В ночь на 20 февраля на заранее забитых сваях были построены из изготовленных деталей мосты: у Шапчинцев грузоподъемностью в 60 тонн, восточнее Кистени — на 9 тонн и юго-западнее Свержени — 60 и 30 тонн. К этому времени уже были отремонтированы старые дороги, мосты и колонные пути.
В ночь на 20 февраля для проводки батальонных колонн были проведены телефонным кабелем пути, проходящие через всю долину реки в обход промоин по льду, до исходных рубежей на том берегу, в 400–500 метрах от первой траншеи противника. Эти сотни метров атакующие должны были пройти за время десятиминутного огневого налета, а с окончанием его ворваться в траншеи противника на высоком берегу реки. Артиллерийскую пристрелку и подвоз боеприпасов закончили 18 февраля. Батареи заняли свои огневые позиции и наблюдательные пункты в ночь на 20 февраля. На дорогах и в долине реки организовали весьма строгую комендантскую службу. Проход и проезд подразделений и машин разрешался начальниками штабов дивизий. Ограничены радиопереговоры, разговоры по телефону жестко контролировались. Днем, с целью демаскировки, организовывалась отрывка траншеи, имитировалась забивка кольев для проволочных заграждений… Установили связь с моего наблюдательного пункта в деревне Свержень со всеми соединениями.
Весь день 20 февраля был дан для отдыха; были лишь проведены получасовые митинги по батальонам с целью мобилизации внимания солдат и сержантов на моментах, необходимых для лучшего выполнения задач. Вечером, после более раннего и обильного, чем обычно, ужина, в шесть часов всех уложили спать.
21 февраля подготовка войск армии к нанесению внезапного удара была закончена, и они заняли исходные позиции в двухстах метрах от противника. В одиннадцать часов ночи были подняты два лыжных батальона, в которые были включены лучшие из лучших воинов армии, отличившиеся в боях под Москвой, на улицах Сталинграда, в битве за Орел. У каждого бойца лыжного батальона две-три боевые награды, а еще больше желтых и красных нашивок на гимнастерке — отличительных знаков ранений. Как всегда, на это трудное дело вновь шел майор Г. В. Левченко, кавалер двух орденов Красного Знамени. Мы верили, что ветераны выполнят боевую задачу.
Ян Янович Фогель, командир 120-й гвардейской стрелковой дивизии, беседовал с бойцами, зачисленными от гвардейцев дивизии в сводный батальон захвата. По личной просьбе офицеров 8-й штрафной роты, дабы искупить свою вину перед Родиной, наиболее храбрым, до дерзости, моим распоряжением было дано право идти на нелегкое дело — быть в одном боевом строю с лучшими воинами армии. И офицеры штрафной роты заверили командование: они будут равняться на лучших и выполнят свой долг.
В час ночи двум батальонам лыжников, батальону гвардейцев 120-й дивизии и штрафникам 8-го офицерского батальона был подан обусловленный сигнал: «Первый, время!»
Первым всегда трудно. Первые идут в неизвестность, и от их молчаливого мощного удара зависит судьба боевой операции армии. Сводный отряд должен был бесшумно перейти линию фронта, ворваться в Рогачев и захватить его или — в зависимости от сложившейся обстановки — воспрепятствовать подходу резервов противника к городу.
Я долго и внимательно прислушивался после отправки отряда к малейшим звукам с запада, прикидывал, удастся ли отряду незаметно перейти фронт и что случится во время проникновения во вражеский тыл, пока на том берегу Днепра, западнее деревни Гадиловичи, не послышались беспорядочная стрельба, взрывы гранат и стало видно, что там выпускают множество ракет. С 1 часа 30 минут 21 февраля были слышны лишь отдаленные выстрелы, а в 2 часа получен по радио условный сигнал, что сводный отряд на лыжах находится уже в тылу противника. Я вернулся в домик, чтобы немного отдохнуть. Как всегда, перед наступлением спалось плохо; за выполнение задачи я в это время был более или менее спокоен, но, как ни тренируй свою волю, невозможно прогнать мысль о том, сколькими безвозвратными потерями операция будет оплачена. В 5 часов 30 минут мне доложили, что в 4 часа получен другой сигнал — отряд подходит к селу Озераны.
В 6 часов 30 минут полки дивизий первого эшелона заняли исходное положение за рекой.
Накануне наступления к нам прибыл член Военного совета фронта генерал К. Ф. Телегин. Ночевал он в одной из землянок на наблюдательном пункте командующего армией. О нем у меня сложилось такое мнение: тактичен, дипломатичен, не всегда верит на слово, особенно много внимания уделяет партийно-политической работе и материальному обеспечению войск. Как ни был он сдержан, видно было, с каким нетерпением ожидает результатов от необычной и организованной в сжатые сроки операции. С Константином Федоровичем работалось легко. С глубоким пониманием дела он оказывал необходимую помощь. Все становилось на свои места, и от одного его присутствия силы удваивались.
Едва в предутреннем свете стали неясно вырисовываться очертания строений и деревьев на правом берегу Днепра, как выстрелы из 800 орудий и минометов на десятикилометровом фронте слились в общий грохот. Пехота поднялась и пошла. Саперы в это время резали проволоку на крутом склоне берега, занятого противником. После перенесения огня в глубину стрелковые части начали преодолевать скользкую крутизну, подсаживая друг друга, помогая один другому; некоторые скатывались вниз, но снова настойчиво и упорно карабкались. И вот раздался взрыв массы почти одновременно брошенных ручных гранат и началась ружейно-автоматная стрельба.
— Овладевают первой траншеей, — сказал я генералу Телегину.
На ряде участков поднялись сигналы, говорящие об овладении первой траншеей противника. Я вздохнул с облегчением и сказал:
— Уже это очень хорошо.
К 10 часам утра передний край противника, с двумя-тремя траншеями и населенными пунктами на берегу реки, почти всюду был занят нашими войсками. В некоторых местах они продвинулись на два-три километра. Особенно упорно противник дрался за село Кистени, превращенное в сильный опорный пункт с круговой обороной.
Дальнейшее продвижение давалось пехоте все труднее. Противник не жалел снарядов, а одна часть нашей артиллерии стреляла на пределе и не могла оказать эффективной поддержки, другая же часть уже снялась с огневых позиций, с большим трудом продвинулась через долину реки с ее протоками, а преодолевшие это препятствие скучились у крутого берега и не могли подняться на него. Лишь 36-й танковый полк при помощи саперов овладел крутым берегом и с ходу атаковал Мадоры, но, встреченный организованным огнем орудий и самоходок противника, он оставил сгоревшими шесть своих танков из шестнадцати и отошел в боевые порядки стрелковых частей.
Получено было новое донесение лыжного отряда, что он ведет бой с подходящими с запада гитлеровцами и имеет пленных. Решение перехватить пути отхода из Рогачева было правильным, так как противник, видимо, успел предупредить рогачевский гарнизон о появлении в тылу нашего отряда. Внезапность была утеряна, и поэтому атаковать Рогачев в этой обстановке не имело смысла.
Много неприятностей наступавшим войскам причиняла немецкая авиация.
Сводный отряд на лыжах еще ночью вошел в лес юго-западнее Озеране. Высланная им разведка встретилась перед городом Рогачевом с противником, сидевшим в траншеях, и, считая, что внезапность утрачена, решила действовать по тылам противника, перешла в лес, что юго-восточнее Старого Села, перекрыла дороги, идущие от Рогачева на Мадоры и Быхов, перерезала железную дорогу Рогачев-Быхов, тем не допуская отхода противника и подхода его резервов.
В течение дня отряд захватывал обозы, машины и вел бои с подходящими резервами. Распустили группу советских граждан в 300 человек, которые под дулами немецких автоматов отрывали траншеи, и уничтожили 13 охранников-немцев, принуждавших их работать.
В то же время авиация противника группами по 30–50 самолетов воздействовала на наши войска на плацдарме и на переправе и наступавшим войскам причиняла много неприятностей.
В итоге трехдневного наступления армия очистила от противника плацдарм на восточном берегу Днепра (45 километров по фронту и от 12 до 6 километров в глубину), потеряв всего несколько человек раненых, подорвавшихся на минах, захватила еще больший плацдарм за Днепром и ворвалась в город Рогачев.
К исходу третьего дня наступления наши войска овладели Рогачевом и вышли на реку Друть. В ходе боев к войскам армии присоединилось до 5 тысяч партизан. Противника отбросили за реку Друть, где он начал закрепляться.
24 февраля в честь наших войск в Москве был дан салют.
Следующий день операции характеризовался яростными контратаками врага. Тем не менее все они были отбиты, и наши войска захватили небольшой плацдарм за рекой Друть, 11 километров по фронту и 3 километра в глубину. Был захвачен также плацдарм у города Рогачева.
40-й корпус прочно удерживал небольшой плацдарм за рекой Друть. 26 контратак отбили воины корпуса. Противник, неся большие потери, откатывался на исходные рубежи. Героизм воинов был массовым. Сержант Дудко Михаил Романович был награжден двумя медалями «За отвагу». Через несколько месяцев сержант Дудко стал кавалером четырех медалей «За отвагу».
Приказом Верховного Главнокомандующего от 24 февраля 1944 года 120-й гвардейской, 169-й и 269-й стрелковым дивизиям, 13-й зенитной артиллерийской дивизии, 40-й истребительно-противотанковой артиллерийской бригаде, 554-му армейскому пушечному артиллерийскому полку, 286-му армейскому минометному полку, 36-му и 160-му отдельным танковым полкам, 2-й штурмовой инженерно-саперной бригаде, 48-му понтонно-мостовому батальону, 9-му гвардейскому инженерному батальону, 141-й отдельной огнеметной роте было присвоено наименование «Рогачевских».
Однажды я пережил несколько неприятных минут. Узнав, что 269-я стрелковая дивизия овладела селом Близнецы, я по карте увидел, что это село расположено на восточном берегу реки Друть и что в этом месте долина реки не заболочена. Решил поехать, чтобы лично убедиться, так ли упорно за рекой сопротивляется противник, как мне докладывают, и нет ли возможности форсировать реку в этом