В мирное время нам тоже приходилось переживать страх, отчаяние, когда серьезно болели близкие, дорогие нам люди или когда нам угрожали стихийные бедствия и всякого рода жизненные неудачи и происшествия.
В военное время каждому из нас пришлось пережить наибольший страх за самое дорогое — за судьбу Родины в 1941 и 1942 годах, когда враг вероломно напал на нас. В то же время каждый думал: что будет с нашим самоотверженным, свободолюбивым и трудолюбивым народом, если враг победит, что будет с нашей социалистической Родиной, октябрьскими завоеваниями, во имя которых жил, страдал и умер наш дорогой Владимир Ильич? Теперь эта боязнь отпала, но нам, военным, приходится еще чаще переживать чувство страха: солдату — за свою жизнь, особенно во время атаки и наступления, командиру — за свою жизнь и за жизнь своих подчиненных.
Но почему я сказал, что разные люди переживают страх по-разному, и даже за самое дорогое? А вот почему. У нас есть правильная поговорка: «В семье не без урода». А Советский Союз — семья очень большая, нельзя исключать того, что в ней найдется какое-то количество уродов, у которых нет ничего за душой. Им не дороги ни родители, ни родные, ни Родина. Эти отщепенцы трясутся только за свою шкуру. К нашей гордости можно сказать, что таких у нас совсем немного. Доказательством этого является то, что весь наш народ, как один человек, поднялся против ненавистного врага, мы уже видим результаты; оправившись от внезапного нападения сильного врага, мы гоним его на запад.
Стремление всех честных людей в нашем тылу заключается в том, чтобы помочь фронту всем, чем только могут. Каждый из них переживает страх за близких, находящихся на фронте. На фронте мы видим проявление массового героизма: солдаты и офицеры не задумываясь отдают свою жизнь при выполнении боевых задач для достижения полной победы. В то же время и здесь есть еще отдельные личности, которые ловчат-прячутся за спину честного человека, чтобы сохранить трусливую свою душонку!
Второй вопрос — можно ли изжить страх? Конечно можно, и тем быстрее он преодолевается, чем сильнее хочет и стремится к этому трусливый человек. Примеров этому можно привести бесконечное множество. Больше всего страдает от страха только что прибывший на фронт новичок, и больше боится тот, кто плохо владеет своим оружием, кто не уверен в том, что поразит врага. Меньшему страху подвержен прекрасно владеющий своим оружием, уверенный, что поразит врага. Взять хотя бы в пример орудийный расчет сержанта Болмашева и его поведение при отражении контратаки с танками в последнем наступлении на Днепр. У них на орудие было всего пять снарядов. Сержант Болмашев не вел огонь по танкам, когда они были в 500–400 и даже в 300 метрах. Его воля и бесстрашие передались и подчиненным. Чтобы каждым снарядом поразить танк противника, расчет открыл огонь только тогда, когда передний танк оказался в 200 метрах, второй танк в 150 метрах, а третьим снарядом поразил третий танк в 50 метрах. Таким образом, все три танка были поражены, а два снаряда были еще в резерве, и контратака была отбита.
Другой пример говорит о бесстрашии красноармейца Федотова. Когда рота заняла траншею противника, она была контратакована пехотой с танками. У красноармейца Федотова была связка гранат, но танк противника шел к траншее далеко от него. Федотов не только не испугался танка, но и побежал по траншее, чтобы сблизиться с ним и наверняка поразить его. Когда танк был в пяти шагах от траншеи, он подбросил под него связку гранат, гусеница была перебита и танк завертелся на месте.
Подобные примеры были подтверждены бывалыми солдатами, которые рассказали, как сильно они боялись идти в атаку в первый раз и насколько меньше боятся теперь.
Я привел примеры, как парашютисты боятся прыгать из самолета в первый раз, а потом применяют различные уловки, чтобы прыгнуть лишний раз, и бывают сильно огорчены, если им это не удается.
Чувство страха можно предупредить развитием чувства воинского долга, уверенности в своих силах, в чувстве собственного достоинства и нашего превосходства над врагом. Развитию этих чувств могут помочь изучение боевых традиций своей части и дивизии, боевые рассказы о доблести героев — бывалых воинов и орденоносцев. Боевые традиции создают благоприятную обстановку для воспитания воинов. Подобно тому как наше тело укрепляется и расслабляется в зависимости от пищи и физической нагрузки, так и психика человека склонна к восприимчивости данной среды и воспитания. Особенно это касается только что прибывших на фронт людей — их психика весьма восприимчива, на них сильно действует обстановка, примеры и рассказы окружающих.
К 20 января 1944 года обстановка складывалась следующим образом: правее нас 50-я армия оборонялась на рубеже Петуховка-Долгий-Мах-Смолицы и далее к северо-востоку, до реки Проня; левее нас 63-я армия после неоднократных неудачных попыток сбросить противника с плацдарма также перешла к обороне на рубеже Турский-Малые Козловичи-Варня-озеро Погребы, имея в обороне четыре дивизии и 115-й укрепленный район (УР), а одну дивизию — в резерве. 3-я армия имела три дивизии в обороне и две во втором эшелоне. Конечно, в этом положении нам можно было более спокойно сидеть на Днепре, но армии этого было мало.
Несмотря на то что в составе армии осталось только пять, к тому же далеко не полных, дивизий, мы не отказались от намерения захватить плацдарм за Днепром. Командующему фронтом был послан доклад с подробной оценкой обстановки и выводом: условия благоприятны для захвата плацдарма за Днепром, если армию усилят тремя дивизиями. Был получен ответ: «Усилить не могу, продолжайте обороняться, для этого у вас сил достаточно».
7 февраля мы снова послали доклад с оценкой обстановки и выводом, что противник перед армией не силен, что можно захватить плацдарм. Мы снова просили для этой операции усилить армию. Был получен ответ: «Усилить армию не могу. Проведите две операции, захватите два плацдарма, каждый силами дивизии».
Мы считали, что проведение даже одной операции двумя далеко не полными по личному составу дивизиями нецелесообразно через такую реку, как Днепр, и еще менее целесообразно проведение двух операций этого рода. Запросил разрешение прибыть в Гомель для личного доклада. Разрешение было получено с оговоркой: «Все равно усилить армию не смогу; даже полком».
Прибыв к командующему фронтом, доложил:
— Мы не исключаем, что дивизии хотя и понесут некоторые потери, но смогут, используя внезапность, захватить небольшие плацдармы. Но трудно будет их удержать. А при весеннем разливе, который ожидается через полтора месяца, когда долина реки шириной в три километра будет залита водой, наши части на плацдармах могут быть просто уничтожены.
— Но что же мне с вами делать, если вам так не терпится захватить плацдарм? — пожал плечами командующий.
Я обратил внимание на то, что в 3-й и 63-й армиях мало людей, что ослабленная 63-я армия, желая прогнать противника с плацдарма, затратила уже много сил и средств, но не имела успеха. Вполне сознавая и на этот раз необычность предложения, я попросил объединить войска и полосы обеих армий под моим командованием. Тогда не пройдет и десяти дней, заверил я, как мы прогоним противника на восточном берегу с его плацдарма и захватим еще больший плацдарм за Днепром. Поэтому просим пять дивизий и укрепленный район (УР) 63-й армии передать 3-й армии.
Такое необычное и смелое до нахальства предложение в практике взаимоотношений между командармами поразило даже К. К. Рокоссовского, заслуженно пользующегося большим авторитетом и привыкшего к самым разнообразным планам и замыслам.
Командующий фронтом, обращаясь к начальнику штаба генерал-полковнику М. С. Малинину, с усмешкой сказал:
— А что, если поверить обещанию товарища Горбатова и согласиться с его предложением? Только куда тогда девать штаб и командующего 63-й армией?
Михаил Сергеевич Малинин, немного помедлив, ответил:
— Нужно сначала послушать соображения товарища Горбатова: каким способом он намерен прогнать противника с плацдарма и захватить еще больший за Днепром? А что до штаба и командующего 63-й армией, то их всегда можно вывести в резерв Ставки.
Я доложил:
— Когда в армии было восемь дивизий, мы собирались форсировать Днепр и захватить плацдарм на шесть километров у изгиба реки против села Шапчинцы и надеялись его удержать. Нами уже забиты сваи для моста и заготовлено верхнее строение. Если вы объедините силы 3-й и 63-й армий под моим командованием, мы поставим перед собой значительно большие задачи. Но придется форсировать Днепр не у села Шапчинцы — этот участок слишком удален от занимаемого противником плацдарма и от самого уязвимого у противника пункта — от города Рогачева. Мы всеми силами объединенной армии будем форсировать Днепр в районе населенных пунктов Свержень и Кистени. В течение двух-трех дней мы захватим плацдарм за Днепром вместе с городом Рогачевом и создадим реальную угрозу противнику, находящемуся на восточном берегу Днепра. Он будет вынужден сам уйти с плацдарма. После этого мы продолжим наступление на север до села Новый Быхов, до реки Друть и попытаемся захватить на ней плацдарм. Вспомогательный удар будем наносить в районе Шапчинцы. В форсировании будут участвовать все десять дивизий. Пять дивизий 3-й армии пойдут в первом эшелоне, а пять дивизий 63-й армии — во втором.
— А кто же в это время будет обороняться у вас против плацдарма противника и по Днепру на север от села Шапчинцы? Ведь это восьмидесятикилометровый фронт! — спросил командующий.
— Против этого плацдарма будут оставлены для обороны 115-й укрепленный район и два бронепоезда. А до перехода через Днепр пяти дивизий второго эшелона они будут находиться за частями укрепленного района. Вообще же я исключаю возможность активных действий противника с плацдарма во время форсирования нами Днепра. К северу по Днепру от села Шапчинцы будут поставлены в оборону запасной армейский полк, заградотряд, заградроты и химроты. Кроме того, у меня будет к вам просьба сузить полосу армии на семь километров, передав их 50-й армии с тем, чтобы она поставила на этот участок одну стрелковую дивизию и прочно обеспечила бы наш фланг по шоссе от Могилева по восточному берегу. А еще лучше, если бы 50-я армия, хотя бы небольшими силами, зацепилась за западный берег Днепра в то время, когда мы приступим к форсированию реки. Что касается нашего левого соседа — 48-й армии, — продолжал я, — то она должна своими действиями удерживать перед собой противника, не допустив переброски его против нас.