратаки немцев. Это было хорошее предзнаменование.