Мы решили: прорыв осуществить на указанном участке, как и приказано, двумя корпусами, но исходить из того, что перед плацдармом у противника имеются сплошные минные поля, проволока в пять-шесть рядов, огневые точки в металлических колпаках и бетоне, сильная войсковая и артиллерийская группировка и противник ожидает нашего наступления с плацдарма. Мы поделили плацдарм с мостами на реке Друть пополам между корпусами, но с плацдарма наступать лишь частью сил, а основными силами форсировать реку: 35-м корпусом генерала В. Г. Жолудева правее у села Озеране, а 41-м корпусом генерала В. К. Урбановича левее плацдарма.
Кроме указанных двух корпусов, назначенных для прорыва, решили наступать 80-м стрелковым корпусом генерала И. Л. Рагули севернее, с форсированием особо заболоченной части долины реки Друть, между Хомичами и Ректой, используя специально сделанные лодки. Задача этого корпуса — наступать в северно-западном направлении, выйти на шоссе Могилев-Бобруйск, тем обеспечивать ударную группировку армии от контрудара противника справа.
9-му танковому корпусу генерала Б. С. Бахарова и 46-му стрелковому генерала К. М. Эрастова были даны указания, чтобы они готовились к вводу в бой вслед за 41-м стрелковым корпусом, для наращивания удара на левом фланге, как указано в директиве, но одновременно они были предупреждены о том, что должны быть готовы к вводу и за 35-м стрелковым корпусом.
При втором варианте 9-й танковый корпус по выходе на шоссе Могилев-Бобруйск выходит по нему к Бобруйску, захватывает мост через реку Березину или выходит в районе села Титовка, тем отрезает пути отхода противнику из района Рогачев и Жлобин, а 46-й стрелковый корпус выходит к местечку Свислочь и захватывает плацдарм на реке Березине вместе с железнодорожным мостом.
Ввод второго эшелона армии на левом фланге мы считали менее целесообразным и потому, что кроме реки ему придется преодолевать еще три заболоченных речки, кроме того, мы не окружали, а выталкивали противника.
Вместо корпуса трехдивизионного состава для обороны северного направления между реками Днепр и Друть мы решили поставить лишь армейский запасной полк с заградотрядами, а 40-й стрелковый корпус генерала В. С. Кузнецова решили держать в кулаке, сосредоточенным для развития успеха. Это отступление от директивы мотивировали тем, что если противник не нанес нам удара с севера до сих пор, то не будет наносить его тогда, когда мы и наш сосед, 50-я армия генерала И. В. Болдина, перейдут также в наступление.
Выход на реку Березину планировали не на девятый день, как указано в директиве, а на седьмой.
После моего доклада был объявлен перерыв, и все вышли из большого сарая, в котором проходило совещание. В ходе доклада по нескольким резким репликам, которыми Г. К. Жуков прерывал мой доклад, было заметно, что ему не нравится такое сильное отступление от директивы фронта. Первый заместитель Верховного Главнокомандующего подозвал к себе командира 35-го стрелкового корпуса В. Г. Жолудева. Я услышал громкую, резкую фразу Георгия Константиновича: «Я был о вас лучшего мнения».
Потом он подозвал к себе командира 41-го стрелкового корпуса В. К. Урбановича и закончил разговор с ним словами: «Как вижу, вы все смотрите в рот Горбатову, а своего мнения не имеете!»
Позднее ко мне подошли Жолудев и Урбанович и доложили, что у того и у другого Г. К. Жуков раздраженно спросил, почему они основными силами не хотят наступать с плацдарма, а думают форсировать реку. Оба, преодолевая некоторую боязнь перед Г. К. Жуковым, ответили так, как докладывал командарм: «Наступать легче…»
— А последние слова Жукова вы, наверное, слышали, — сказал Урбанович. — Как же он на нас рассердился!
После перерыва К. К. Рокоссовский спросил участников совещания, кто хочет высказаться. Желающих не было. Тогда он утвердил мое решение, добавив, что 42-й стрелковый корпус генерала К. С. Колганова, который только что был передан в 48-ю армию, будет наступать вдоль шоссе Рогачев-Бобруйск, как было нами намечено по предварительному решению, имея локтевую связь с 41-м стрелковым корпусом.
Маршал Советского Союза Г. К. Жуков информировал нас об успехах на всех фронтах, дал ряд практических ценных указаний, а потом сказал:
— Где развивать успех, правым или левым флангом, будет видно в ходе прорыва. Думаю, что сами откажетесь, без нашего давления, от ввода второго эшелона на правом фланге. Хотя командующий фронтом и утвердил решение, но я считаю, что северное направление нужно упорно оборонять силами усиленного корпуса, а не запасным полком. 80-му стрелковому корпусу нечего лезть в болото, он там увязнет и ничего не сделает. Рекомендую отобрать приданный ему армейский минометный полк. — И добавил, что обстановка покажет, как быть с ударом вторым эшелоном армии.
Перед нашим правым соседом, 50-й армией, противник держался еще на восточном берегу Днепра, соединения правого фланга 50-й армии находились на реке Проня, а крайние левые — на Днепре. Перед самым наступлением я узнал о решении командующего 50-й армией И. В. Болдина. Оно было принято на основании директивы командующего 2-м Белорусским фронтом: армия имела задачу наступать в западном направлении, имея два корпуса в первом эшелоне и один корпус во втором эшелоне.
Мне казалось, что могло быть лучшее решение. Почему бы командованию 2-го Белорусского фронта не договориться с командующим 1-м Белорусским фронтом о том, чтобы корпус второго эшелона 50-й армии перевести на западный берег Днепра? Он мог и вместе с другими корпусами своей армии повести наступление между реками Днепр и Друть. При этом варианте противник, оказывая сопротивление на восточном берегу Днепра, мог бы оказаться в окружении, а боясь окружения — быстрее бы отходил; 50-я армия имела бы меньше потерь.
23 июня 1944 года — знаменательный день, день общего наступления — приближалось. Все, начиная от солдата и кончая командармом, переживали, но у всех было торжественное настроение. Все верили в успех. Нет сомнения, что солдаты много думали о предстоящих атаках, о превратностях судьбы, о родителях, родных и дорогих, в письмах ободряли их как могли. Командиры беспокоились о том, какой ценой будет выполнена эта большая задача.
Но вот настал канун операции. Как обычно, этот день был предоставлен для отдыха. Помылись, надели чистое белье, было зачитано обращение Военного совета армии:
«…Настал и наш час громить фашистское зверье… Нас ждут родные нам люди, наши братья и сестры, томящиеся в немецкой неволе. Советская Белоруссия, стонущая под немецким ярмом, ждет своих освободителей.
Великая наша Родина с надеждой и верой смотрит на нас — ее сынов. Она снабдила нас всем необходимым для разгрома врага. Оправдаем доверие матери-Родины.
Летнее наступление Советской Армии уже началось. Наши товарищи на Ленинградском фронте успешно громят немецко-финских фашистов. Гитлеровцы дрожат, ожидая нашего удара.
Мы хорошо подготовились к этому наступлению. Осталось только полностью использовать полученные знания и технику. Решительно рвите оборону врага…
Вперед и только вперед! Ничто не должно нас задержать: ни реки, ни леса, ни болота. Они нам помогут. Наша возьмет.
Военный совет армии призывает Вас умножить славу советского оружия. Очистим нашу землю от немецких захватчиков — добьем раненого зверя в его берлоге.
Вперед к славе и победе!»
Следует отметить, что еще совсем недавно на совещании в Минске в мае 1944 года командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Буш, командующий 9-й танковой армией генерал Иордан, командир 35-го армейского корпуса генерал барон фон Лютцев, генерал-майор Гоман, комендант Бобруйска, утверждали, что в ближайшие месяцы 1-й Белорусский фронт наступать не будет. Его войска готовятся к обороне. «В генеральном штабе сухопутных войск у Гитлера, — пишет в своих воспоминаниях генерал К. Типпельскирх, — глубоко укоренилось… мнение о наибольшей вероятности русского наступления на фронте группы армий «Северная Украина»[22].
Таким образом, наши усилия скрытности подготовки к столь грандиозному наступлению четырех фронтов в Белоруссии не пропали даром.
Но в последние дни перед операцией мы отмечали большую нервозность в обороне противника. Особенно перед нашим плацдармом за рекой Друть было заметно, как он укреплял оборону день и ночь, несмотря на наш огонь.
В последнюю июньскую ночь перед наступлением, как только сгустились сумерки, засветились фары наших автомашин, которые были окопаны у первой траншеи на плацдарме за рекой Друть: они, бросая лучи света к востоку, обозначали наш передний край. На восточном берегу реки Друть зажглись костры. Створ костров и фар обозначал путь нашей авиации и страховал наши войска от бомбежки своими самолетами.
Когда настала полная темнота, услыхали сначала нарастающий шум нашей ночной авиации, идущей поражать огневые позиции и траншеи противника. Потом этот шум дополнялся нарастающим гулом тяжелых самолетов дальней авиации, которую возглавлял боевой и предусмотрительный генерал-полковник авиации Н. С. Скрипко: они шли для поражения резервов и целей в глубине обороны противника. Наши артиллеристы изготовились для засечки результатов бомбежки. Самолеты шли беспрерывными волнами одна за другой, возбуждая гордость и уверенность в победе у наших солдат и офицеров.
Вскоре послышались взрывы, и видна была масса огненных фонтанов. Всю ночь бомбила наша авиация. Артиллеристы с радостью отмечали, что груз сбрасывается в точно намеченных районах.
В эту же ночь, под шум и грохот бомбежки, наши бесстрашные труженики-саперы осуществляли большую ответственную работу: разминировали проходы в минных полях и проволочном заграждении, обеспечили сотни проходов для нашей пехоты, танков и артиллерии, делая свое опасное дело в непосредственной близости от противника, зачастую под его пулеметным и ружейным огнем.
Читатель уже знает, что я являюсь большим противником разведки боем отдельными батальонами, особенно накануне наступления, и не только потому, что эти батальоны несут, как правило, большие потери, но и настораживают противника, усложняют работу саперов, проделывающих проходы в минных полях и проволоке. А самое главное — предупреждают противника о нашем наступлении, и он может усилить это направление за счет других участков, может и отвести свои войска с менее выгодных позиций на другие.