Одной из важных работ этого времени была подготовка к разбору и разбор со старшими офицерами в армейском масштабе Брянской операции.
Изучая достоинства этой операции и недостатки, ошибки, какие-либо другие факты, мы прежде всего из этой поучительной операции извлекли уроки для будущего. Несмотря на успех операции в целом, внимание офицеров главным образом обращалось на недостатки в действиях войск. А недостатков оказалось много.
Мы уже убедились, что противник стал очень бояться окружения, обхода и охвата флангов. А мы по-прежнему нередко атакуем его опорные пункты в лоб, несем при этом лишние потери. Происходит это потому, что мы плохо ведем разведку, не знаем слабых мест во вражеской обороне.
Когда противник отходит, мы почему-то стараемся преследовать его по пятам, из-за этого подолгу задерживаемся перед огнем его прикрывающих подразделений. Надо чаще прибегать к параллельному преследованию. Встретил батальон огонь вражеского прикрытия, пусть оставит против него взвод с пулеметами и минометами, а остальными силами обходит противника и отрезает ему пути отхода. При таких действиях можно продвигаться значительно быстрее и потери будут меньше.
Некоторые офицеры все еще болезненно реагируют на контратаки противника. С этим пора кончать. Если нечем поразить танки — пропускай их, уничтожай идущую за танками пехоту, а танки будут уничтожены артиллерией в тылу. Самое лучшее — оставлять перед контратакующим противником часть сил, а остальными ускорять движение вперед с целью выхода ему в тыл. А у нас еще бывают такие случаи: немцы контратакуют один наш батальон, а другой прекращает наступление и выжидает, что получится у соседа, вместо того чтобы помочь ему своими действиями.
Беда наша — из-за плохих дорог отстают тылы, затруднен подвоз боеприпасов. Между тем каждая из наших дивизий в бою захватывает исправные орудия, минометы, пулеметы и автоматы противника, десятки тысяч снарядов и мин, миллионы патронов. Почему не используются трофейные оружие и боеприпасы?
Большое место в разборе занимали отличившиеся части, подразделения и отдельные солдаты, сержанты и офицеры. Особое внимание было уделено саперам, которые, несмотря на малолюдность саперных батальонов, провели в эту операцию колоссальную работу. Так, лишь один батальон 283-й стрелковой дивизии за 20 дней наступления построил 26 новых мостов и отремонтировал 38, построил 200 погонных метров пешеходных мостиков, 661 погонный метр дорог с деревянным покрытием, 1575 метров дорог с хворостяным покрытием, 35 переездов через железные дороги, проложил 4 километра колонных путей в лесу, поставил 165 дорожных указателей, разминировал 46 километров дорог, отрыл 325 погонных метров щелей для КП и НП — и это далеко еще неполный перечень его работ.
Я обошел передний край каждой дивизии. На определенную точку вызывал командира дивизии с группой офицеров. Выслушивал сначала разведчиков: что они знают о стоящем перед ними противнике, о его группировке, численности, намерениях. Потом спрашивал начальника оперативного отделения о частях дивизии и о соседях. Требовал от заместителя командира дивизии оценить обстановку и высказать предложения о подготовке активных действий, а также и о том, где отрывать первую и вторую траншеи для обороны. После этого давал слово командующему артиллерией, инженеру и, наконец, командиру дивизии.
Лишь выслушав все ответы на вопросы — мои и прибывших со мною генералов и офицеров, — я давал указания. Если ответы казались мне неудачными, помогал наводящими вопросами, добиваясь, чтобы подчиненные сами приходили к правильной мысли. После этого я одобрял их решение и утверждал его, не подчеркивая, что оно в большей или меньшей части было подсказано. Я хорошо запомнил, как нас учили когда-то И. Э. Якир, М. Н. Тухачевский и М. Д. Великанов, как они оберегали авторитет командира и его веру в себя. Мне всегда казалось вредным для дела, когда начальник с руганью обрушивается на подчиненного за предложенное неверное решение. Нет, не ругать, не наказывать нужно в таких случаях, а поправлять, помогать, учить. От этого куда больше пользы!
Учитывая, что границы армии могут измениться в ту или другую сторону, я детально изучил положение не только в своей полосе, но и побывал у правого и левого соседей, ознакомился с местностью, прилегающей к нашим границам, и с обстановкой, которая там сложилась.
Срок решительных действий по расширению нашего южного плацдарма, намеченный на 12 октября, приближался. Но, несмотря на старание службы тыла, боеприпасы прибывали медленно, их едва хватало на покрытие текущей потребности. Причин этому было много: отставание фронтовых складов, подвоз конным транспортом, ибо шоссейных дорог не было, а проселочные из-за дождей стали непроходимыми для машин, да и большая часть машин была неисправной, и один рейс занимал 14 суток.
Что же получалось? С одной стороны, нельзя проводить активных действий с таким количеством боеприпасов, которого и для обороны мало; с другой стороны, при каждом докладе командующему фронтом мы слышали требование — вести активные действия. Мы были вынуждены отбирать боеприпасы у одних соединений, прибавлять их другим — тем, которые готовились к наступлению.
На рассвете 12 октября после десятиминутного артналета мы пошли в наступление. Используя внезапность, в течение первых трех часов мы захватили на высоком берегу реки деревни Костюковка, Салабута и Студенец, а в последующие два часа, ломая сильное сопротивление, продвинулись еще на два километра. К этому времени противник подтянул свои резервы с танками, начал контратаки при поддержке мощной артиллерии и бомбежки с десяти самолетов. Наши дивизии, поддержанные лишь слабым артогнем, были вынуждены отойти к деревням, что на берегу реки, в немецкие траншеи и оказались в невыгодном положении, так как траншеи имели хороший обзор и обстрел к востоку, а к западу местами всего на 50 метров.
Мы превосходили противника на этом участке численностью войск и количеством пулеметов и орудий, но значительно уступали ему в боеприпасах и не имели танков. Учитывая также, что мы у противника ничего не видим, а он с высокого западного берега просматривает на всю глубину наши боевые порядки, мы сделали вывод, что дальнейшая активность будет безрезультатной и лишь увеличит наши потери. Решили продержаться дотемна и отойти на исходное положение.
В 18 часов я доложил командующему фронтом о результатах боя, о решении отойти и о том, что в дальнейшем надо отказаться от активных действий, если нельзя обеспечить их боеприпасами. Командующий фронтом генерал армии К. К. Рокоссовский хотя и не выразил неудовольствия по поводу нашей неудачи, но проведение боев местного значения нашей армией не отменил. Тогда я ему доложил, что был на переднем крае обороны перед фронтом правого соседа, 50-й армии, — там, на реке Прони, шириной 30–40 метров, есть брод и хорошие подступы с нашей стороны. Просил прирезать к нашей армии 15 километров из полосы соседа. На том участке наши активные действия себя оправдают — можно будет захватить больший плацдарм с меньшими потерями в людях и средствах.
Мне показалось, что предложение прирезать полосу в 15 километров удивило командующего фронтом: обычно командармы просят уменьшить, а не увеличить их полосу. После небольшой паузы Рокоссовский спросил:
— Сколько времени вам потребуется, чтобы начать там активные действия?
— На перегруппировку потребуется пять — семь суток, — ответил я. — Но нас по-прежнему будут лимитировать боеприпасы. Прошу резко увеличить их отпуск.
На другое утро мы получили шифровку о прирезке нам от соседа полосы в 15 километров с предоставлением 50-й армии права вывести из нее свою дивизию.
После рекогносцировки новой полосы совместно с командирами тех дивизий, которые переходили в нее, было решено: реку Проню форсировать у села Красная Слобода, где есть брод и хорошие подступы к реке. Форсирование начать 25 октября, до того дня перевести в этот район пять из семи дивизий и обеспечить их боеприпасами — одним боекомплектом.
Была уверенность, что, имея хотя бы такое количество боеприпасов, мы захватим и удержим плацдарм. Основывалась она на том, что свои силы мы сосредоточим незаметно для противника и, используя брод, атакуем его внезапно. Из имеющихся боеприпасов намеревались израсходовать в первые два дня захвата плацдарма 60 процентов, на отражение контратак 20 процентов и 20 процентов иметь в резерве. Кроме того, мы подвезли трофейные пушки и минометы с боеприпасами к ним и рекомендовали командирам использовать их в первую очередь.
Саперам дано было приказание в первый день форсирования реки построить два свайных моста и четыре пешеходных мостика; места для них были выбраны такие, которые не будут наблюдаться противником, если мы удержимся на плацдарме. Командиры дивизий получили указания захватить как можно больший плацдарм в первый день, пока противник не успел подвести резервы, и захваченное без промедления закреплять. Мы сказали также комдивам, чтобы они не боялись за свои фланги: мы будем их оберегать огнем с восточного берега. С рассветом, после артналета, мы начали наступление и захватили плацдарм в 6 километров по фронту и 3 километра в глубину. Было взято 46 пленных, 14 орудий, 10 минометов, 18 пулеметов и другие трофеи. Ночные действия успеха в первые сутки нам не принесли.
Мы обратили внимание командиров и начальствующих лиц на усиление местных заготовок продовольствия и фуража по нарядам уполнаркомзага, на более полное использование ветряных и походных мельниц для помола зерна и выпечку в крестьянских печах хлеба.
26 октября, возобновив наступление, мы расширили и углубили плацдарм на один километр, захватили еще пленных, орудия, минометы. Контратаки мы отбили, но потери несли не меньше, чем в первый день, при форсировании. С 27 по 29 октября мы уже не наступали, а только отбивали атаки противника, поддержанные танками и авиацией. Его артиллерия каждый день выпускала три-четыре тысячи снарядов и мин по захваченному нами плацдарму. За эти три дня мы во время своих контратак захватили еще 28 пленных, 11 орудий, 7 минометов, 33 пулемета. В эти дни потерь у нас было меньше, и все поле перед плацдармом было усеяно вражескими трупами. Удержав плацдарм протяженностью четыре километра, мы закрепились на достигнутых рубежах.