[69].
В Улангоме наш шофёр вывихнул ногу, и его необходимо было оставить в аймачной больнице. Нога подозрительно распухла и болела при каждом движении. Какой же он после этого водитель? А что же оставалось делать всей нашей группе? Не жить же без дела целый месяц в Улангоме, когда впереди ещё много нерешённых задач! Пришлось мне сесть за руль грузовой машины и вести её по незнакомым местам Хан-Хухэя и Северного Хангая.
По бездорожью пробирались на восток. Слева виднелась необозримая водная гладь самого большого озера Монголии — Убсу-Нур, за которым в дымке горизонта высился хребет Танну-Ола. Там родная земля, Советский Союз.
К берегам озера Убсу-Нур ещё в самом начале XVII столетия попали русские путешественники, описавшие Монголию и монголов. Их описания дошли до нас и полны интересных деталей.
Первыми русскими, проникшими в Монголию, оказались казачий атаман Тарского города Василий Тюменец и тюменский десятник Иван Петров, отправленные тобольским воеводой Куракиным послами к монгольскому Алтын-хану, правителю Западной Монголии. Это было в 1616 году.
У Тюменца можно встретить упоминание о горе Кукей (Хан-Хухэй), лежащей на нашем пути, и озере Упсан (Убса, Убсу-Нур), о калканском хане: «А государство у него кочевое: кочуют на верблюдах, так же, что и Алтын. Вера и язык тот же, что Алтынова. Хлеб не родится — только одна животина». Здесь мы видим первое упоминание о Халхе и монголах-халхасцах.
Крайне любопытны следующие географические сведения, сообщённые Тюменцем: «Сам царь кочует у озера, а имя тому озеру Упсан, а у того озера гора солёная, имя ей Кукей». Население разводит скот: «Лошади, кони добрые и средние, и коровы, и овцы, и олени, и козы… А хлеба не сеют, того они не знают, и нельзя им хлеба сеять, потому что горы и место каменисто».
Важные сведения сообщил сибирский казак Иван Петлин, первый из русских посетивший халхаские земли и Китай, побывавший в Пекине. Начало его путешествия относится к 1618 году.
Петлин пересёк всю территорию Монголии в юго-восточном направлении и вышел к городу Калгану и далее, к «Белому городу». У Петлина также описывается озеро Убсу-Нур: «А кругом то во озера 12 ден езду конём. Да в то же озеро 4 реки впали: река со встука, река с полуден, река с западу, река с сивера, а в озеро воды ни прибывает, ни убывает. Да в то же озеро река впала промеж встуку и сивера, а имя той реки Кесь». Теперь эта река извёстка под названием Тэс.
Большой, необозримой кажется русскому путешественнику Монголия: «А земля Мунгальска велика, долга и широка: от Бухар и до моря. А города в Мунгальской земли деланы на четыре угла, а по углам башни…» В этом описании идёт речь о буддийских монастырях, где, как «неизречённое диво», стоят болваны, и поют там в трубы великие так, что в храмах монгольских «страх человека возьмёт».
Петлин был критически настроен ко всякого рода небылицам, что видно из следующего его замечания: «А по их вере тем их кутухам и цари поклоняются, а то солгано, что кутухта умер, да и в земле лежал пять лет, да опять ожил, и то враки Ивана Петрова; человек-де умрёт и как-де опять оживёт».
Описание путешествия Петлина было переведено на английский, французский и голландский языки и получило широкую известность в Западной Европе.
В результате путешествия Петлина в Монголию и Китай московское правительство решило, что прибыльно торговать с этими далёкими странами трудно, «потому что те государства далеко, и торговым людям ходити от них в наше государство далеко. Алтын-царь — кочевые орды, люди воинские, а нашим государствам прибыли от них, кроме запросов, никакие нет и вперёд не чаяти».
Вслед за Тюменцем и Петлиным в Монголию едут послами, торговцами, миссионерами много русских. Одним из них был Федор Байков, глава русского посольства в Китае, который в 1654—1656 годах был послан для «государева торгового промысла».
Пользуясь тропами, мы перевалили на автомобиле лесистый и живописный хребет Хан-Хухэй, где богатства пастбищ, скота и лесов поразили нас. Здесь и сомонные посёлки напоминают целые города, где фундаментально сделанные бревенчатые дома имеют сходство с сибирскими постройками.
Спускаясь с Хан-Хухэя, мы заметили, насколько ландшафт южного склона, обращённого к пустынной котловине озера Хиргис-Нур, отличается от ландшафта северного склона. Если там леса и роскошные степи являются обычными, то на южном склоне растительность более сухая, леса нет совершенно, овраги безводны, часты выходы скал, а в нижней части хребта разреженность растительного покрова ещё более усиливается, и её видовой состав также меняется. Растёт количество засухоустойчивых видов.
Котловина Хиргис-Нура имеет пустынный облик. Сухие степи простираются вокруг обширного голубого озера, по берегам которого только в местах выхода грунтовых вод, создающих болотца-солончаки, зелёными пятнами растёт молодой чий. Близ озера Хиргис-Нур мы несколько раз вспугнули редкую антилопу сайгу и джейранов. Монголы говорили, что старики помнят, как сюда заходил и кулан.
Выйдя из пустынной котловины Больших озёр к Хангаю, экспедиция уже больше не встречала ни сайги, ни кулана, ни джейрана. Взамен их на горных хангайских степях появилась другая антилопа — белый дзерен; здесь обитали лесная косуля и, по рассказам монголов, даже олень марал. Впрочем, оленя мы ни разу не видели, так как он выбирает глухие лесные уголки и очень осторожен.
Дни проходили в движении. Наша грузовая машина честно служила нам в течение всей экспедиции. Она брала крутые подъёмы по тропам, куда забирались только верховые лошади, пересекала глубокие овраги, выбиралась из песков и грязи, переходила вброд быстрые горные реки.
В конце дня на привале быстро вырастали палатки, устанавливался чугунный котёл для приготовления пищи, путешественники садились за дневники.
Иногда устраивалась днёвка. Лагерь не снимался с места. Стоянки были необходимы по ходу нашей маршрутной работы. В такие дни участники экспедиции уходили в пешеходные экскурсии, изучали долины рек, измеряли их террасы. Пешеходные экскурсии практиковались часто, они много давали для понимания физико-географических процессов в живописных и мягких горах Хангая, в сухих пустынях Гоби и в снегах Монгольского Алтая.
В такие дни мы заходили в юрты к монголам, которые охотно делились знаниями своего района. Монголы — кочевники-скотоводы — всю жизнь связаны с природой. Их быт, хозяйство зависят в значительной степени от природных условий. И нужно сказать, что они первоклассные знатоки своих мест, своих кочевий, наблюдательные краеведы.
Монголы, как и другие кочевые народы Центральной Азии, разводят пять видов скота: крупный рогатый скот (в том числе яков), лошадей, двугорбых верблюдов, овец и коз. Кое-где на севере в незначительном количестве имеются олени. Привольные пастбища, особенно в Хангайской зоне, позволяют увеличить поголовье скота. Монгол кочует со своими стадами два — четыре раза в год, меняя стоянки аилов. Количество перекочевок и радиус их зависят от состояния пастбищ и географических условий района кочевок.
Вечером у наших палаток появляются гости. Монголы, сидя на корточках, курят маленькие трубочки с удивительными чубуками, которые хранятся в голенищах широких с загнутыми носками сапог. Чубуки эти особенные. Длинная деревянная, сантиметров 30—40, трубка заканчивается маленькой, размером меньше напёрстка, металлической курильницей, куда вмещается очень мало мелкого пылеватого табака — дунзы. Часто на верхний конец чубука надевается белый или бело-дымчатый каменный мундштук, искусно выработанный из крепкого агата. Эти мундштуки — гордость арата и щегольство франта, они ценятся очень высоко и стоят порой тысячу тугриков.
Монголы сосредоточенно курят и внимательно следят за нашими действиями, изредка задавая вопросы. Их интересует все: почему мы обдираем шкурки мелких животных, зачем собираем мышей и кладём их в спирт, к чему нам мёртвые рыбы в банках.
Когда наступает наша очередь спрашивать, монголы охотно откликаются на просьбы рассказать о родных местах. Нас ведь интересует многое: какие животные встречаются в этих краях, когда и как араты охотятся, какова глубина озёр, какие растения употребляются для лечения и какие считаются наиболее питательными для скота. Беседа длится долго. Уже ночь вступила в свои права. Вдали некоторое время чернеют обрывы скал, окаймляющих долины, и вблизи, совсем рядом, виднеются силуэты осёдланных и стреноженных коней, уже который час ждущих своих хозяев.
Монголы любят свою родину, они горды её богатствами, бескрайними просторами и разнообразием природы. Монгольские музыканты-певцы — хурчи — в песнях восхваляют отчизну: «Ягоды и дорогие камни славят горы и леса, породившие их. Храбрый и честный человек славит свою родину, свой аил.
Чиста и велика прекрасная наша страна, много табунов и стад пасётся на её широкой груди. В непрерывно журчащем источнике нет грязи; в степи, открытой ветрам и солнцу, нет дурного запаха. Я пою подобно ветру в ковыльных зарослях о радостной, прекрасной отчизне моей, как поёт народ в древних монгольских былинах.
Расстилаются тридцать три великих пространных Гоби, которых ни один витязь не может обойти вокруг. Расстилаются обвеваемые ветром прекрасные зелёные холмы, которых не пройдёшь — иди хоть целые месяцы. Восемь жёлтых степей затягиваются мглою во время урагана, восемь радостных жёлтых степей, которых не пройдёшь — иди хоть целые годы. Такова прекрасная, такова привольная страна моя…»
Пересекая цветущие степи и стройные леса Монголии, её горные и быстрые реки, мы много думали о судьбе страны, сумевшей в исторически короткий срок пройти замечательный путь.
Дни были жаркие, яркое солнце слепило глаза, раскалённый воздух в горных широких котловинах, накаляясь, дрожал, растекаясь у самой земли. Леса были полны свежей зелени. Лиственницы, составляющие основную массу деревьев в монгольских лесах, оделись уже в свои летние наряды. На горных лугах и в степях высокие травы доходили местами до пояса. На бархатном фоне степной растительности пестрели яркие цветы: жёлтые, красные, фиолетовые, синие, белые. Их было так много, что целинная монгольская степь казалась сплошь красной, жёлтой, белой…