ДРАГОЦЕННЫЕ ЧЕРТЫ
В великую летопись исторического творчества советского народа вписана еще одна новая победа. Ее одержали трудящиеся города Ленина, совершив замечательный патриотический подвиг. Сколько всемогущей энергии воплощено в этой победе и какое изобилие замечательных черт раскрылось в советских людях — ленинградцах!
Вабочий завода «Красный выборжец» Григорий Матвеевич Дубинин стал инициатором и организатором соревнования ленинградских разметчиков. Он побывал на десятках заводов и собрал там все новаторски ценное, что создали выдающиеся мастера этой сложной профессии. В Доме техники Дубинин сделал доклад о новых методах работы разметчиков. Потом в Выборгском доме культуры собрались самые лучшие разметчики города, и каждый обстоятельно рассказал о приемах своего труда. К этому времени Дубинин побывал и в Москве. Он ознакомился с работой столичных разметчиков, поделился ленинградским опытом и уже теперь смог полностью обобщить все лучшее, самое ценное, что создано стахановским творчеством в этой области труда.
Десятки новых приспособлений, совершенных приемов и способов, применявшихся ранее разрозненно на разных заводах, теперь собраны воедино и стали ценным достоянием всех. И ленинградские разметчики начали на основе обобщенного опыта одерживать одну производственную победу за другой.
Разметчик Степанов выполнил шесть годовых норм, Писарев — четыре, Дубинин, Куличкин, Громов, Димитриев — по три нормы.
Разметчики Урала, Латвии, ряда городов Советского Союза, узнав об успехах ленинградских разметчиков, обратились к Дубинину с просьбой поделиться накопленным опытом. Так началась творческая дружба мастеров труда.
Но Дубинин не остановился на этом. Он обратился к профсоюзам с предложением организовать обмен опытом рабочих других сложных и редких профессий. Дубинин говорил:
— Вот смотрите, кузнец Кубарев дал 9 годовых норм, модельщик Козлов — 6, лекальщик Генриков — тоже 6.
Люди чудеса творят. А другие — их товарищи по профессии — не знают, как этого добиться. Нужно, чтобы клубы устраивали встречи рабочих одной профессии — не торжественные, а деловые, чтобы по–семейному поговорить о всех тонкостях дела, чтобы у нас у всех дружба настоящая крепла. А то как ни пройду мимо Дома культуры, все вечера танцев…
Еще одну замечательную инициативу проявил коммунист Дубинин. Участник Отечественной войны, капитан запаса, он высоко дорожит своим офицерским званием. Выполнив двухгодовую норму, Дубинин написал письмо командующему Ленинградским военным округом генерал–полковнику Гусеву, в котором доложил об успехах бывших фронтовиков–разметчиков. Командующий прислал ответное письмо и поблагодарил бывших фронтовиков за то, что они с честью несут свое звание офицеров запаса. И вот Дубинин собрал на заводе офицеров запаса, участников Отечественной войны, зачитал письмо командующего и задал вопрос: все ли бывшие фронтовики на производстве с достоинством оправдывают свое офицерское звание?
Это совещание имело огромное воспитательное значение. Оно сблизило бывших фронтовиков, усилило чувство ответственности за свою офицерскую честь, чувство, которое так высоко проявлялось раньше на фронте. И все это еще более связало людей узами требовательной дружбы.
Недавно Дубинин побывал в Ленинградском доме офицеров и предложил устроить встречу офицеров запаса с кадровиками, чтобы бывшие фронтовики могли рассказать, как в условиях мирного труда они с честью продолжают борьбу за процветание Родины.
Так ленинградский рабочий, коммунист Григорий Матвеевич Дубинин, совершая свои трудовые подвиги, искал и находил новые средства и формы для распространения патриотического движения стахановцев, чтобы выполнить пятилетку до срока.
В борьбе за выполнение слова, данного великой Родине, многие ленинградские рабочие действуют не только как передовики самых совершенных методов труда, но и как смелые преобразователи установившихся технологических процессов.
Вот рабочий завода «Красный Октябрь» коммунист Григорий Михайлович Брюханов… Десятки лет лекальщики работали, как ремесленники, вручную. Труд их хотя и изыскан, но очень медлителен. Брюханов решил применять в своем деле плоскошлифовальные станки. Разработав новую технологию, он добился увеличения производительности в десять раз. Изучая результаты механизированного способа, он в течение четырех лет работал над книгой «Стахановские методы при изготовлении профильных шаблонов». Эта книга вносила переворот в изготовление точнейших измерительных инструментов. Но старые лекальщики, верные своему виртуозному ручному способу, не захотели переходить к машинам. Брюханов обратился к молодежи. Он стал обучать учеников ремесленного училища своему методу. Через два года его ученики уже обгоняли «королей» лекального дела.
Но не так просто было убедить всех в совершенстве и эффективности машинного метода производства. Даже тот человек, который с отеческой заботой обучил когда–то Брюханова таинствам сложной профессии лекальщика, теперь пошел против своего ученика.
Брюханов ни в чем не хотел уступать. Он говорил: «Вы утверждаете, что после машины остается глубокий штрих. Хорошо. Но ведь для того, чтобы на ручной доводке снять глубокий штрих, нужно совсем немного времени…» Он добился, чтобы нормы выработки лекальщиков исчислялись из машинного времени. «Это заставит вас прийти к машине», — говорил Брюханов.
По инициативе Брюханова в Доме культуры была создана школа лекальщиков Выборгского района для передачи методов станочной механизированной обработки. Он твердо решил добиться распространения нового метода не только у себя на заводе, но и на всех заводах Союза.
Выступая в своем цехе в день, когда завод досрочно выполнил годовую программу, Брюханов говорил:
— Мы, ленинградцы, должны не только одержать производственную победу, но и изучить все лучшее, что содействовало нашему успеху, и распространить наш опыт по всем заводам страны. Мы должны отблагодарить советский народ за его любовь, высокое уважение к нашему городу и к нам, ленинградцам.
Чувство патриотизма, гордости за свой героический город присуще не только кадровикам, но и новым рабочим, ставшим совсем недавно ленинградцами.
Воспитать любовь к городу, к его славным традициям у новых рабочих считают своей первейшей обязанностью ленинградские рабочие.
Иван Никанорович Колодкин — знатный токарь завода имени Карла Маркса. В 1945 г. он был награжден орденом Ленина. А своему мастерству он обучился у своего отца, проработавшего на заводе 35 лет и в свое время награжденного орденом Трудового Красного Знамени.
За время Отечественной войны Ивану Колодкину пришлось самому стать учителем. 27 подростков пришли к нему в цех, в большинстве сироты. Было им по 14–15 лет. Колодкин ходил со своими учениками по городу, рассказывал его великую историю. Он рассказывал также о своем отце, участнике Октябрьской революции, о том, с каким достоинством отец носил свое рабочее звание.
— Если вы не поймете, где вы работаете, — говорил Колодкин своим ученикам, — и рабочими какого города хотите стать, из вас ничего не выйдет…
Он обучал их всему тому, чему научил его отец, что он приобрел сам. И в этой преемственности традиций и знаний выращивалось новое поколение рабочих города Ленина.
За 9 месяцев и 18 дней Иван Никанорович Колодкин выполнил три с половиной годовых нормы. А его ученики А. Кириллов, В. Колесов, А. Никитин дали по две годовых нормы. И хотя они давно уже стали самостоятельными рабочими и приобрели высокие разряды, Иван Колодкин продолжал учить их новым, разработанным им методам скоростных способов резки металла и сверхтвердых сплавов. Он хочет, чтобы они полностью овладели его мастерством, и тот, кто первым этого достигнет, будет его сменщиком. Так они договорились.
Чувство большой заботы о государстве присуще Ивану Колодкину. С каким терпением и настойчивостью он занимался нелегким, но таким важным делом, как воспитание нового поколения ленинградских рабочих, способных с честью нести высокое имя и традиции прекрасной и героической истории великого города — колыбели революции…
…Затяжчик фабрики «Скороход» Михаил Игнатьевич Михайловский был награжден за свое мастерство в 1945 году орденом Ленина. В течение двух лет изо дня в день Михайловский дает 500–600 процентов нормы. Пятилетнее задание он закончил уже 8 февраля 1947 года.
Вернувшись с фронта на свою фабрику три года тому назад, Михайловский увидел, как нелегко налаживается производство послевоенной продукции, как трудно людям, тачавшим армейские сапоги, делать модную гражданскую обувь. Нужно было учиться, переучиваться и наращивать темпы.
— Победа требует от нас, — сказал Михайловский, — чтобы наши люди, дошедшие до Берлина, смогли быстро переобуться дома в красивую, прочную обувь.
Он реконструировал свой станок и решил дать максимальную дневную выработку, чтобы проверить себя, все ли он использует в своем труде. И в этот день он дал 583 процента нормы. Это был выдающийся рекорд. Но нужно было закрепить его. Всю ночь он не спал, мысленно воспроизводя все свои движения, всю систему труда, которую он применил для осуществления рекорда.
На следующий день он снова встал к станку и решил не считать количества продукции, а только следить за собой, только за ритмом, за системой работы. После окончания смены он узнал, что выдал 650 процентов, а чувствовал он себя так легко, будто дал обычную норму.
Так изо дня в день он, казалось, воспитывал самого себя. Совершенствуя свой труд, он добился, что рекорд стал для него обычной нормой.
В труде Михайловского воплотились способности советского человека к волевому, целеустремленному напряжению, организованному большевистским сознанием своего трудового долга перед страной.
Драгоценные черты советских людей ярко и сильно проявили ленинградцы в своей новой победе. Героическая партия большевиков — светоч гения нашего народа — воспитывает и растит в советском народе эти черты. Вот почему солнце победы немеркнущим маяком с новой силой горит в нашей стране своим дивным, зовущим светом.
1947 г.
ЭНТУЗИАСТЫ
Об этом заводе можно говорить как о человеке. Ибо советские люди — ленинградцы — одухотворили его своим доблестным героическим трудом.
Этот завод, как славный сын Родины, награжден орденами: Ленина, Трудового Красного Знамени, и следовало бы еще прибавить золотые нашивки за тяжелые ранения воина: 1500 снарядов и 300 авиабомб разорвались на территории завода; 50 рабочих погибли у своих станков, как бойцы; 900 дней завод боролся с врагом, находившимся от него всего в пяти километрах. Труженик и воин, завод сражался и работал в те дни. Не было электроэнергии — люди вручную вращали станки. Не было топлива — рабочие разбирали свои деревянные дома и отапливали ими котельные. Люди слабели от голода, ходили, опираясь о палки, умирали. Но и трудились и умирали они, как герои. Технолог Задорин во время дежурства на вышке МНВО почувствовал себя плохо. Он позвонил и попросил смену. Когда пришли, Задорин был уже мертв. Медленно умирая от голодного истощения, инженер Кожевников продолжал производить расчеты новой машины. Он перестал видеть одним глазом, но продолжал работать и умер со счетной линейкой в руках.
В январе 1942 года завод получил задание восстановить Волховскую гидроэлектростанцию — дать ток Ленинграду. Ослабевших рабочих завода товарищи осторожно усаживали в кузовы грузовиков и отдавали им последние крохи хлеба, чтобы они могли выдержать ледяной путь через Ладожское озеро к Волхову. И Ленинград получил электроэнергию Волхова.
А вскоре в цехах завода началась работа над мощным гидрогенератором. На выпускаемой продукции рядом с маркой завода ставилась надпись: «Изготовлено в Ленинграде в период блокады». Так, в дни величайших испытаний, изнемогая от страданий, приносимых блокадой, ленинградские рабочие гордо и высоко несли боевое знамя своего города.
Это они, люди «Электросилы», воспламененные призывом Владимира Ильича Ленина об электрификации страны, создали первые в стране волховские гидрогенераторы.
Уже в 30‑х годах «Электросила» по качеству выпущенного электрооборудования, по выдающимся конструктивным данным могла поспорить с крупнейшими электротехническими фирмами.
Но это был еще период юности завода.
«Электросила» росла и мужала. В 1937 году завод выпустил величайший в мире генератор мощностью 100 тысяч киловатт. Завод выпускал электродвигатели разных размеров и типов — от самых крупных, способных приводить в движение огромные блюминги, до крохотных стрелок измерительного прибора.
Ротор — наиболее ответственная часть турбогенератора. Поковки его весят до 60 тонн. Они обрабатываются на гигантском фрезерном станке, приводимом в движение Семью моторами. Ротор должен проработать непрерывно десятки лет. Только за 10 лет работы двигающаяся его поверхность проходит путь в 45 миллионов километров. Ротор изготовляется из особо прочной стали. Обработка его требует высокого производственного мастерства. Им владеют люди «Электросилы».
Сейчас, после жесточайших испытаний Великой Отечественной войны, завод с упорством и героизмом неутомимого труженика приумножает то, что составляло его славу, его душу, его силу. Творческая новаторская энергия воплощается в еще более совершенных машинах.
Для того чтобы создавать новые мощные машины, создатели их должны овладеть глубокими техническими знаниями, и инженерный состав завода упорно работает над этим. Среди инженеров — много людей, которые подготовили научные диссертации и защитили их в тяжелые дни войны, десятки научных технических книг написаны инженерами завода. На заводе систематически издаются научно–технические сборники.
«Электросила» — крупный научно–исследовательский центр. Профессора и академики приходят в цехи завода, как в клинику, где практически решаются важные научные проблемы.
В сентябре 1944 года на заводе состоялась научно–техническая конференция, на которую съехались крупнейшие деятели советской электропромышленности. Инженеры «Электросилы» доложили о своих работах над новой техникой в дни блокады, демонстрировали конструкции новых машин.
Дух борцов–новаторов — вот что является типической чертой передовых людей этого завода. Инженер Константин Владимирович Данилов руководит крупнейшим цехом завода. 22 года тому назад он, сын сапожника, пришел на этот завод учеником. Без отрыва от производства Константин Данилов окончил Ленинградский электротехнический институт и стал инженером. Благодаря своим способностям Данилов был выдвинут начальником важнейшего цеха, в котором и монтировал оборудование еще будучи электромонтером. В этом цехе производят обработку, сборку и испытания уникальных машин. Здесь работают нов ысокому классу точности с машинами, детали которых весят более 100 тони. Чтобы руководить рабочими в таком цехе, молодому инженеру приходилось неустанно учиться самому.
В дни блокады, когда нужно было восстанавливать цех, обучать новых людей самым сложным и разнообразным методам производства, Константин Данилов превратился в монтажника, наладчика. Вместе с рабочими и мастерами инженер Данилов совершенствовал станки, внедряя совместные рационализаторские предложения, скоростное фрезерование, обработку деталей одновременно на четырех станках.
Когда во время работы над 100-тысячным генератором выбыл из строя лучший токарь завода Петров, на его место встал ученик Данилова. Люди, одержимые жаждой победы, вели себя в цехе как герои на поле боя.
Это стремление к победе вдохновляет коллектив цеха и сейчас. Он борется за превосходство советской энергетики и добивается блестящих успехов.
Сейчас инженер Константин Владимирович Данилов вместе со своими учениками готовит новые сверхмощные машины, которые умножат энергетическое могущество нашей Родины. Недавно впервые в Советском Союзе коллективом «Электросилы» был построен, смонтирован и, после испытания, сдан в эксплуатацию турбогенератор с водородным охлаждением, мощностью 100 000 киловатт при 3000 оборотах в минуту.
Замечательных людей, подобных Данилову, на заводе немало.
Петр Дмитриевич Пантелеев — токарь. Он обрабатывает самые ответственные детали машин. За 30 лет он воспитал более 100 учеников, которые стали теперь сами воспитателями. Вовемь его новаторских предложений уже осуществлены в новых методах производства. Будучи партгрупоргом механического участка цеха, он учит людей своим примером большевистской настойчивости и преданности трудовому долгу. Он перенес все ужасы блокады, являя образец мужества и трудовой доблести. Это настоящий ленинградец, гордый за свой завод, за его людей.
Антонина Филипповна Маркова–изолировщица. Это — тонкое мастерство. Она изолирует обмоткой металлические стержни. Малейшая небрежность — и мощный агрегат выйдет из строя.
В дни блокады Маркова бралась за самый тяжелый труд. Она работала в строительных бригадах, искала и заготовляла топливо для завода, под огнем немцев возделывала находившиеся у самого переднего края заводские огороды. По воскресеньям, когда люди приходили на эти огороды, немцы переносили сюда свои огонь. В один из ноябрьских дней 1943 года немцы подвергли завод жестокому артиллерийскому обстрелу. Цех сильно пострадал, но обмотчицы снова восстановили его.
Коммунистка Маркова вдохновляет людей на трудовые подвиги. Когда нужно было выпустить внеплановую машину, работницы работали по три смены подряд. 50 учениц ее работают в цехе. Но не только мастерство свое передает она молодым девушкам. Она учит их жпзнп, воспитывает передовых женщин, настоящих ленинградок. Вот 19-летняя работница Нина Барабанова во время войны взяла на воспитание двух сирот. Она никому не сказала об этом, считая, что просто выполняет свой долг. И только когда ослабела, отдавая свой хлеб сиротам, попросила Маркову ей помочь. Цех стал коллективной матерью детям.
Маркова выполнила свою норму на 353 процента. Но не только это привлекает к ней людей. Работая заместителем председателя цехового комитета, Маркова с материнской заботой вникает во все нужды рабочих. От ее внимательного глаза не ускользает ни одна морщинка заботы и огорчения. Она сочетает в себе высокое трудовое мастерство с глубокой человечностью, справедливой и непреклонной, вечно живой деятельностью ленинградской женщины–коммунистки.
Степан Кондратьевич Черток — старший мастер обмоточного цеха. Ему 60 лет. На заводе он работает с 1914 года. Беспокойный новатор. Только за два года он подал 49 рационализаторских предложений. Он получил звание «Лучший мастер завода». У него 60 учеников. В дни блокады он учил их в специальной мастерской, а когда эту мастерскую разбило снарядом, он оборудовал новую в другом, уцелевшем углу цеха. Его труд артистичен.
Сейчас на заводе инженеры М. Лыспков и Б. Шварцман изобрели намоточно–изолировочный станок, устраняющий ручной труд в ряде изолировочных операций и увеличивающий производительность в десять раз.
Мы спросили Степана Кондратьевича: «Как же теперь будет с вашей профессией?» Он подумал и сказал: «Пока еще нет такого станка, чтобы он мог делать все, что я умею делать. Но такой станок будет. Наши инженеры его придумают. И тогда моя профессия, понятно, больше не будет нужна. Но я пе огорчаюсь. Я горжусь за советского человека. Я ведь не в Америке живу. Меня никаким станком из цеха не вышибешь. Я сам за этим станком стану и буду с наукой по одному пути идти».
Алексей Алексеевич Кашин — конструктор завода. Оригинальный и смелый новатор, вместе с коллективом конструкторского бюро он создает машину нового типа, в которой превосходство советской техники и советского человека — ее создателя — находит свое яркое воплощение. Мастера, стахановцы завода приходят к Кашину со своими предложениями. Из этого потока человеческих дерзаний, глубоких мыслей и требований вырастает новая и смелая конструкция будущей совершенной машины.
Жизнь этого замечательного завода, как жизнь человека нашей страны, полна подвигов, героизма и поисков нового.
1947 г.
ЛЕНИНГРАДЦЫ В БОРЬБЕ ЗА НОВУЮ ПЯТИЛЕТКУ
Коллектив завода ордена Ленина и ордена Трудового Красного Знамени «Электросила» имени С. М. Кирова в числе пятнадцати ленинградских предприятий обратился с призывом ко всем трудящимся Советского Союза выполнить план второго года послевоенной пятилетки к 7 ноября 1947 года.
На заводе в эти дни все захвачены творческим трудовым подъемом.
Плакаты — «молнии» извещают в конце каждой смены 06 успехах передовиков–стахановцев. На огромных щитах вывешиваются цифры общезаводского плана и цифры его выполнения.
Радиоузел завода ежедневно передает сводки с именами отличившихся героев–тружеников.
Вдохновением борьбы за скорейшее выполнение обязательств проникнут каждый новый день кипучей и напряженной жизни замечательного коллектива.
По норме на изготовление одного ротора требуется 7 часов. Но один из лучших сборщиков завода тов. Окунев в день опубликования обращения ленинградцев собрал и спрессовал шесть роторов. Рекорд Окунева повторил его сменщик Иоганоон. Тогда на следующий день тов. Окунев поставил новый рекорд.
Выдающихся показателей добились десятки других тружеников–героев. Карусельщики Метелкин и Хмелев выполнили за февраль норму выработки на 300 процентов. Слесарь–сборщик Евтеев и машинист Иванов — на 300 процентов. Токарь Владимир Петров, работая на двух станках по обработке валов, выполняет норму на 250 процентов. Недавно демобилизованный из армии токарь Егоров, работая на двух станках, дает в смену четыре ротора вместо одного по норме.
Цех № 4 (начальник цеха тов. Бирин) выпустил в феврале сверх плана 106 машин (машины для угольной и топливной промышленности).
Механический и железосборочный участки этого цеха ежедневно в течение 10 дней марта дают по 5 машин вместо 4 по норме. Карусельщик Волков на обработке коробок контактных колец дает вместо двух штук в день четырнадцать. Сверловщица Воронина на сверловке рымов дает 570 процентов нормы.
В цехе № 7 у каждого рабочего выработка не ниже 150 процентов.
Слесарь цеха № 2 Шубиков 8 марта закончил выполнение полугодовой программы и приступил к работе в счет второго полугодия.
С особым подъемом и воодушевлением соревнуются молодые рабочие–комсомольцы.
Фрезеровщица комсомолка Анастасия Матусова работает в цехе, где выпускается новейшая аппаратура — магнитные станции, предназначенные для управления электрическими двигателями. Она установила рекорд, сделав в смену столько деталей, сколько по норме ей полагалось сделать в течение 9 дней.
Выдающегося успеха тов. Матусова достигла благодаря тому, что объединила две операции в одну.
Комсомолец строгальщик Никита Лейкин пришел на завод, не имея никакой специальности. Старые производственники Серов и Бироков обучили его строгальному делу.
А сейчас Никита Лейкин и сам является одним из лучшх производственников, работает и одновременно учится в электромеханическом техникуме. Свою норму тов. Лейкин выполняет на 400 процентов. Он взял на себя обязательство выполнить к 7 ноября две годовые нормы.
Так труд молодых и старых производственников сливается в единый доблестный трудовой подвиг блистательных мастеров своего дела.
Слава этих людей составляет огромную и крепкую славу известного всей стране, знаменитого предприятия Ленинграда — «Электросилы».
Товарищ М. Анисимов ушел на фронт солдатом, вернулся на завод подполковником, награжденным многими орденами и медалями. Но старой славой не живут. Пришел в цех тов. Анисимов в июле и в тот же месяц завоевал звание лучшего мастера цеха. Сейчас он избран секретарем партийной организации цеха.
Другой большевик, тоже бывший солдат Великой Отечественной войны, моряк Балтийского флота М. Дудин — секретарь парторганизации модельного цеха. Свое трехмесячное задание тов. Дудин выполнил за 20 дней. Он изготовил сложнейшую деталь электроагрегата для угольной промышленности. Сейчас тов. Дудин взял обязательство выполнить за 45 дней другую работу, на которую по норме полагается 95 дней.
За каждой такой цифрой скрыт самоотверженный труд людей, чьи усилия приближают нас к счастью так же, как ратный подвиг в период Отечественной войны приближал нас к победе. И если хотя бы бегло, только в названиях, перечислить продукцию, которую выпустил завод «Электросила» в феврале, для каждого станет ясно, сколько новых богатств прибавилось в могучем силовом хозяйстве страны: турбогенератор мощностью в 50 тысяч киловатт для нефтяников Баку; 9 крупных машин мощностью свыше 1000 киловатт для черной металлургии; 100 машин свыше ста киловатт каждая — для угольной промышленности; 450 машин постоянного тока; 45 магнитных станций; 5 сверхплановых колхозных электростанций. Кроме того, развернута полным ходом работа по созданию нового 100-тысячного генератора для Свпри.
Какой могущественный источник движения и света, какая гигантская энергетическая Волга выльется неудержимым потоком из агрегатов, изготовленных «Электросилой» только за один месяц такого вдохновенного и доблестного труда!
Мы все знаем, как звучит слово «победа», но музыку этого слова слышат по–настоящему только те, кто в борьбе выстрадал его.
В период Отечественной войны Ленинград стяжал себе славу города–героя. Всем известно, какой тяжелый урон потерпела ленинградская промышленность в годы вражеской блокады Ленинграда.
И тем не менее трудящиеся Ленинграда сумели быстро двинуть вперед восстановление промышленности своего славного города. План 1946 года ленинградская промышленность выполнила за три недели до срока, а многие предприятия закончили выполнение плана за месяц до срока…
Таких успехов ленинградцы добились потому, что для них выполнение плана послевоенной пятилетки является кровным, жизненно важным делом.
Об одном из таких людей, обладающем, на наш взгляд, чертами многих настоящих ленинградцев, хочется рассказать подробнее.
Александр Алексеевич Козлов, сын рудокопа Чернохолупицкого поселка, бывший солдат царской армии, дрался на фронтах гражданской войны за родную Советскую власть. Он бился против Колчака у Тагила, Исети и второй раз был тяжело ранен под Тюменью.
Худой, голодный, в оборванной шинели, он пришел в Питер и вместе с другими рабочими, вернувшимися с гражданской войны, начал восстанавливать разрушенный завод «Электросила».
Вятские столяры известны всей России своим топким, нежным и вдумчивым мастерством. До службы в царской армии Козлов столярничал на уральских заводах и даже снискал себе уважение у знаменитых дереворезов.
Забытое дарование и профессия искусного столяра нашли себе новое и очень важное применение. Козлов стал модельщиком.
Он должен был из дерева делать модели частей электромашин, которые потом воплощались в металле.
Модели эти Козлов изготовлял для генераторов первенца советской электрификации — Волховской ГЭС, потом для электроприводов первого блюминга, потом для агрегатов Свирской, Днепровской и многих других гидростанций.
В ленинский призыв Козлов вступил в партию. Он относился к своему труду как к делу, завещанному Лениным, делу, которое приближает народ, страну к коммунизму.
Шесть раз заводские коммунисты избирали его в партийный комитет. В числе лучших большевиков Московской заставы он был избран в Московский райком ВКП(б).
Когда в годы Отечественной войны над городом Ленина нависла смертельная опасность, Козлов ушел в армию рядовым бойцом и взял с собой сына–подростка — 1925 года рождения.
В бою под Красным Бором Козлов был ранен. В этом же бою был ранен и его сын Леонид.
И снова — худой, в армейской шинели — пришел Александр Козлов на свой завод и начал восстанавливать его с неукротимой волей и верой в торжество духа советского человека.
На второй день он уже стоял у своего верстака и совершенными и точными движениями монтировал модель машины.
Нужно сказать, что работа модельщика — это сложное сочетание взыскательного труда краснодеревца с сосредоточенным мышлением конструктора и бесценной смекалкой русского мастерового.
Модельщик, получая чертеж сложнейшего агрегата, должен его выполнить в натуральную и объемную величину будущего механизма.
Кроме того, он должен решить сложнейшую задачу, ибо конфигурация отдельных деталей модели частенько должна иметь обратное расположение, почти такое же, как предмет, изображенный на негативе. От качества обработки модели зависит качество отливки.
Модельщик должен создавать конструкцию модели такой, чтобы она облегчала труд формовщика. Для этого ему нужно в совершенстве знать формовочное и литейное дело.
Каждая новая модель — это новое решение, новое открытие.
В 1946 году Александр Алексеевич Козлов выполнил четыре годовых нормы.
Это значит, что он, Александр Козлов, лично, в пределах своего труда, помогает ускорить восстановление угольной индустрии Донбасса, увеличить добычу нефти, помогает усилить мощность десятков станций в освобожденных районах, ускоряет строительство электростанций Энсо, Рыбинска… Он сокращает трудное время восстановления, приближает огромное счастье расцвета могущества нашей Родины.
Когда нужно было отлить кожух рабочего колеса для Энсо, по расчету конструкторского бюро необходимо было сделать 4 модели. Но Козлов нашел другой выход. Он сделал одну модель и с помощью дополнительных приспособлений произвел всю отливку, ускорив работу в четыре раза и сэкономив несколько вагонов лесоматериалов.
Благодаря новой технологии моделей корпуса электромотора, разработанной Козловым, формовщики в два раза увеличили производительность труда.
Александр Алексеевич Козлов, выдающийся модельщик завода «Электросила», является депутатом Верховного Совета СССР.
В своей депутатской деятельности тов. Козлов проявляет те бесценные черты характера, которые воспитывала и растила в нем партия.
После работы почти ежедневно Александра Алексеевича можно найти в райсовете, где он принимает своих избирателей. Более 1500 писем трудящихся пришло на его имя. Почти в каждом письме — просьбы о внимании, о помощи, о совете. И он сидит, склонившись, до вечера над этими письмами и не успокаивается до тех пор, пока не закончит дело так, как велит ему совесть большевика, старого русского рабочего, ленинградца.
1947 г.
СТАЛЕВАР СЕРГЕЙ МИХАЙЛОВ
Михайлов бежал по снежному белому полю с гранатой в руке. Навстречу ему бил пулемет.
Ударом плотного горячего воздуха Михайлова бросило на спину. На бурой взъерошенной земле неподвижно лежали многие из тех, с кем он шел в атаку. Боль в теле пришла одновременно с горьким сознанием, что атака немцами отбита, и эта душевная боль была сильнее всякой другой боли. Михайлов полз обратно, и, когда, подымая голову, он видел силуэт родного города, ему казалось, что город смотрит на него сурово, укоризненно. Вглядываясь, он различил очертания своего завода, разыскал глазами свой цех. И то, что представилось его взору, было превыше всего, ибо он увидел победу: все четыре трубы мартеновского цеха его завода «Большевик» дымили в небо.
Цех начал работать в самые тяжелые дни обороны Ленинграда, когда немцы ближе всего подошли к городу и бойцы изнемогали в неравных боях. Враг бил по заводу с такой же яростью, как и по цепям атакующих советских солдат. Но завод, несмотря на тяжелые ранения, продолжал свой воинский труд, и дым из его труб развевался в небе.
В окопе Михайлов стал рассказывать о заводе притихшим, измученным солдатам, и горечь в их сердцах таяла, а глаза зажигались радостным светом, когда Михайлов, простирая руку, указывал на струящийся из труб дым и говорил:
— Наша сталь день и ночь идет на врага. Вы не считайте, сколько нас сейчас в окопе, вы считайте, сколько нас вместе с ним — с заводом.
Пришло время, — сталь и люди, равные ей по стойкости, проломили фронт врага, хлынули на Запад. Михайлов победителем прошел Германию, побывал во многих странах Европы и вернулся на свой завод, в свой цех, озабоченная тоска о котором никогда не переставала томить его сердце. Возвращаясь домой из армии, он видел опустошения, какие произвел враг. И он чувствовал, как родная земля молит о стали, о реках стали, рождающих тракторы, комбайны, машины, мосты, здания.
Михайлов стал у печи, не снимая военного обмундирования. Люди, с которыми он начал работать, не имели опыта, — он стал учить их.
Транспортный цех еще не был восстановлен полностью, — частенько вместе с бригадой Михайлов таскал к печи шихту тоннами. Заваливали печь тоже иногда вручную. Богатырского телосложения, Михайлов мог один поднять многопудовый слиток. Через месяц обмундирование болталось на нем. Он осунулся лицом, но глаза его все больше и больше светлели живым огнем радости: ведь его люди работали с таким же упоением, как он сам. А это — главное.
Каждый раз, выдавая плавку, мысленным взором он представлял себе, как ручей ее впадает в гигантскую, живительную, солнечную реку стали, необыкновенную реку, из которой рождается мощь и сила нашей страны.
Михайлов поставил себе задачу: печь должна давать больше металла. Он начал бороться за каждый градус тепла. В короткие и напряженные минуты выдачи плавки шла битва за секунды и градусы.
Смелая и опасная борьба продолжалась во время плавки, Он вел печь с предельной температурой. Металл как бы искал лазейки, чтобы бешено прогрызть своды печи. Но сталевар зорко держал его на кратчайшем расстоянии от температурного предела и вовремя отбрасывал назад.
Поймать момент готовности плавки — одно из наивысших искусств сталевара. Металл должен быть выдан из печи не перегретым и не холодным и той марки, которой соответствовал заказ. Этот момент нельзя назвать иначе, как рождением металла. Вдохновенны и волнующи мгновения выхода стали, повторяющиеся тысячу раз и каждый раз снова наполняющие сердце восторгом, гордостью выигранной тяжелой битвы. Вот почему сталевары так чтут свой труд, так живут им.
Михайлов самозабвенно любил тех, кто умел отдать себя целиком труду, и он ненавидел, как труса на фронте, того, кто в работе своей не горел так, как он сам. Когда растерявшийся молодой машинист проломил откос печи и вывел ее из строя, Михайлов выбежал из цеха, чтобы сгоряча не сделать чего–нибудь плохого. Когда шихтовые краны однажды оказались неподготовленными, Михайлов разругал человека, ведающего механизацией, и сам стал приводить краны в порядок, не дожидаясь монтеров.
Один из тех, кого он так часто распекал за промахи, предложил кандидатуру Михайлова в члены бюро цеховой партийной организации. Он сказал: «Михайлов горячий человек, но он болеет за дело, живет им, он умеет взять за сердце».
Михайлов сумел так организовать труд в своей бригаде, что три человека у него справляются за пятерых. Не силой, а сноровкой берут они. Виктору Мамаеву около 18 лет, но он может выполнять самостоятельно все операции. Он подражает Михайлову во всем, видя в нем не только замечательного мастера, но и высокий образец человека. Для самого же Михайлова таким духовным образцом служит его брат Иван, погибший на фронте, знаменитый сталевар «Большевика». У печи Ивана Михайлова стал теперь Сергей Михайлов. И здесь, у этой печи, он выучил своего младшего брата Алексея. Командуя теперь соседней печью, Алексей соревнуется с братом Сергеем. И лучшей похвалой для них служит, когда старики сталевары, глядя на их работу, вспоминают Ивана Михайлова. Здесь же в цехе работают Антонина, сестра Сергея, и его жена Мария Осиповна. Эта семья ленинградских рабочих живет жизнью своего завода, как своей собственной. Каждое событие на заводе воспринимается ими, как личная радость или как личное горе.
За время войны Сергей Михайлов был награжден орденом Славы. Он говорит своим помощникам:
— Я этот орден осторожно ношу. У нашего города слава на века вперед, с ней рядом идти не всякий может. Когда я на немцев в атаку шел, в это время стариков сталеваров жены на санях в цех привозили, потому что у них ноги от голода опухли и последние силы свои они для печей берегли. Они сталь нам давали, как свою кровь фронтовику дают. Немец их здесь из орудий бил, а они штатскими считались. Как же достичь высоты их подвига? Вы об этом думаете? За каждую их военную тонну металла мы должны по тысяче выдать. Вот что это значит. Вот сколько с нас причитается, чтобы высокое звание сталеваров оправдать.
И в битве за металл Сергей Михайлович Михайлов, командуя своим подразделением, выигрывает бой за боем, давая скоростные плавки высококачественной стали. В этом наступлении он уже перевалил рубежи, намеченные планом, продолжая развивать свой успех дальше. Он предложил ввести реконструкцию в плавильном пространстве печи. Добился полной взаимозаменяемости профессий в своем боевом расчете. Он сумел вдохновить людей своей трудовой доблестью.
Однажды вечером, после выдачи удачной плавки, Михайлов сказал:
— Знаете, а вот я сейчас самый счастливый человек. Или, может, неловко так говорить. На фронте я много думал и все представлял себе, какое у меня в жизни может быть счастье. Но вот до такого не додумался. А вот пойду сейчас по улице, и приятно будет всем людям в глаза глядеть. На трамвай посмотрю и подумаю: по моей стали катит. Метро строят, остановлюсь, — опять же моя сталь. Газопровод прокладывают, а краны из моей стали. Так иду и думаю. А когда плавка затянулась, не ладилась, — скорей бы только домой попасть, на глаза людям неловко попадаться.
У этого сильного, мужественного, беспокойного русского рабочего душа взволнованного творца. Он видит своим умственным взором страну в борьбе и твердо знает свое место в ней. Он знает: каждая новая тонна выданного им металла — это новые машины, новые механизмы. Вот почему борьба за каждую секунду времени, за каждый градус тепла и лишний килограмм металла — это для него борьба за коммунизм. Вот почему ленинградец сталевар Сергей Михайлов в дни выдачи успешной, скоростной плавки ощущает всю полноту человеческого большого счастья.
1947 г.
ЛЕНИНГРАДКИ
Бессмертен подвиг ленинградских женщин. Матери, жены, сестры и дочери, они в дни войны и в дни мира прославили сияющее имя своего города героическим вдохновенным трудом.
И вся их жизнь, борьба, труд встают перед глазами.
Вот одна из ленинградских работниц Анна Васильевна Лукьянова, депутат Верховного Совета РСФСР, помощник мастера прядильного комбината им. С. М. Кирова.
38 лет тому назад Анна Васильевна пришла на фабрику, которой владел иностранный барон. Во дворе завода на подмостках стоял мастер–англичанин, а вокруг подмостков бесконечным печальным хороводом двигались девушки. Мастер, прежде чем нанять на работу, осматривал их, как лошадей барышник. В день за 12 часов работы Анна Васильевна получала 45 копеек. По субботам бесплатно мыла полы на фабрике, чистила машины. Ее никто не учил, как нужно работать на станке. Мастер–англичанин бил по рукам, штрафовал, кричал «русский дурак», но объяснить ничего не хотел. Даже ее мать, проработавшая на фабрике 35 лет, не знала, как устроен станок, отчего рвется нить, — она умела только быстро связывать нити — и все.
Как–то из Англии приехал новый инспектор. Он собрал работниц и сказал: «Вы — ленивые, глупые, русские твари. Вы не умеете работать. Я научу вас, как надо работать», — и приказал вместо шести станков работать на девяти. Тех, кто не мог справиться, выгоняли с фабрики. Падавших в изнеможении у станков работниц обливали водой и выбрасывали за ворота. За угол для житья Анна Васильевна платила 5 рублей в месяц. В комнате размером в 24 метра жили четыре семьи.
— Так прошла моя молодость, — говорила Анна Васильевна. — Я вспоминаю ее, и, кроме тягостного, постоянного ужаса быть выгнанной, наказанной, оскорбленной, кроме тупого страха перед непонятной машиной, безрадостного труда и беспамятного от усталости сна в душной клетушке под пьяные крики соседей, мне нечего вспомнить. И я так отупела, так привыкла быть ничем, что, когда произошла Великая Октябрьская революция, я сначала не понимала, какое великое освобождение, безмерное счастье принесла она нам. Но мне помогли. Работницы–коммунистки открыли мне глаза на мир, и я много увидела. Я стала заниматься в общеобразовательных кружках, в кружках по техминимуму, где нам преподавали инженеры, потом поступила на курсы подмастерьев. Теперь я уже знала, как устроен станок, почему рвется нить и что нужно сделать, чтобы предотвратить обрывы.
Я стала думать о том, правильно ли я работаю. И увидела, что до сих пор я работала неправильно. Я разработала и придумала ряд новых приемов и методов труда и стала ударницей. И как ударница, я передавала свой опыт другим. И вот я стала помощником мастера в молодежном цехе. Более 500 учениц я выучила за свою жизнь. Но не только мастерству я их обучала. Я хотела, чтобы они дорожили всем тем, что дали нам наша Советская власть и партия, чтобы они всегда помнили, от какой горькой доли спасла их Октябрьская революция. Ведь я же сама была спасена и считаю, что лучше умереть, чем вернуться к той жизни, которой когда–то я жила. Каждый раз, когда мы перевыполняли план всем цехом, я радовалась и говорила девушкам:
— Ну, спасибо вам, дорогие, от имени Советской власти. Ведь каждая лишняя ниточка прибавляет богатства, силы народу, чтобы проклятое прошлое не вернулось.
А они иногда шутили:
— Что это вы, Анна Васильевна, все прошлое вспоминаете, о нем уже забыть пора…
Началась война. Я знала, что хотят с нами сделать немецкие фашисты. И поэтому я в первые же дни пошла на оборонные работы, окопы рыть, и сына Виктора с собой забрала. Когда бомбили, обстреливали, я говорила Виктору:
— Раз они по женщинам стреляют, значит, они хотят напугать, чтобы мы струсили, ослабели. А без этого, выходит, им с нами не справиться. Значит, сил у них недостаточно.
И Виктор говорил мне:
— Правильно, мама.
Остановилась у нас фабрика. С питанием стало плохо. Но я так думала и говорила людям: все мы вместе одинаково недоедаем. Хлеба мало, но мы ведь все–таки изворачиваемся — суп из клея, из ремней варим, из лебеды лепешки печем. Ведь советский народ про нашу хлебную порцию знает. И как челюскинцам помощь оказал, таки нам окажет. Нужно только всем вместе держаться, как те на льдине держались.
Находились и такие слабодушные, которые говорили мне:
— Верно, что — как па льдине, только взял пас тут немец в капкан за горло.
Но я отвечала так:
— Не немец взял нас в капкан за горло, а мы его, ленинградцы, взяли в капкан за горло. Сколько дивизий мы здесь немецких сковали и держим, пошевельнуться не даем, в то время, когда наша армия их в других местах бьет, а мы тут их резервы душим. Вы это понимаете?
Умерли у меня в эти дни муж и сын Павел. Сына Виктора я отправила на фронт воевать. Осталась одна. Работала на оборону, вязала маскировочные сети. И старалась побольше быть на людях, чтобы помогать им.
Стали мы восстанавливать фабрику. Снова я молодежным цехом стала командовать, учить. И теперь я говорила своим ученицам, когда они нормы перевыполняли:
— Спасибо вам, дорогие, от имени Советской власти, ведь каждая ниточка нас к победе приближает.
А про царское прошлое уже не говорила. Немец его заменил — фашист. Молодежь хорошо знала, что это такое, и работала так, как я работала раньше, отбиваясь от проклятого прошлого, чтобы моя страна сильной стала. Два раза Виктор ранен был на фронте. Но свое горе я от людей прятала. В 1945 году мы уже превысили довоенную выработку и потом все время вверх шли.
В этом году лучшая моя ученица Мария Смирнова закончила годовую норму уже в августе. А весь мой цех выполнил свое слово, данное Родине, и до срока закончил годовой план. Советская власть, партия большевиков дважды спасали мою жизнь от гибельной доли, и сейчас вся моя жизнь проходит передо мной, и мне все кажется, что я сделала мало, и хочется сделать больше…
Так говорила советская женщина, ленинградка Анна Васильевна Лукьянова — депутат Верховного Совета, старая ленинградская работница.
Жизненный путь Клавдии Ильиничны Гречицы совсем иной. После окончания семилетки Клавдия пришла на завод «Красная заря» и поступила учиться. Потом стала на конвейер по сборке реле, потом снова начала учиться и получила высокую квалификацию контролера по тренировке малых АТС. Кропотливая, точная работа, требующая обширных знаний, давалась нелегко. Клавдия решила учиться дальше, чтобы стать инженером–электриком. Началась война. На заводе стали делать и ремонтировать поврежденные в боях армейские средства связи. Завод находился под огнем, его бомбили, обстреливали.
— Немцы нарочно обстреливают нас, чтобы срывать фронтовые заказы, — говорила Гречица, — нечего терять время по бомбоубежищам.
И девушки с ней соглашались.
Несколько раз горел цех, и девушки превращались в пожарных. В цехе были выбиты стекла, на полу лежал снег, часто приходилось, прежде чем приступить к работе, убирать цех после разрушений, причиненных бомбами и снарядами. Девушки работали как строители, монтажники, грузчики.
Потом у Гречицы началась цинга, распухли ноги и руки. Она пошла на завод, где изготовляли мины, и поступила туда контролером. Во время приемки мин можно было сидеть, и ноги не так болели, а распухшие руки не сильно мешали, потому что не было такой тонкой работы, как сборка средств связи, где некоторые детали не больше комариной ноги.
Она вернулась на свой завод, когда его начали восстанавливать. Работала как строитель. К 7 ноября 1944 года ее бригада собрала первую автоматическую станцию.
На завод пришли новые люди, их нужно было учить. Она стала бригадиром–инструктором и решила обучать фронтовиков–инвалидов Отечественной войны сложной специальности регулировщиков реле. Было очень трудно и им, и ей. Но она терпеливо, заботливо учила их. Она понимала, что дело не только в том, чтобы передать им знания: нужно внушить им веру в свои силы, в свою человеческую полноценность. Это была борьба не столько за то, чтобы человек овладел техникой, сколько за самого человека. Все свои душевные силы она отдавала этому большому делу. А. Русаков и Р. Кутьин стали лучшими регулировщиками цеха. К 10 сентября цех закончил годовую программу.
Вот что сказал один из бывших фронтовиков о своей молодой учительнице:
— Таких, как она, девушек в Ленинграде много. И они так же хорошо работали во время войны, как хорошо они работают и сейчас. Но укажите мне другую такую страну, такое государство, где есть хоть одна такая девушка, каких у нас в Ленинграде тысячи, — чтобы она оказалась способной пройти подобные испытания, которые прошли наши ленинградки. Дважды мою аппаратуру разбивало на фронте, и дважды я получал ее с завода отремонтированной с записочкой неизвестному бойцу от товарища Гречицы: с просьбой сообщить о качестве ремонта аппаратуры. И, когда я однажды приехал сюда на завод с фронта и началась бомбежка, я пошел искать бригадира по бомбоубежищам, потратил на это много времени и, только когда тревога кончилась, я нашел Клавдию Гречицу, спросил ее, где она так спряталась, что ее невозможно было найти. А она сказала мне:
— Мы не прятались, мы работали.
Вот эти слова и являются частицей ее биографии. И эти слова можно полностью отнести к нашим матерям, женам, сестрам и дочерям — ленинградкам. Я должен вам сказать, что нет такой меры, чтоб измерить душу народа, у которого женщины так прекрасны, так героичны и так могут любить Родину и нас всех с вами, не жалея своей жизни, сил!
Так сказал о Клавдии Гречице, о женщинах Ленинграда, о всех советских женщинах офицер, участник Отечественной войны, тяжело раненный на войне, но с помощью ленинградской скромной работницы снова вернувшийся в боевой строй строителей великого настоящего и будущего — строителей коммунизма.
1947 г.
УМЕНИЕ ПОБЕЖДАТЬ
Работницы ленинградской прядильно–ткацкой фабрики «Рабочий» дали обязательство к 7 ноября 1947 года закончить годовую программу и выработать сверх плана 6 миллионов метров ткани.
Это значит, что 1 миллион 200 тысяч женщин нашей страны смогут сшить себе новые платья только из одной сверхплановой продукции этой фабрики.
Фабрика дает вольту, батист, ленинградскую вуаль, шифон, тончайший сатин вместо бязи, марли, перкаля, плащ–палаток, выпускавшихся в дни войны.
За два месяца и семь дней 1947 года фабрика уже дала сверх плана 308 тысяч метров ткани.
Рабочий коллектив фабрики — 86 процентов женщин.
Замечательные ленинградки борются с трудностями послевоенного периода, торопя время грандиозного расцвета нашей Родины.
Мария Шебина за год закончила трехгодовую программу, Анна Лазарева за 13 месяцев — двухгодовую программу. За год закончила двухгодичную программу Антонина Лапенкова. И подруги написали по этому случаю шуточные стихи:
Ей все дано: огонь задора
Да страсть к работе и старанье,
Она же хочет очень скоро
Всю землю опоясать тканью.
На этой фабрике работает известная ткачиха, одна из инициаторов стахановского движения текстильщиков Ленинграда, Елизавета Васильевна Чепортузова. В 1928 году она пришла на фабрику ученицей к своей матери ткачихе. А в 1930 году во всесоюзном соревновании на лучшую ткачиху и подмастера она уже занимает второе место. В 1934 году на областном конкурсе за лучшее качество продукции она занимает первое место.
Природные дарования, взыскательная школа матери, чувство долга перед Родиной помогли ей выйти победительницей в трудном и большом состязании.
Чепортузова, легко и безукоризненно работавшая на 4 станках, поняла, что этого мало. Она перешла сначала на 6, потом на 8, а потом и на 12 станков.
Зоркие глаза народа заметили ее инициативу.
В 1939 году Чепортузова была награждена орденом Ленина. В этом же году она была принята в члены ВКП(б). В ознаменование великого дня своей жизни Чепортузова перешла на 16 станков.
Методам ее работы обучали в стахановских школах. Приезжие из братских республик в Ленинград изучали метод Чепортузовой. Она обучала своим совершенным приемам, скрупулезно обдуманным правилам дисциплины маршрута, Тонким движениям, из которых состоит виртуозный труд передовой ткачихи. Ее труд был великолепным творчеством.
Страдания, муки Ленинграда, стиснутого черным кольцом блокады, известны всему миру. Гибнет муж на фронте. Умирает мать, умирает ребенок. Но Елизавета Чепортузова — ленинградская коммунистка. Она находит в себе силы и побеждает.
После восстановления фабрики она снова у своих станков. Ее почин подхватывают другие ткачихи.
Чепортузова взяла обязательство дать к 7 ноября 1947 года сверх плана 38 540 метров первоклассного сатина «экстра».
Стоит вспомнить недавнее прошлое, как работали и жили в дни блокады эти ленинградские героини–труженицы. В первые же дни войны более полутора тысяч работниц фабрики ушли на строительство оборонительных укреплений вокруг Ленинграда. Более 100 «зажигалок» упало на фабрику. Женщины погасили их. Фугаски разрушили кровлю цеха. Женщины починили ее.
Из–за отсутствия топлива пришлось остановить электростанцию, питающую фабрику током. Фабрика встала на консервацию. Бережно женщины покрывали свои станки густой смазкой, чтобы сырость, ржавчина не повредили их. Это был печальный, горький и тоскливый труд.
Шесть месяцев фабрика стояла, пронизываемая стужей, пустая, безмолвная. Работницы ушли на 5‑ю электростанцию работать на разгрузке дров. Очень тяжелый труд в пургу, в метель, когда слабое от голода тело смертельно каменеет от мороза и простое деревянное полено кажется таким тяжелым, будто оно вылито из чугуна. Но ток — это жизнь, и нужно было бороться за него в погруженном в грозную темноту гордом городе.
5 июня 1942 г. по предложению райкома партии решено было «разморозить» фабрику и снова пустить ее в ход. Все мужчины — мастера, наладчики — были на фронте. В цех пришли старики, старая гвардия текстильщиков. 72-летний наладчик Егорушков Петр Ефимович, Байков Василий Алексеевич, проработавший 50 лет, Терентьева Прасковья Тимофеевна, проработавшая 40 лет, Соколова Пелагея Федоровна, отдавшая 34 года фабрике, Новикова Зоя Георгиевна…
Люди настолько ослабели, что часто наладчик, устра–нив неполадки в станке, не мог без помощи вылезть из–под него.
Для наиболее слабых при фабрике организовали стационар, где буквально была спасена жизнь десятков лучших стахановцев. Девушки носили с фабрики «Вена» в огромных бутылях сосновый витаминный экстракт.
В тяжелых условиях коллектив фабрики за июль — декабрь 1942 года выработал 3367 тысяч метров тканей. И сорт новой ткани они назвали «Победа».
Да, это была великая победа человеческого духа.
Не хватало топлива. Тогда в Ленинграде развернулось движение, для оценки благородства которого нет слов. Старые ткачихи фабрики стали жертвовать свои жилища, свои деревянные дома на топливо, на дрова. Сотни ткачих фабрики отдали свои дома на слом. Они отдавали их просто, без громких слов.
На вечерах встречи с фронтовиками, происходивших на фабрике, плакали не женщины, слушая рассказы фронтовиков, а плакали фронтовики, слушая скупые рассказы ткачих о работе, о цене каждого добытого ими метра ткани.
И в этих тяжелых, нечеловеческих условиях вырастало и закалялось новое пополнение ткачих.
15-летнюю Катю Суханову мать привела к себе в цех потому, что у них больше не было дома. Через два месяца Катя уже работала самостоятельно, и теперь она передовая ткачиха, прекрасно знающая технику своего дела. Суханова работает на 9 станках, вырабатывая батист. До войны не было случая, чтобы ткачиха, работавшая на батисте, управлялась больше чем с шестью станками.
Когда после долгого перерыва в Ленинграде под звуки «Интернационала» пошел первый трамвай, старая ткачиха Евдокимова озабоченно заявила:
— А не пора ли нам, девчата, подумать о выработке тонких сортов? Видать, скоро мы немцев одолеем. Нужно будет для встречи мужей женщинам красивые платья сшить.
…А сейчас эти женщины воодушевлены великой целью приблизить победу послевоенной пятилетки. В цехах созданы специальные комиссии, возглавляемые мастерами, для изучения труда каждой работницы и устранения всех помех, мешающих высокой производительности. Знатная ткачиха Елизавета Чепортузова обучает молодых ткачей, десятками переходящих на многостаночное обслуживание. В специальной школе обучаются 300 новых ткачих, из которых будет скомплектована третья смена. Мастер Зоя Георгиевна Новикова недавно досконально разработала смелый план новаторских мероприятий, который должен дать значительное повышение производительности труда. Этот план будет на днях обсуждаться на конференции текстильщиков Ленинграда.
Кипением творческого трудового подъема захвачен весь коллектив фабрики.
Ленинградские ткачихи в этом великом соревновании — мы верим — одержат новую трудовую победу!
1947 г.
НЕПРЕКЛОННЫЙ ЧЕЛОВЕК
В пятьдесят лет начать заново жизнь, когда тяжкое ранение лишило человека одной pj/ки ц искалечило другую, — трудно.
Ну, а если этот человек озабочен не только своей личной судьбой, а горящее сердце большевика жжет его, наполняя все существо неутолимой жаждой служить своей Родине, своему народу, и без этого священного служения человек не видит смысла в своем существовании? Как быть тогда?
— Нужно собрать все свои силы и отдать их каплю за каплей тому, чему ты служил всю свою жизнь, — так решил Кирилл Прокофьевич Орловский, начиная заново свою жизнь в пятьдесят лет, человек, у которого в тяжелом ранении были искалечены обе руки.
Впрочем, неверно так говорить, что он начал заново свою жизнь.
С 1918 года Кирилл Прокофьевич Орловский — член партии. Еще до войны он был награжден орденами Ленина и Трудового Красного Знамени. Он искал себе места на тех участках нашей героической борьбы, где труднее, где качество советского человека подвергается наивысшему испытанию.
Словом, он вел себя так, как должен вести себя член большевистской партии.
И когда началась Великая Отечественная война, Орлов–скин, неся за плечами опыт солдата гражданской войны и офицера Советской Армии, отправился в тыл врага в качестве командира партизанского отряда.
Он дрался с немцами на земле своей родной Белоруссии, и эту непокоримую землю он превратил в огненный ад для врага.
Кирилл Орловский со своими подрывниками сделал железные дороги для немцев непроезжими, а шоссейные — непроходимыми. Когда не хватало тола, партизаны вытапливали его из вражеских авиабомб. Они свято выполняли свой долг.
Однажды Орловский организовал партизанскую засаду. Он задумал уничтожить руководителей гитлеровского командования в Белоруссии.
Партизаны лежали, зарывшись в снегу во время жестокой стужи возле дороги, по которой должен был проехать гитлеровский кортеж. Тяжелые, трудные часы ожидания. А потом возник бой жестокий, стремительный. Кирилл Орловский подскочил к саням, где в собачьей дохе сидел один из главных фашистских чиновников. Орловский замахнулся пакетом тола, чтобы метнуть его в ненавистного палача белорусского народа. Но случайная пуля немцев попала в пакет, который был в руках Орловского. II тол взорвался. Обожженный, тяжело раненный, Орловский лежал в нескольких метрах от места взрыва. Он лежал на снегу, и замерзающая кровь красной глыбой впаялась в его плечи. Но когда товарищи хотели оказать помощь Орловскому, он крикнул им, крикнул, как человек, который умеет приказывать:
— Сначала кончайте с врагами! Потом подойдете ко мне.
Студеной ночью по лесу, по кривым дорогам, проваливаясь в снегу, везли в санях Орловского в соседний партизанский отряд, который находился за много километров от места боя, везли его туда, потому что там был врач.
А когда привезли Орловского, оказалось, что у врача нет наркоза, нет инструмента, чтобы произвести операцию. Орловский сказал: «Делайте без наркоза, чтобы жить, я все вытерплю». Врач объяснил партизану: для ампутации нужна пила. Партизаны принесли обыкновенную пилу–ножовку, ее наточили, выварили в кипятке. Но в землянке — темно, в ней нельзя оперировать. Тогда в снег вбили колья, на них положили лыжи, и это сооружение стало хирургическим столом.
Врачу не удалось закончить операцию. Немцы напали на отряд, завязался бой. Раненого снова положили в сани, полуобнаженного, замотанного бинтами, забросали полушубками и повезли тайными тропами в безопасное место. II только там была закончена ампутация. Все время Орловский находился в сознании. Во время боя, лежа в санях, он давал указания пулеметчикам. Он выдержал все.
Сколько же нужно человеческой воли, чтобы вытерпеть все эти муки, чтобы в этих муках не уронить достоинства командира?! И Кирилл Орловский вытерпел. Он все время оставался командиром. Он был большевиком. Он сумел победить страдания, как большевик.
Через три месяца Кирилл Прокофьевич Орловский встал на ноги, но он был безрукий.
Кому нужеп партизан без рук, как он будет драться?
Но есть у человека то, что ценнее всего на свете, если он настоящий человек. Это ум и сердце большевика.
Кирилл Орловский стал снова командовать своим партизанским отрядом. И командовал он этим отрядом так, что слава об отряде гордо шумела по всем лесам Белоруссии.
Некоторые думали, что «безрукий» — это фамилия замечательного командира героического отряда.
И вот пришло время, когда Кирилл Прокофьевич Орловский, бывший партизан, Герой Советского Союза вернулся к себе домой, в Москву. Он даже не мог обнять жену, детей — ему нечем было обнять.
Но этот человек не привык сдаваться, не привык уступать никаким обстоятельствам. И Кирилл Прокофьевич Орловский начал новую борьбу за жизнь, за такую свою жизнь, чтобы она была снова полезна его Родине.
Дни и ночи Кирилл Прокофьевич Орловский учился. Он изучал все, что имело отношение к агрономической науке, он встречался с агрономами, профессорами, академиками, он учился и мечтал. Он мечтал о своем родном селе Мышковичи в Кировском районе Бобруйской области, где лежал его родной, разоренный немцами колхоз «Рассвет». Мечтая, он работал, ездил в лучшие колхозы и совхозы страны, просматривал материалы сельскохозяйственной выставки. Он решил написать письмо в Центральный Комитет партии. И прежде чем написать это письмо, он долго обдумывал его.
Кирилл Прокофьевич просил ЦК доверить ему организацию образцового хозяйства в колхозе «Рассвет». Он дал обязательство до 1950 года добиться следующих показателей: от 100 фуражных коров достигнуть годового удоя молока не меньше 8 тысяч килограммов на каждую корову;
сеять не меньше 70 гектаров льна и в 1950 году получить не меньше 20 центнеров льна–волокна с каждого гектара;
сеять 160 гектаров зерновых культур и в 1950 году получить не меньше 60 центнеров с гектара;
в 1948 году на территории колхоза создать 3 снегозадержательных полосы, на которых будет посажено не меньше 30 тысяч деревьев;
посадить на 100 гектарах плодовый сад;
силами колхозников построить поселок на 200 квартир.
По расчету Орловского, валовой доход колхоза в 1940 году составлял только 167 тысяч рублей. Он давал обязательство, что в 1950 году колхоз добьется дохода не менее 3 миллионов рублей.
Кирилла Прокофьевича Орловского принял Андрей Андреевич Андреев. Орловскому была оказана помощь.
В колхоз «Рассвет» Орловский приехал спустя несколько дней после освобождения села. Первые дни были самыми тяжелыми. Обугленные развалины, вырубленные сады… Вдовы, сироты, горе людское… Родную сестру и многих друзей юности убили немцы. Нужно было начинать делать жизнь.
Началась борьба за новую колхозную пятилетку, борьба, возвышающая советского человека над всеми трудностями.
В первый же год в колхозе «Рассвет» были построены электростанция, мельница, лесопилка, скотный двор, амбары, гараж, построены хаты, заготовлены тысячи тонн торфа для удобрения почвы. Это были первые победы мирного труда. Но как воодушевили они людей, истосковавшихся по счастливому и героическому труду на своей освобожденной от оккупантов земле!
Все силы, всю свою страсть, всего себя Кирилл Прокофьевич Орловский отдает борьбе за человеческое счастье.
1917 г.
СЛОВО, ДАННОЕ РОДИНЕ
Четвертого января на трибуну предвыборного совещания представителей трудящихся одного из избирательных округов города Москвы поднялась молодая женщина, тонкая, хрупкая, гладко причесанная. В углах серых блестящих глаз ее лежали утомленные светлые морщинки, какие во время войны приходилось видеть у летчиков или снайперов. Сосредоточенным, ушедшим вглубь взглядом она обвела собравшихся и сказала медленно, не в силах побороть звенящего волнения в голосе:
— Когда все мы собрались обсудить вопрос о выдвижении кандидата в депутаты Верховного Совета РСФСР, мы почувствовали, что у нас у всех одна общая дума и словно одно сердце.
Я работница Измайловской прядильно–ткацкой фабрики. Воспитанницей детского дома пришла в 1933 году на фабрику и стала работать на автоматических ткацких станках…
Здесь нам хочется прервать Клавдию Алексеевну Шишкову и несколько вернуться назад…
До Отечественной войны Клавдия Шишкова ничем не выделялась в цехе. Она ни разу не то что не перевыполняла нормы выработки, но даже как будто не пыталась этого делать. И если после работы и посещала курсы повышения квалификации, то делала это не столько для себя, сколько из душевной привязанности к своей подруге, энергичной, самостоятельной и нетерпеливой Лизе Морозовой, которая мечтала стать инструктором.
Но в тяжелые годы войны, когда было трудно жить, трудно работать, когда стены цеха промерзали насквозь, когда отсутствовали запасные части к станкам, а механические мастерские вместо того, чтобы ремонтировать изношенные детали, изготовляли боеприпасы, когда из–за трудностей снизилась выработка, вдруг со всей яркостью раскрылась сильная, непреклонная воля, дремавшая до сих пор в этой маленькой женщине.
Клавдия Шишкова поняла вдруг всю связь своего труда с тем гигантским усилием, которое делала вся страна для того, чтобы отразить удары, наносимые врагом.
Вот это ощущение живой своей связи в минуту опасности, нависшей над Родиной, со всей страной, со всеми советскими людьми и своей ответственности в эти грозные дни и было источником рождения новой личности.
В октябре 1941 года Клавдия Шишкова выполняет норму на 130 процентов, и потом из месяца в месяц в течение всей войны она с достоинством держит звание лучшей ткачихи фабрики.
Это было подвигом. Она свободно и настойчиво совершала этот подвиг, видя впереди великую и всеобщую цель. Но она не смогла бы сделать свой труд равным подвигу, если бы не было еще некоторых обстоятельств…
В цехе вместо мужчин–наладчиков остались одни неопытные женщины. Шишковой пригодились все ее знания, приобретенные на курсах повышения квалификации. Помощи ждать было не от кого. II от этого обостренного чувства личной ответственности появилась сознательная, настойчивая потребность в расширении объема своих технических познаний.
После работы Шишкова училась ожесточенно, жадно. II эта учеба, новые знания раскрыли ей иной взгляд на труд.
С помощью технических знаний она, продумывая свой труд заново, стала по–новому осмысливать каждую свою операцию, стремясь найти наиболее разумный, рациональный, экономный метод.
Это творчество ума породило иное отношение к труду и иные результаты его.
Она разработала свой маршрут, сократив его до 4680 метров. Разработка этого маршрута требовала точного знания капризов каждого своего станка, воли и выдержки. Нужно понять, что такое маршрут для ткачихи, когда за смену женщине приходится проходить по 10 километров между станками.
Шишкова, достигнув виртуозного мастерства, тратила на ликвидацию обрыва почти в два раза меньше времени, чем другие ткачихи.
1950 нитей напряженно трепещут в каждом станке. Сначала Шишкова работала на 25 ткацких автоматических станках, потом перешла на тридцать, потом — на сорок и ныне работает на пятидесяти.
Вы представляете эти десятки тысяч нитей, каждая из которых требует к себе внимания, каждая может порваться и к каждой нужно склониться, чтобы поправить, если она просит о помощи!
Вы понимаете, что это такое по сумме человеческого напряжения и внимания! Ткачиха должна различать звучание голоса каждого станка — в этом слитном грохоте, когда голос человека гаснет, как свеча на ветру, — а уход за основой, а контроль за качеством ткани, пуск станков, автоматически останавливающихся в случае обрывов нити, и т. д. и т. и.
Сколько же нужно внутренней, сознательной убежденности в высокой важности своего труда, чтобы ни на секунду не выходить из состояния собранности, волевого, зоркого напряжения, в котором находится ткачиха всю смену! Вот поэтому у Клавдии Шишковой в углах глаз — тонкие усталые морщинки, такие благородные, как в дни войны они были у летчиков или снайперов.
Вот эта высокая духовная дисциплина, внимание, целеустремленность остро и сильно выработаны усилием долго тренированной воли.
И все это: высокая способность ума к длительному волевому напряжению, зрение, слух, виртуозные движения пальцев, сращивающих нити, окрыляющее сознание значительности своего труда, любовь к нему — и составляет то, что только в нашей стране называют проникновенным словом — талантом, дарованием, овеянным трудовым гением народа.
Да, в Клавдии Шишковой в тот момент, когда она осознала значение своего труда, единство своего трудового усилия со всем гигантским напряжением страны, и раскрылось дарование — талант выдающейся ткачихи.
И этим стоило гордиться, ибо в нашей стране трудовая доблесть равна всем другим высоким способностям человека.
И когда Клавдия Шишкова, стоя на трибуне, с нескрываемой гордостью сказала: «В 1946 году я соткала сверх нормы 32 тысячи метров ткани, свою годовую норму я закончила 29 октября… На 40 станках я свою декабрьскую норму выполнила на 134 процента», — голос ее потонул в шуме восторженных аплодисментов. А она стояла, опираясь руками о трибуну, и глаза ее светились от гордости, от ощущения безмерного счастья.
И все понимали, что эта женщина сделала все, что могла, для приближения счастья другим людям. Она торопила время, побеждая его! 32 тысячи метров ткани сверх плана соткали ее руки, и если бы все работали с таким умением, разве трудности послевоенного времени не сократились бы с облегчающей быстротой?!
Но вернемея к вопросу о гордости, самолюбии и трудовой славе. Поговорим о духовной чистоте советского человека, об особенностях его души, о силах его, о любви к славе. Словом, о том, что называем мы чувством или сознанием своего личного «я» и общественного «мы».
Ткачихи шутя говорят: «Найти хорошего мужа легче, чем хорошую сменщицу». От выбора сменщицы действительно зависит очень многое в трудовой жизни ткачихи. Когда знаменитой ткачихе Клавдии Шишковой нужно было найти сменщицу, вся фабрика была взволнована в поисках кандидатуры. Назывались имена самых опытных, квалифицированных ткачих. Все понимали, что от качества сменщицы будет зависеть вся дальнейшая работа Шишковой. Неопытная, нерасторопная ткачиха может нарушить всю гармоническую настройку станков и, сдавая на ходу смену, может заставить Шишкову тратить много времени на приведение станков в порядок. Поэтому понятно, как остро обсуждался вопрос о сменщице.
А Шишкова выбрала себе в сменщицы молодую девушку, только что окончившую школу ФЗО, Дусю Самойлову. Шишковой говорили, что она себя загубит. И действительно, Шишкова, принимая станки после Самойловой, мучилась, чтобы привести их в надлежащий порядок, и от этого даже выработка несколько снизилась.
Но Шишкова упорствовала и не расставалась со своей неопытной сменщицей. И вот почему. Острым, проницательным глазом она подметила в Самойловой то, что раскрылось в ней самой сейчас со всей зрелостью, — особые приметы таланта, дарования ткачихи. И она решила вырастить из этого подростка сильного и самостоятельного, высокоодаренного мастера, виртуоза. Это был риск. И она платилась за него. Но, оставаясь после своей смены, настойчиво учила Самойлову тонкостям ткацкого искусства. Способности Самойловой под опытными руками Шишковой начали раскрываться, и вскоре она стала приближаться к показателям своей учительницы. Юная слава соревновалась со славой знаменитой ткачихи Клавдии Шишковой.
Но когда Клавдия Шишкова решила перейти на обслуживание 40 станков, Дуся Самойлова расплакалась. Она испугалась такого числа станков — ведь каждый дополнительный станок требует нового внимания, заботы, знаний, напряжения.
И тут бы, казалось, Шишкова могла недосягаемо опередить свою талантливую ученицу, сохранив от всяких посягательств знамя своей трудовой славы. Но Шишкова думала не о себе, не о своей личной славе, она думала о славе ткацкого подвига. II снова Шишкова остается после своей смены и учит Дусю Самойлову всему тому, чего достигла сама. Дуся Самойлова идет снова почти рядом со своей наставницей. И уже некоторые поговаривают о том, что счастье славы непрочно. А как тяжело добывалась эта слава Шишковой, вы уже знаете.
Стоя на трибуне, Клавдия Шишкова говорила:
— Товарищи! Это далось мне не легко, пришлось потрудиться немало. Но ведь перед нами поставлена великая задача — сделать нашу Родину еще сильнее, поднять наше хозяйство еще выше, дать народу больше товаров широкого потребления. Вот я и решила на своем посту всеми силами помочь нашей стране выполнять эту задачу. С первого дня второго года пятилетки я перешла на обслуживание 50 станков.
И, подняв глаза, словно видя что–то очень большое, она сказала тихо, проникновенно, как говорят, обращаясь только к одному человеку:
— Я даю здесь обещание справиться и с пятьюдесятью станками и ко дню выборов соткать не меньше 28 тысяч метров ткани.
Обращаясь к сидевшим в зале людям, она объяснила:
— Я, товарищи, беспартийная работница, но я считаю себя ученицей партии и, как советская работница–стахановка, уверенно говорю: дело, за которое взялся советский народ, будет выполнено!
В цехе, на том участке, где работают Клавдия Шишкова и Дуся Самойлова, висит сейчас красный транспарант: «Здесь на 50 станках работают лучшие ткачихи цеха Клавдия Шишкова и Дуся Самойлова. Слава передовым стахановкам!»
В ночь на третье февраля Клавдия Алексеевна Шишкова сдала до срока 28‑ю тысячу метров ткани.
Свое слово Родине она сдержала с честью.
1947 г.
НОВАТОРЫ И КОНСЕРВАТОРЫ
22 года назад на одну пз шахт Боково–Хрустальского рудника привезли новую американскую врубовую машину, которая за океаном получила всеобщее признание, как последнее достижение мировой горной техники.
Александр Сердюк, молодой русских! горняк, работавший помощником механика рудоуправления, с большим вниманием отнесся к заморской новинке.
Он с уважением, но взыскательно изучил машину и пришел к выводу, что она далеко не отвечает требованиям советскшг социалистической каменноугольнох! промышленности.
Американская врубовка подрезала уголь только от почвы пласта. Для того же, чтобы уголь отделить от массива и раздробить, нужно было проводить по старинке взрывные и ручные работы.
Пять лет Сердюк работал и создал такую машину, какой еще не было ни в Америке, ни в других странах.
Машина Сердюка не только подрезала уголь от почвы пласта, но и отрезала от массива. Это достигалось заменой на врубовой машине плоского бара изогнутым.
Развивая дальше свою идею, Сердюк пришел к конструкции угольного комбайна с кольцевым баром. Эта машина вырезала в пласте саморазваливающегося угля глыбу, которая, дробясь при своем падении, скатывалась вдоль забоя к месту погрузки.
Понятно, какое революционное значение имели этй машины в угольном деле. Они отвечали не только самым существенным интересам нашей экономики, но и в своем принципе соответствовали стремлению советского государства максимально облегчить труд рабочих под землей.
Но есть у нас новаторы и есть консерваторы. Последние приветливо сгибают свои, как говорили в старину, выи при виде всякого заграничного изделия и падменно задирают носы, когда их ставят перед оригинальным советским изобретением.
Вместо того чтобы дать возможность Сердюку широко испытать эту машину в производственных условиях, тау кие консерваторы, надев личину добрых нянек, решили не выпускать нелюбезное их сердцу детище из лабораторных яслей.
Все же была выпущена серия кольцевых и изогнутых баров Сердюка, но они были выпущены на базе маломощных врубовых машнп ГТК‑3, предназначенных для прямого бара. Это не позволило широко применять изогнутые бары в промышленности. Их удалось использовать только в тех шахтах с крутопадающими пластами, где был непрочный уголь. И даже в этих условиях из–за недостаточной мощности врубовки приходилось применять укороченный но сравнению с прямым изогнутый бар, что снижало его промышленный эффект.
Даже с этими недостатками комбайны Сердюка, проходя испытание в шахтах 2/12, имени Феликса Кона и в Ново–Мушкетове, дали выдающиеся результаты.
Месячная производительность забоя, где они применялись, была повышена в среднем с 3500 тонн до 5000 тонн.
Война прервала испытание комбайна в тот момент, когда он уже получил признание угольщиков.
В 1941 году в немецком горнотехническом журнале «Глюкауф» появилась статья, анализирующая состояние механизации угольной промышленности в Советском Союзе. В этой статье, разжигавшей бандитские аппетиты немецких промышленников, описывался быстрый рост угледобычи в Советском Союзе после первой мировой войны, а также развитие подземной механизации и в особенности в очистных работах. Говорнлось в статье и о том, что в русской горнорудной промышленности создано «определенное число собственных конструкций, часть которых представляет замечательное и оригинальное решение». Среди ряда советских горнорудных машин описывался комбайн Сердюка.
Эта статья служила директивным указанием немецкому военному командованию о методах грабежа ценностей первоочередной важности для немецкой промышленности.
В 1944 году в том же журнале «Глюкауф» был опубликован отчет об использовании украденной в Советском Союзе конструкции Сердюка в немецкой угольной промышленности. Говоря о применении комбайна Сердюка на немецких шахтах, в отчете указывалось: «В последующие месяцы кривая производительности поднялась еще выше, и в декабре 1943 года экономия на задолженных сменах составляла кругло 5 смен на 109 тонн добычи но сравнению с нормальной системой разработок».
Эта история имеет свое продолжение. Похищенная немцами конструкция Сердюка попала в качестве… германского технического патента. Но нас интересует сейчас другое.
А. Сердюк после войны решил отдать все творческие силы дальнейшему совершенствованию своего открытия. Но тут он столкнулся с утверждениями, что изогнутые бары себя не оправдали. Не желая утруждать себя анализом работы изогнутого бара, бюрократы спрятались за эту отговорку.
Материалы о работе машин Сердюка лежали без движения в архивах Министерства угольной промышленности около шести лет, никем не обработанные, не изученные. А. Сердюк вынужден был сам обработать и изучить эти материалы с группой своих конструкторов, и после двухмесячного труда выяснилось, что производительность труда забойщика на крутых пластах, где эти машины применялись, увеличилась почти в пять раз по сравнению с производительностью забойщика, вооруженного отбойным молотком.
Цифры разительные.
1947 г.
СКОРОСТНИКИ
…Киев! Да разве можно не любить его красоту. Подымитесь на Владимирскую горку и гляньте. Днепр. Это же не река, это же нежнейшее море. А пространство! Край земли видно. Хлопцы, которые с войны вернулись, говорили: есть за границей города, получше Конотопа есть, но прекраснее Киева нет.
Сколько веков народ наилучшее место на земле искал—и нашел! И вот здесь город поставил… Киев!
Подождите, скоро он еще лучше будет. Смотрели, как по Крещатику люди гуляют? А ведь его сильно порушили немцы. Но думаете, люди только на разбитый горький камень смотрят? Нет, они новый Крещатик видят. Они дивные его будущие здания всем сердцем чуют. Вот приезжайте снова и скоро увидите.
Может быть, я слишком патриотично о своем городе говорю, а?
Что я скажу тогда про Ленинград? Ну, это же великая героическая академия рабочего класса. Вот что это такое. По его улицам с непокрытой головой надо ходить. Его ни умом, ни взором не охватишь.
Ездил я в Ленинград для обмена опытом к знаменитому токарю–скоростнику товарищу Борткевичу. Вот, скажу вам, человек! Мастер — золотые руки. Образованный, культурный, в своем деле профессор, настоящий ленинградец. Восемьсот чертежей он мне дал новых приспособлений, инструмента, различных режимов обработки металла, новых станков для резки металла и заточки инструмента.
Пришел я там на один завод, стоит станок, ну, волшебство рук человеческих, умница, сам себя полностью обслуживает, только говорить не умеет, но когда операцию заканчивает, — звонком предупреждает. И такой станок критикуют. За что, спрашиваю. А за то, говорят, что конструктор не предусмотрел тех новых скоростей, на которых в 1950 году будут наши скоростники работать. Видите, на кого технику равняют, хоть она и волшебная.
В Ленинграде я заключил договор на социалистическое соревнование с токарем Козыревым. Взял я обязательство выполнять ежемесячно не меньше 500 процентов нормы. Дать в течение года рационализаторских предложений, экономящих не менее 100 тысяч рублей. Еще ряд других обязательств взял, но самое трудное — книгу я обещал написать о методах скоростного точения. Не литератор я, не ученый. На завод пришел 25 Лет назад неграмотным, чернорабочим был, окончил, правда, вечернюю школу рабочей молодежи, потом на вечернем рабфаке учился, прошел курсы по теории резания металла, Курсы мастеров, дома занимался, до войны библиотечку себе собрал в 300 книг по холодной обработке металла.
К книге величайшее уважение и любовь имею. Но самому написать — строго, ясно, доходчиво — это ж так трудно.
Я очень люблю свое дело, увлекательная эта профессия — токарь. Много мыслей всяких, да не все в строку. Вот, например, сноровка, опыт, все это очень хорошо, а вместе с тем очень мало. Теперь настоящий токарь должен быть образованным, мыслящим человеком; Сложнейшие машины, особые качественные металлы, новый режим резания, новая технология. Вот получили мы заказ на экскаватор, каких мы еще не делали, пускать в производство должны были через два месяца. Пошел я в конструкторское бюро, ознакомился с проектом, выписал для себя чертежи тех деталей, которые, возможно, мне придется обрабатывать, посоветовался с инженером–металлургом, какие стали будут идти на них, а после работы, когда домой приходил, расчеты режима прикидывал. Два месяца готовился. И когда детали поступили в цех, у меня уже вся технология была разработана.
Специальную резцодержательную головку придумал, приладил индикаторные приспособления для настройки резцов на размер и благодаря всему этому сразу дал увеличение нормы в семь раз. Как видите, только на одной сноровке и опыте далеко не уедешь.
Или вот: точили мы тонкие валы для экскаваторов. Операция несложная, но крайне медлительная. Нельзя было применять резцы с победитом, крошились они, а обыкновенные быстро тупились. После работы остался я и экспериментировал, испортил резцов кучу, а причины понять не мог. Ночи пе спал, думал и, наконец, понял — вибрация. Вибрирует вал во время обработки и разрушает победит, вот в чем дело. Значит, надо устранить вибрацию. Два месяца, как шальной, перепробовал все способы крепления, и ни один не давал результата. Наконец, сконструировал я жесткое крепление. Стал испытывать его — нет вибрации, держится победитовый резец. Но тут решил я подвергнуть свое приспособление самому рискованному испытанию. Переменил шестерни у станка, чтобы увеличить обороты, запустил его на таких высоких оборотах, на каких не только валы не обрабатывают, но вообще в токарном деле у нас не применяли. Решил, пусть несколько минут станок на таком режиме идет только для испытания крепления. Душа, конечно, замерла. Вдруг, думаю, крепление не выдержит, и все к чертям разлетится.
Работаю час, два, уже светает, а станок, как часы.
Трудно передать, что я тогда чувствовал. Но не оттого я полноту счастья узнал, что приспособление мое испытание выдержало. Другое меня поразило. Скорость. Значит, может станок на высоких оборотах работать, и такой режим может быть постоянным. Понимаете, как меня всего перевернуло от этой мысли! Думаете, я от своей гордости был взволнован? Нет. Я волновался оттого, что ведь так мы уже работали во время войны, но я не отдал себе после отчета, не продумал всего того нового, что во время войны в технике родилось.
В Сибирн мы тогда как работали! Темпы, скорости — все тогда решало, и мыслили мы скоростями. Я тогда тысячником был, свыше тысячи процентов нормы выполнял. И вдруг, когда пришло радостное время нашей победы, вернулся я в свой родной Киев и все как будто это забыл. Вот какие мысли меня тогда волновали.
Написал я в партийный комитет заявление, что беру обязательство: теперь в каждый послевоенный год выполнять пятилетнюю норму. II вызвал на соревнование киевских токарей.
Понимал я всю ответственность этого вызова. Дело было не только в том, выполню я, Семияский, свое слово или нет. Дело было серьезное. Должен был я, как большевик, раскрыть на своем примере все общественное значение скоростного метода. Ведь нельзя было его ограничивать только одной нашей профессией — токарей, нужно было у людей вкус к высоким темпам вызвать, увлечь их.
Как вам уже говорил, изучил я предварительно все технологические данные, детали, которые мне придется обрабатывать, разработал режимы, одновременно станок себе приглядывал, обдумывал. Остановил я свой выбор на револьверном станке.
Высококвалифицированные токари револьверный станок не уважают: операционио он очень ограничен. Но я его переделал полностью. Я на нем мог теперь производить все те операции, как на токарпом станке. Поставил сильный мотор, укрепил фундамепт станка, забетонировал его так, что всякие вибрации полностью исключались. Много дополнительных приспособлений сделал. И приступил. Ну, как я работал — знаете. Сдержал свое слово: каждый год выполняю пятилетнюю норму. Но вот как–то в один, как говорится, прекрасный день разворачиваю я газету «Правду» и читаю там статью о ленинградском токаре–скоростиике товарище Борткевиче. Читал — это, конечно, слабо сказано: мне каждая строчка той статьи в сердце входила. Бесценные были для меня те строчки. Я их и сейчас наизусть помню, там, где говорилось о геометрии резцов, которые применял Борткевич, — резцы с отрицательным углом! Вы, понимаете, что это для меня тогда было, что это значило. Открытие!
Сделал и я такие резцы. Я не знал, конечно, всех условий режима, но я его разработал. И к началу этого года достиг тех скоростей, которые рекомендовал товарищ Борткевич при работе с этими резцами.
Ну, тут стал я пропагандистом. Где только можно, выступал, рассказывал о скоростных методах обработки металла. На соседние заводы ходил, там агитировал, показывал, на городском партийном активе Киева говорил. Подхватили киевские токари этот метод. Но у меня мысль о большем была: увлечь людей других профессий, чтобы и у них загорелся огонек в сердце.
И вот приходит ко мне наш замечательный строгальщик Цибенко и говорит: мне твой технологический метод скоростного резания не подходит, я строгальщик, но хочу по своему делу тоже скоростником быть, мотор я себе уже сменил, темпы увеличил; значит, выходит, что я теперь тоже скоростник, только по другой специальности. Кузнец Куровский придумал десять приспособлений, увеличил мощность парового молота и тоже в наше движение скоростников включился. Монтажники заявление сделали.
Вот тогда я полное счастье и испытал. И было оно выше той радости, которая у меня была тогда, когда я придумал жесткое крепление тонких валов, изобретателем себя почувствовал.
Почему это — полное счастье, а изобретение — только радость? Так ведь техника для человека предназначена, и новое в технике не только продукцию дает, оно в человеке новое, хорошее будит, а для меня, коммуниста, это и есть высшее счастье, в людях хорошее размножить, увлечь их хорошим.
Если по–настоящему кто бы взялся историю стахановского движения написать, так ведь надо говорить, как души у людей росли, расцветали. Всю силу нашей советской техники может полностью понять только тот, у кого сознание высокое, сердце пламенное, мысли просторные, чистые, возвышенные. Она же вечно живая, по ней сразу понять можно, чем страна дышит.
Мы сейчас у себя на заводе экскаваторы делаем, и каждый заказ словно картина будущего. Ими же новые города будут строить, заводы, и если они в несколько раз мощнее, сильнее прежних, значит, и строить все это будут быстрее, чем раньше, лучше.
Всем хочется это вот будущее наше скорее увидеть, пожить в нем, а для этого организуй скорости, которые от тебя зависят, распространяй их.
Вот почему я так о счастье сказал, когда движение скоростншшв вширь пошло, по другим профессиям. Дело не только в методе скоростного резания, дело в социалистической душе его.
А вот такие мысли у меня в книге не получились, постеснялся их писать. Расчеты, таблицы, чертежи приложил, технологию обстоятельно описал, невредная книжка для токарей получилась, а самую суть изложить не смог, голая техника заела. А надо было б написать, с сердцем написать.
После приезда из Ленинграда занялся я у себя на заводе использованием того богатства, которое привез, изготовлял новые резцы, различные приспособления для скоростной резки. Еще больше загорелся идеей скоростной обработки. Ходил по всем киевским заводам, собирал людей, показывал, как применять на различных операциях скоростное резание. Появились на других заводах агитаторы и пропагандисты скоростных методов. Организовал кружок из лучших токарей, чтобы они, в совершенстве овладев новым методом, могли выступать в качестве инструкторов на других заводах.
Но Ленинград у меня из головы не выходит. Заводы его, высокий стиль, каким там работают, такой строгий, умный, зоркий; где что новое, сейчас подхватывают, изучают. Надо бы в Киеве у себя тоже свой Дом техники открыть, как в Ленинграде, чтобы там с лучшими учеными нашими встречаться. Стахановское движение — ведь это массовое, народное творчество. Но для того чтобы оно к самым вершинам науки поднялось, нам падо плечом к плечу с учеными действовать, в одной цепочке, как люди на гору поднимаются. Так вот…
Недавно научное инженерно–техническое общество машиностроителей утвердило своими членами пятьсот мастеров и рабочих–стахановцев. Наряду с такими выдающимися новаторами, как лауреат Государственной премии Н. Российский и ленинградский токарь–скоростник Г. Борткевич, в члены общества был принят также токарь киевского завода «Красный экскаватор» В. Семинский.
С начала послевоенной пятилетки Семинский выпол–пил 15 годовых порм. За 11 месяцев текущего года он дал сверхплановой продукции на 100 тысяч рублей. На заводе осуществлено более двухсот его рационализаторских предложений. Только 14 предложений, внесенных им в этом году, дали экономию на 84 тысячи рублей.
Я познакомился с Виталием Куприяповпчем Семинским и записал его откровенный рассказ.
Есть люди, которые сосредоточенно, со всей страстью и нежностью души самозабвенно любят свою профессию, свое дело и подымаются до таких высот тончайших вдохновенных знаний, что, слушая их, невольно начинаешь думать, что их профессия это и есть самая увлекательная на свете.
Передовые советские люди, отдавая себя целиком своему делу, видят постоянно и зорко в нем часть того великого дела, которое вершит в своем историческом творчестве наша партия, весь советский народ. Так смотрит на свой труд и коммунист Семинский.
1948 г.
КОРАБЛЬ
В Ленинграде на судостроительном заводе мне привелось присутствовать при спуске нового товаро–пассажирского корабля на воду.
Стоящий на стапелях, как на постаменте, стремительно вытянутый наподобие стального гигантского лезвия, гордо вознесенный ввысь, корабль напоминал собой изваяние, полное жизненной силы, торжества, ликования.
Балтийское небо, холодное и глубокое, бесшумно текло навстречу кораблю, и казалось, он уже совершает свое плавание.
В изящном узком корпусе корабля размещалось столько машин, что их хватило бы для полного оборудования большого завода. Мощность его механизмов равнялась мощности крупнейшей электростанции, питающей током сотни предприятий. Здесь была сосредоточена многообразная, самая совершенная и высокая техппка. Почти не было такой отрасли промышленности нашей страны, которая не участвовала бы в создании корабля. Он как бы воплощал в себе индустриальную душу нашей Родины. Сколько законченной, могущественной красоты было заключено в его великолепных очертаниях!
Этот корабль, стоявший пока на суше, выглядел как выразительный и правдивый памятник великому городу Ленина, как правдивое его олицетворение, как яркое выражение его творческой трудовой устремленности, героизма, духовной красоты.
Да, это был живой символ города. Это стальное здание — стальной дворец гармонически сливался со всем архитектурным ансамблем красивейшего города в мире.
Отсюда, со стапелей, открывался вид на город. Широко и свободно были раскинуты его каменные плечи, гордо поднятые вершины, омытые ветром, небо просторно вливалось в широкие, ровные, как палубы, проспекты. И думалось, что город этот не неподвижно стоит на земле, а как гигантский корабль плывет в океане. Он был весь словно легендарный крейсер «Аврора», провозгласивший миру начало новой эры человечества. Его нельзя не любить — этот город — величайшее творение русского народа. Совершенна, строга, мужественна его красота. Он весь — гигантская сокровищница великого искусства.
Великими именами, великими подвигами одухотворены твердыни города Ленина.
Творческая мощь, энергия бесконечного созидания, преображающая сила заключены в его могучем поясе заводов, осененных бессмертной славой. Заводы–герои, люди–герои. Это опи построили этот корабль, в котором с такой силой воплотилась мужественная душа героического города.
И когда корабль медленно и плавно под звуки гимна стал сходить со стапелей на воду, на мгновение показалось, что это город начал свое чудесное плавание. Да ведь это правда: стальная частица Ленинграда теперь будет бороздить воды океанов и морей, и имени этого корабля, его пламенному флагу будут с благоговением и любовью рукоплескать миллионы людей. И корабли других стран — одни, как братья, другие — хотят они этого или не хотят, — а будут салютовать ему, и, может, не из вежливости, а из разумной почтительности, но будут.
Можно было б рассказать много интересного о том, как строился этот корабль, который будет возить драгоценные грузы и пассажиров по морям и океанам, омывающим землю нашей страны, о людях, созидавших его, вложивших в него свою душу, одухотворивших его, об удивительных подвигах этих людей, об их самоотверженном и трудовом героизме.
Но вот простой рассказ человека, пе совершившего, по его свидетельству, ничего особенного, а просто честно работавшего, как и все. Этот рассказ дословно записан нами со слов клепальщика Георгия Полякова.
— Когда комсомол взял шефство над морским флотом, мне не повезло. Меня не взяли на флот по здоровью. Тогда я поступил на завод клепальщиком, чтобы строить корабли для других. В это время на завод из Америки приехал брат одного нашего рабочего — тоже клепальщик. Он работал в Детройте, но, видно, жилось ему там неважно. Он привез с собой заграничный инструмент и хвастался, что научит нас работать по–американски. Я организовал комсомольскую бригаду ДИП [2] и вступил в соревнование. Первый раз я не смог его обогнать и был этим очень огорчен. Но когда начали принимать нашу работу, заполнив отсеки, которые мы клепали, водой, сорок шесть заклепок «американца» пустили слезу — это был брак. А у меня ни одна заклепка не слезилась. С тех пор мы стали называть слезливые заклепки «американскими глазками». Когда начали строить мощный ледокол, я предложил новый, двусторонний метод клепки. От этого увеличилась производительность втрое. Во время сбор–ки внутреннего набора одного корабля детали его так тесно были расположены друг к другу, что пневматический молоток между ними не проходил. Я отрезал ручку у своего молотка и приварил ее сбоку. Молоток стал короче, и я клепал там, где раньше невозможно было клепать механическим способом. Меня вызвали в Москву. Я сделал доклад в Доме инженеров и техников о своем укороченном молотке, о методах работы с ним. Завод «Пневматик» выпустил по моим чертежам серию таких молотков.
Я решил учиться, чтобы стать инженером. Началась война. Когда враг стал подходить к нашему городу, вместе со своей бригадой я собирал и устанавливал на оборонительных рубежах броневые щиты и колпаки для дотов. Во время отхода частей мы разбирали и эвакуировали броню на новые рубежи. Все это делали под огнем. Зиму я работал по ремонту поврежденных кораблей. Завод бомбили и обстреливали. Работая, я накрывался брезентом, маскируя огонь горна. Пробоины поврежденных кораблей были часто залиты слоем цемента в метр толщиной. Цемент служил им пластырем, но если бы вы знали, как тяжело было вырубать этот цемент, чтобы потом наложить на корпус стальную заплату! Я выезжал со своей бригадой на корабли; чинили их во время боевых действий. Бывало, возвращались обратно не все. У одного корабля был разрушен начисто нос. Мы стали делать новый. По военному времени нам дали срок только семь месяцев, мы закончили за два с половиной. Разорвало пополам другой корабль, одна половина его затонула. Мы сделали эту половину заново и соединили ее с оставшейся на плаву, но продолжавшей вести огонь по немцам все месяцы, пока мы строили недостающую половину.
Нам приходилось работать больше вручную и на воздухе, и если б не горны, возле которых мы грелись, было бы совсем трудно. Отмороженные руки теряли чувствительность, и, когда их отогреваешь, нужно внимательно следить, чтобы не обжечь. Самое интересное, что мы никак не могли установить для себя норму. Каждый раз условия работы были такие разные, — просто непонятно, на чем было основываться. Техника безопасности, как вы сами понимаете, отсутствовала. Потом транспортировка материала. Везут ребята на санях стальные листы, а по дороге два человека свалятся, и их приходится класть на сани; пока эти отлеживались, другие падали. Поэтому мы решили, в общем, придерживаться норм мирного времени, и никакие обстоятельства во внимание не принимать, как будто все нормально.
В армии я участвовал в девяти боях, ранен под Кенигсбергом. Вернувшись на завод, я сначала работал по ремонту кораблей, а потом мы стали строить новые. И хотя бригада моя была вдвое меньше, чем до войны, нормы мы выполняли на 300–400 процентов. Почему? Перед самим собой неловко иначе работать. Ведь вы подумайте: если я голодный, под огнем, в самых неловких условиях мог не потерять мирные нормы, то как же теперь с меня причитается, если я полный комфорт в работе имею. Вот корабль мы сейчас па воду новый спустили. Конечно, очень радостно. Но я перед своей бригадой выступил и сказал: ничего такого особенного в этом нет — в нормальyых условиях приличные корабли строить. Вы больше думайте о том, какие неполадки были в работе. Потому что раньше в неполадках немец виноват был, и это понятно, а теперь мы только сами можем быть виноваты, и это непонятно и недопустимо.
Война приучила советского человека много с себя спрашивать. Сейчас мы высоко вознеслись и обязаны еще выше подняться. Недавно я своих учеников на экскурсию водил — американское суденышко им доказывал. Постройка военного времени. Корпус на живую нитку сшит. Халтура. Не корабль, а тара, плавучий сарай. А потом на тот корабль пошли, которому мы полкорпуса во время блокады отстроили. Главный механик корабля высокую оценку этому полкорпусу дал. До сих пор никакого ремонта не требуется, хотя мина корабль очень сильно в сорок пятом году тряхнула, а ни один шов не разошелся. Очень полезной была эта экскурсия для моих ребят, с точки зрения пополнения политических знаний. Сейчас мои ученики самостоятельно работают — на одну заклепку меньше минуты. И если хоть одна заклепка на испытаниях «заплачет», — это как ЧП, чрезвычайное происшествие. Замечательные мастера растут, настоящие ленинградцы.
А дел впереди много — двенадцать морей и три океана берега нашей страны омывают. Нам, ленинградцам, корабельщикам и судостроителям, эти дела по сердцу приходятся.
1948 г.
ЗЕЛЕНЫЙ ОКЕАН
Самолет держал курс все дальше на север. Он летел над беспредельной зеленой пучиной лесного океана, и когда попадались навстречу горы, они вздымались, как гигантские зеленые волны этого океана.
Наш пилот–лесообъездчик изо дня в день подымает свою машину в воздух, а грандиозная работа по созданию аэрофотосъемной карты лесного океана еще далека от завершения. Над созданием этой карты трудились пилоты Карелин, Архангельска, Нарьян–Мара, Игарки, Якутска, Верхоянска, Анадыря и многих других городов Севера.
На этой карте с поразительной точностью запечатлевались гигантские запасы зеленого золота в нашей стране — лесные богатства, равных которым пет в мире.
В карельских лесах сама природа и человек пошли навстречу друг другу. Бесчисленные реки устремлены своим течением, своими водными конвейерами к главным железнодорожным магистралям и к Великому водному пути, проложенному Беломорско–Балтийским каналом.
Карелия — поставщик отличнейшего леса, ибо твердая, мелкослойная древесина могучих карельских сосен и елей является самой лучшей но своим качествам древесиной в мире.
Наша страна, создавая великие стройки коммунизма на Волге и Днепре, в Крыму и Туркмении, грандиозные сооружения нашей эпохи, поставила перед лесной промышленностью Карело–Финской ССР задачу непрерывно увеличивать заготовку древесины, поставлять ее на стройки во все возрастающих размерах.
И вот мы в дремучих дебрях Карелии. Вековые сосны и ели стоят, как зеленые башни, сплошной стеной. Огромные валуны, поросшие мхом, лежат нетленными останками истаявших ледников.
И в эту первозданность дерзко и деловито вторглись советские люди, вооруженные первоклассной мощной техникой.
Мы находимся на участке мастера лесопункта Фомы Лангопена. Не ищите здесь дровосека с простой пилой и топором–колуном. Электропильщики, трактористы, электромеханики — вот кем стали ныне лесорубы. Лучковую пилу, топор и коня заменили многообразные механизмы.
Заготовка леса осуществляется поточными линиями.
В голове потока вальщики деревьев. Высокочастотные мощные электропилы не перегрызают, а почти мгновенно, пропылив горячими опилками, пересекают мощные корни деревьев, и тридцати–сорокаметровая зеленая сосновая башня рушится на землю.
Совсем недавно электропилы были новинкой. И вот уже пришли новые, высокочастотные, более мощные, более удобные. С ней теперь управляются не два человека, а один.
Электропильщик Саукка Вайне говорит нам, бережно обдувая древесную пыль с механизма:
— Раньше я работал в одну свою человеческую силу, а теперь, — и он показывает рукой на свою блещущую пилу, — мне как бы помогают сотни людей, потому что в этой машине заключены мощные силы.
Сваленные стволы деревьев, схваченные чекарами, уползают, как гигантские пресмыкающиеся из лесной чащи к просеке, где стоит лесной танк — трелевочный трактор, упираясь о землю опущенным броневым щитом. И когда хлысты, извиваясь, словно живые, приползают к трактору, мощным усилием щита трактор взваливает себе на спину связку стволов деревьев й везет их к эстакаде.
Дорога, по которой идет трактор, покрыта клочьями желтой ваты. Но это не вата. Это — измочаленные, истертые в пух траками мощной машины ветви и корни сосен и елей.
Привезенные на эстакаду стволы деревьев мгновенно разделываются электропильщиками, сортируются, погружаются автодерриками на платформу узкоколейной железной дороги и вывозятся на нижнюю биржу.
Ощущение такое, будто ты находишься не в лесной чащобе, а где–нибудь в цехе огромного завода, где гигантский конвейер направляет линию поточного производства.
Мы видели трелевку древесины с помощью лебедки. Мы видели, как мощные, коренастые бульдозеры своими стальными лемехами выворачивали из земли и скатывали в сторону огромные валуны, тысячи лет тому назад занесенные сюда ледниками. Мы видели, как работает сплавной универсальный агрегат.
Мастерский пункт Фомы Лангонена дает за сезон 25 тысяч кубометров при норме 18 тысяч. Здесь люди овладели и овладевают техникой. Секретарь комсомольской организации тракторист Иван Котов выполняет норму на 200 процентов. Из 33 комсомольцев 12 учатся на курсах. Но не всюду в лесной промышленности Карело–Финской ССР люди овладели техникой так, как овладели ею на этом мастерском пункте. Вопрос о подготовке руководящих кадров, о создании постоянных, несезонных, квалифицированных кадров рабочих является сейчас главным для лесной промышленности. Леспромхоз сегодня — индустриальное предприятие, основанное на широком применении передовой техники и во всех решающих фазах производства имеющее свою современную технологию производства. Для того чтобы создать постоянные кадры, лесной промышленности нужно в первую очередь создать жилищно–бытовые условия для этих кадров.
Мы были в поселке, расположенном в лесу у черноводной, чудесной лесной реки Челна. Мы увидели семилетюю школу, больницу, ясли, клуб, детский сад и даже танцевальную площадку. Шеренги добротных домов, широкие улицы, уже получившие свои названия, — да это был уже целый городок со своим вокзалом, со своей стационарной электрической станцией, со своим радиоузлом и, главное, с прочным индустриальным будущим.
Мы были в гостях у мастера Лаури Кивипелта. Когда–то он был канадским лесорубом. Он уехал из Финляндии в Канаду в поисках работы. Он рассказал нам о своей жизни в этой капиталистической стране. По договору с хозяином он должен был в течение пяти лет разделать один, своим инструментом, участок земли в 50 гектаров. За это ему разрешалось самому построить себе дом на разделанном участке и оставить 25 квадратных метров земли под огород. Это был каторжных! труд. Тех, кто не мог его выполнить и пытался бежать, хватала полиция и сажала в тюрьму. Те же, кому удавалось выполнять договор и нечеловеческими усилиями построить жилище, умирали с голоду, потому что вскоре оказывались жителями пустыни, оторванными от людей, брошенными на произвол судьбы. Кивипелта вырубил 50 гектаров, расчистил землю, но у него не хватило сил построить жилище. И он несколько лет скитался по Канаде в поисках работы. Но ее предоставляли только рабочим английского происхождения. Он уехал в Советский Союз, где и обрел себе родину. На советском пароходе его кормили бесплатно, ему нечем было заплатить за еду. Он спустился на берег, одетый, как нищий, с ощущением того, что жизнь кончена, — так каторжная работа, голод обессилили его.
Жизнь, силы и счастье он обрел здесь, в лесах Карелии. Сейчас коммунист Лаури Кивипелта — один из лучших мастеров леспромхоза. Старшая дочь его учится в городе в восьмом классе, младшая — в школе поселка. Он живет в новом доме, вокруг которого вырастил сад. Усмехаясь, он говорит нам:
— Такой дом, какой есть у меня, я видел в Канаде только на рекламных плакатах. Но даже в рекламных плакатах канадские лжецы не решались врать, что в таких домах могут жить американские лесорубы.
В 1951 году рабочие лесной промышленности Карело–Финской ССР получат 130 тысяч квадратных метров такой жилой площади.
В поселке на Челне каждый вечер собираются па учебу будущие электромеханики, трактористы, лебедчики, крановщики, мотористы электропил, машинисты и помощники машинистов паровозов. Проходят семинары директоров леспромхозов, главных инженеров и мастеров.
Страна дала мощное техническое оснащение лесной промышленности, и она требует незамедлительного высокого овладения этой техникой.
Советские люди всегда думают о будущем, потому что они хозяева своего будущего.
Лесоразработки в карельских лесах идут по методу так называемого равномерно–приросной лесосеки с уравнением запасов. Рубка деревьев производится в шахматном порядке с тем, чтобы остающиеся деревья обсеменяли места вырубок. Эта забота о восстановлении лесного богатства на век вперед пронизывает работу и тракториста трелевочного трактора, бережно объезжающего молодую поросль, и вальщика, тщательно продумывающего, куда свалить спелое дерево, чтобы не поломать окружающие юные деревья.
Десятки миллионов кубометров ежегодного прироста должны давать леса республики.
Но есть одна отрасль промышленности, которая здесь еще не получила доляжого хозяйственного разрешения. Бесчисленное количество порубочных остатков древесины валяется в лесу и сжигается в огромных кострах. Лесохимия не вторглась еще сюда по–настоящему. Между тем путем рационального использования этой бросовой древесины страна могла бы получать в огромном количестве уксусную кислоту и вырабатываемые вместе с ней метиловый спирт и другие очень ценные химические продукты, имеющие большое народнохозяйственное значение. Профессор А. К. Славянский разработал форпиролизные передвижные установки, которые по своим габаритам не превосходят габариты трактора и вырабатывают, кроме химических продуктов, силовой газ. Но мы не обнаружили этих установок в карельских лесах. А следовало бы знать, что стоимость продукции, получаемой при форпиролизе отходов лесозаготовок почти равна стоимости продукции основного производства.
Мы были также в цехах комбината стандартного домостроения, расположенного на берегу Онежского озера.
185 тысяч кубометров древесины предприятие перерабатывает в год, 110 тысяч из них уходят в отходы. Между тем комбинат может перерабатывать все отходы до последней щепки. При комбинате запланирован завод по производству древесно–волокнистых теплоизоляционных облицовочных плит. Уже пришло оборудование, по здание завода вовремя не успелп запроектировать. Можно было бы давно наладить производство ксилолитовых плит из прессованных опилок, есть оборудование, по нет проекта цеха, нет утвержденной сметы. Год тянулась переписка по поводу производства гипсового и цементного фибролита из древесной стружки, для производства которого давно было получено оборудование.
Да, на комбинате изготовляются очень хорошие дома, красивые, со всеми удобствами, и будут в них жить хорошие советские люди на Украине, на Урале, на великих стройках нашей страны. Комбинат уже сейчас оснащен великолепным станочным парком, производство домов в нем будет осуществляться конвейерным методом, но мы, советские люди, не только отличаемся богатырским размахом своих дел, но и великой хозяйской прозорливостью и большевистской деловитостью. Да, мы привыкли считать на миллиарды, но мы приучены с суровой тщательность!* находить миллионы там, где ленивые души видят только копейки.
На эстакаду, освещенную электрическим светом, собрались рабочие мастерского пункта.
Говорил старый лесоруб Василий Мальцев:
— Страна дала нам замечательные машины, мы стали механиками, машинистами, мы стали людьми индустриальных профессий. Мы не просто заготовители леса. Великие стройки нашей эпохи здесь, у нас, в карельских лесах. И по их спросу мы должны давать теперь лес. По их размаху вести разработки. И вместе со всеми чувствовать единым сердцем свой ответ за свой труд перед Родиной. Я давал две с половиной нормы, буду давать четыре.
Один за одним подымались трактористы, электрики, диррикисты, электропильщики и отмеривали новые высокие меры для своего труда.
Мы возвращались из лесопункта по узкоколейной железной дороге. Сквозь лесную чащу мелькали электрические огни освещенных эстакад. На станции Челна из вагонов, прибывших из глубины страны, стальные краны при свете прожекторов выгружали новые трелевочные тракторы, передвижные электростанции на мощных резиновых скатах. Это страна давала дополнительную технику рабочим лесной промышленности.
И я думал о лесном океане, о безграничном многообразном богатстве его, столь властно приобщаемом сейчас советским творческим человеком к всенародным сооружениям нашей эпохи. И думал я еще о том, как великая наша цель — коммунизм рождает в наших людях беспредельную творческую энергию, и эта энергия, воплощенная в великие деяния, победит все, ибо нет ничего на свете такого, чего не могли преодолеть советские люди, воодушевленные жаждой творчества и несокрушимой верой в свои силы, в свое трудовое всемогущество.
1950 г.
НАЧАЛО ВЕЛИКИХ РАБОТ
Реку покрывает сейчас метровая ледяная кровля. Сколько же машин уже прошло здесь, если продавлены такие глубокие колеи в этом ледяном настиле? Какие тяжести надломили его? Местами зияют трещины, из которых бурно хлещет вода, дымящаяся на стуже.
Гусеничный трактор волочит исполинских размеров сани, сделанные из цельных стволов деревьев.
— Эй, друг, ты тут шоссе поломал?
Тракторист высовывается из кабины и озорно кричит:
— Нет, мой груз легкий, река его еще держит. По ней другой механизм на тот берег переправлялся, вот уж под ним она похрустела.
Тесно на ледяном тракте: бесконечные караваны машин везут грузы — строительные материалы, гигантские части каких–то механизмов.
А левее нас на льду лес буровых вышек. Значит, вот оно, близко, заветное, волнующее…
Вереница стальных самосвалов, вздымая поочередно кузова, ссыпает в проруби грохочущий щебень, и мы видим, как кипит, как выбрасывается вверх волжская вода.
— Банкетку насыпаем, — объясняет шофер, — вроде барьера для будущей плотины, чтобы на нее Волга–матушка не очень напирала.
И, бросив небрежно окурок в прорубь, картинно протянув руку, он сказал:
— Глядите, уже вода вспять пошла. Видите, куда он поплыл? То–то же.
Да, здесь течение Волги, натыкаясь на насыпаемую каменную преграду, откатывалось назад и огибало ее. Повторяя опыт шофера, мы бросали в воду из наших карманов все, что могло плавать, все, что могло служить поплавком, свидетелем начавшейся победы.
У подножия забеленных снегом Жигулевских гор, на побережье, мы увидели окруженное стрельчатыми кранами стальное сборище могучих экскаваторов; тяжкие их узлы висели на тросах кранов, плыли в воздухе, медленно и тщательно примерялись, прежде чем одеться доспехами. Стальные зубастые шлемы их, способные вместить трактор, лежали еще на земле.
— Снаряжаются наши землекопы. Но это еще так, средневесы. Скоро сюда шагающие пришагают, — ну, те; богатыри.
— Но как же вы их на холоде монтируете, ведь железо к рукам липнет?
— А у нас здесь весна, товарищ, — смеется монтажник, — мы уже весенний план перевыполнили.
Коммунисты возглавили соревнование. Экскаваторщики Воронович, Игнатов, Колобаев, Зинкевич досрочно смонтировали свои машины.
Обратные склоны Жигулевских гор у будущей плотины уже изрезаны каменными карьерами. Уже обнажена первозданная слоистая порода гор, сложенная будто из циклопических плит. В горах выдолблены каменные пещеры, колодцы штолен, куда подрывники укладывают тонны аммонита.
Земля колеблется под ногами. Взрыв. И расшибленные взрывом каменные пласты трещат, лопаются, грохочут, рушатся вниз оползнем, и вековая сосна, стиснув в своих корнях гигантскую каменную глыбу, словно орлиная пернатая нога с добычей, летит вниз.
Машинист экскаватора, скрываясь в кабине, двумя взмахами ковша доверху, наполняет стальной кузов самосвала хрустящей щебенкой.
Отсюда, с высоты Жигулевских гор, мы смотрим на Волгу — огромную, недвижимую, и видим лес буровых вышек, сверкающую в прорубях черную воду, сотни машин, идущих бесконечной вереницей, — здесь возникнет великое сооружение нашего временп.
Здесь дивным изваянием из стали, гранита, бетона, из чудодейственно спаянных сотен миллионов тонн возвысится величайшая в мире плотина самой мощной на всей планете гидроэлектростанции.
Здесь воды будут подняты на большую высоту и бережно разлиты по каналам, чтобы оросить сотни тысяч гектаров земли.
Отсюда Волга ринется в гидротурбины, и мощь ее потечет по проводам.
Миллионы машин будет питать она, даст миллионы вещей, предметов, сработанных силой' самой дешевой энергии. Миллионы пудов хлеба, технических культур, злаков, взращенных на полях, где будут работать электроплуги и электрокомбайны, одарят изобилием советских людей, творцов и тружеников, смелых преобразователей природы.
Все мы поднимемся на новую ступень на пути к сияющим высотам коммунизма…
— Я сюда не по вызову приехал, по личному влечению. Хорошую квартиру в Смоленске бросил. Объяснил жене: пойми, говорю, мы стройками социализма — Магниткой, Кузнецком, Комсомольском — и другими своими делами в ответственный для всего человечества момент весь мир спасли. А теперь мы коммунизм воздвигаем!..
— Неправильно говоришь, Сидорин: как это не по вызову ты приехал? Каждый из нас, кто настоящий, всегда в сердце своем повестку носит на всенародное дело идти!
Да, точно выразил машинист экскаватора Михаил Тимофеевич Калатурин те чувства, которыми наполнены ныне сердца советских людей.
Семнадцать тысяч писем получено отделом кадров Куйбышевского гидростроя от советских патриотов, жаждущих принять участие в коммунистической стройке.
Мы читали эти письма. И столько в них безмерной любви к Родине, готовности к самоотверженному труду, что нельзя их все назвать иначе, как голосом сердца народа.
Я хочу привести трогательное письмо учителя Якушкинской средней школы Октябрьского района Татарской АССР Василия Прохоровича Орлова.
«Эти стройки, — пишет старый учитель, — окрылили советских людей, влили новые силы в миллионы сердец. Каждый советский гражданин выражает глубокое чувство благодарности партии, каждый хочет принимать активное участие в строительстве новых сооружений, каждый хочет внести свою лепту в эти величайшие памятники техники и могущества страны социализма.
Мон чувства, чувства простого советского гражданина, — чувства сотен миллионов трудящихся Родины. Сплотим еще теснее ряды в борьбе за мир, в строительстве мира, в строительстве коммунизма!»
Старший механик экскаваторного парка Николай Федорович Пантази рассказал нам, как экскаваторщики сами разгружали с самоходных барж многотонные машины и нетерпеливо собирали их еще до прибытия кранов. С каким самоотверженным упорством — в буран, вьюгу и стужу — работали люди, опережая все самые кратчайшие сроки!
Михаил Калатурин на своем экскаваторе перевыполняет сейчас нормы в четыре раза.
150 миллионов кубических метров земли должны будут вынуть куйбышевские строителн.
Да, этим людям поистине предстоит поднять горы земли.
А вот как работают на каменных карьерах. Проходчик комсомолец Семен Петров в десять раз перевыполняет нормы. Не отстает от него бывший моряк, ныне проходчик Николай Горшков. Во много раз перевыполняет нормы бывший минер, ныне взрывник Владимир Иванов. Мы слышали, как Иванов, держа в руках записную книжку, говорил своим товарищам по работе:
— Если мы взялись сдать нашу Куйбышевскую, в ее полную мощность, в 1955 году, — значит пообещались мы всему нашему народу, партии и правительству работать вдохновенно и высокопроизводительно, в совершенстве овладевать новой техникой, использовать ее до дна. Так скажите мне после этого: кто из нас? сможет спокойно на норме сидеть? Вы смотрите, сколько нам страна техники прислала! С ней можно не только котлован, а всю землю насквозь пройти.
Да, действительно: в первые же месяцы после решения правительства страна направила мощные потоки грузов на адрес Куйбышевской гидростанции.
150 тысяч тонн материалов лежат здесь, на берегу Волги, с прошлой навигации. Только одной лесобиржейна левом берегу приняты сотни тысяч кубометров древесины.
Да, гигантское, бесценное техническое вооружение дала страна для великого наступления по всему плацдарму строительства.
Какого же могущества достигла наша промышленность, чтобы создать такие огромные резервы на самом переднем крае только что начатой битвы за изобилие электрической энергии в стране!
Но для того чтобы прийти сюда мощной и разнообразной технике — сквозь девственные чащобы леса, овраги и балки, сквозь снежные завалы и лютые вьюги, — ей нужны были дороги.
И здесь колхозники Куйбышевской области, движимые высоким патриотическим чувством, проявили подлинный героизм. В дождь со снегом, в буран и метели тысячи колхозников вышли на строительство подъездных путей. Это была битва, полная самоотверженности, энтузиазма.
Да, можно восхищаться мощностью машины, одним взмахом ковша вздымающей ввысь вагон грунта. Но какого же восхищения заслуживают люди, пробивавшие путь этим машинам ночью, при свете костров, гаснущих от непогоды. 700 тысяч кубометров грунта вынули они, чтобы открыть путь механизмам.
О чем же говорили они в короткие перерывы этого штурма?
150 человек — трактористов, шоферов, механиков — дали великой стройке только одни ставропольцы. В этом наглядное свидетельство высокого культурно–технического развития современной деревни, способной без ущерба снабжать квалифицированными кадрами стройки коммунизма. У ставропольцев уже открыты при МТС курсы электромашинистов и электрокомбайнеров. Для снабжения строителей отводится 1500 гектаров под овощно–бахчевые культуры. Намечается строительство птицефермы на 15 тысяч птиц. Строится инкубаторная станция емкостью в 100 тысяч яиц. Широко развернулось производство кирпича, черепицы.
Но здесь — при свете гаснущих от снежной бури костров — колхозники мечтали о том, какой будет их земля, преображенная водой! Каким станет их труд, оснащенный могучей электрической энергией.
На строительстве открыт учебный комбинат. Подготовляется открытие вечернего техникума и филиала вечернего Куйбышевского инженерно–строительного института. Организовано отделение Всесоюзного научного инженерно–технического общества. На стройку приезжают крупнейшие ученые страны.
Великие стройки коммунизма вбирают в себя все высшие достижения науки и техники и в свою очередь дают мощный толчок дальнейшему развитию советской науки и техники.
Партийные организации стройки, направляя деятельность коммунистов, мобилизуют их на успешное завершение строительства в 1955 году.
На собрании первичных партийных организаций были обсуждены вопросы о социалистическом соревновании, о ходе жилищного строительства, об использовании механизмов, о состоянии партийной учебы. Коммунисты, выполняя решение партийной организации стройки, показывают образцы высокой производительности труда, вдохновляют строителей на стахановский труд.
На левом берегу, в сосновом бору, уже высятся здания нового поселка. В новых домах живут советские люди, которые уже считают себя здесь коренными жителями, они с гордостью говорят: «Наш город».
Города, собственно, как такового, еще нет. Но он будет, мы это знаем. Потому что мы строили Магнитогорск, город юности Комсомольск и сквозь толщу времени безошибочно угадывали их такими, какими они стали. И на карту мира будет очень скоро нанесен и этот город, которого еще нет, но который будет.
И вот, в воскресный день 18 февраля, в торжественный день выборов в Верховный Совет РСФСР, мощные электроэкскаваторы подошли к Волге, и машинист Владимир Колобаев первым зачерпнул гигантским ковшом землю. Так началась выемка грунта для котлована под фундамент гидроэлектростанции.
Многотонные дизельные самосвалы Минского автозавода подставили свои стальные кузовы под многокубовые ковши. Начался новый этап работы. И в эти мгновения, как гигантский салют, прогремел взрыв.
Сотни тысяч тонн камня рухнули на Могутовой горе. От мощного дуновения поднялись в воздух миллиарды блистающих снежинок. И тысячи людей сняли шапки и несколько секунд стояли молча. Так они стояли в сверкающей метели снежных искр, и в эти мгновения у каждого на сердце было одно великое, общее — скорее, скорее бы осуществить то, чего ждет от них советский народ, — построить гигантскую гидроэлектростанцию на Волге.
1951 г.
ВЕСНА СТРОИТЕЛЕЙ
Мы ехали по дороге, пробитой в зыбучих снегах. Дорога походила на бесконечную гигантскую траншею; высота ее обледеневшего бруствера достигала крыши машины.
В открытых местах, где ледяной бруствер не защищал дороги, недавно бушевавший буран нагромоздил снежные сопки. И они могли бы стать непреодолимой преградой, если бы бульдозеры со слоновым упорством не вспарывали их гигантскими изогнутыми лемехами, а идущие вслед грейдеры не сдвигали обломки снежных гор в сторону.
Мы ехали на Куйбышевгидрострой. Сотни многотонных машин шли непрерывным потоком, вздымая черную пыль — частицы истертой тысячью колес чугунно–твердой промерзшей земли. Гусеничные тракторы волокли прямо по целине, на санях, сколоченных из огромных бревен, силовые установки, по величине и тяжести своей, пожалуй, не уступающие локомотиву. Казалось, мы видим шествие перемещающегося завода.
Бронзовая колоннада столетних сосен стояла навытяжку, роняя пуховые хлопья с широких, как орлиные крылья, ветвей, сотрясающихся от могучего движения машин. Вчерашний буран сменился поземкой, тонкое снежное течение ее с сухим шорохом мчалось сейчас по снежному насту…
Царев курган! Кто не слышал об этой древней остроконечной возвышенности, далеко отступившей на левый берег Волги от гряды Жигулевских гор? Кто видел ее, тот теперь не узнает. Взобравшийся на холм экскаватор разобрал его почти до половины, словно старательный плотник старую хату. Переработанную в дробленый щебень гору развозят в стальных кузовах самосвалы, чтобы воплотить в бетон…
Советское правительство поставило задачу: начать в этом году строительство величайшей на планете Куйбышевской гидроэлектростанции и ввести ее в действие на полную мощность в 1955 году.
Куйбышевская плотина создает самое большое на всем земном шаре искусственное водохранилище.
История человечества не знала строительств подобных темпов и масштабов.
Американцы строили Панамский канал 35 лет. Тысячи рабочих погибли во время работы на канале.
Одна из крупнейших американских гидростанций на реке Колумбия строится уже почти 20 лет, а ее мощность — 972 тысячи киловатт.
Мощность Куйбышевской гидроэлектростанции — около двух миллионов киловатт.
Широко разрекламированная Ниагара, по признанию самих американцев, имеет гидростанции «вроде водяных мельниц», настолько они слабосильны и технически устарели.
Строительство Куйбышевского гидроузла является только частью великого плана преобразования природы, сотворения нового мира на земле.
Ученые и изыскатели, определяя место будущей плотины, руководствовались требованиями сложнейшего научно–технического комплекса, в который входило все, за исключением, быть может, пожеланий о красоте пейзажа. Но такова, видно, сама душа советского строительного искусства, что оно всегда чудесно сопутствует красоте природы, бережно сохраняя ее или грандиозно воссоздавая заново.
Место, выбранное для будущей плотины, ошеломляюще красиво.
В этот предвечерний час отчетливо видны гряды Жигулевских гор, покрытые почти фаянсовой твердости скорлупой снега. Они возвышаются рядами округлых вершин, роняя гигантскую тень на белую равнину прижавшейся к их подножиям Волги. Стройные стволы сосен мерцают теплым оранжевым светом. Красное, как остывающий металл, солнце исполинским полудиском стоит на вершине Могутовой горы…
Мы смотрим на Волгу: словно бакинский пейзаж — целой чащей буровых вышек покрыта она. Волжское ложе, исследованное геологами, дало показания, что оно готово принять и выдержать на себе величайшее творение советской техники.
Непрерывным потоком самосвалы сбрасывают в широкие проруби тысячи тонн щебня. Каменная насыпь, поднявшись со дна, даст возможность намыть земляную перемычку, которая оградит ложе реки для рытья котлована. Намывку перемычки будут производить землесосы производительностью до тысячи кубометров грунта в один час.
Жигулевские горы — эти идеальные, с инженерной точки зрения, склады минеральных строительных материалов — совершают путешествие в стальных кузовах самосвалов на дно Волги.
Для того чтобы сберечь красоту их склонов, обращенных к Волге, площадки для каменных карьеров отведены на обратной стороне гор. Может быть, было и дешевле брать камень ближе к реке, но советские люди, ревностно борющиеся за экономию каждого государственного рубля, умеют становиться щедрыми во имя красоты, потому что прекрасное всегда сопутствует их замыслам, их творческому труду.
Я слышал, как подрывник, после того как в штольню было заложено 70 тонн аммонита, озабоченно спрашивал, указывая рукой на синеющие вдали чащи лесного заповедника:
— Перепугаются там небось лоси от грохота, еще убегут куда–нибудь? — И, застенчиво улыбнувшись, пояснил: — Вот выстроим город — какая радость будет школьникам такого красивого зверя в натуре наблюдать. Места тут необыкновенные!
Скоро здесь, возле карьеров, вырастет камнедробильный завод, который будет давать не меньше десяти тысяч кубометров щебня в сутки. Он удовлетворит не только потребность Куйбышевского строительства — в навигационный период завод сможет снабжать щебнем и строительство ВолгоградГЭС. Так части Жигулевских гор суждено перевоплотиться в новые твердыни, созданные волей и творчеством советского человека.
На правом берегу Волги началась выемка грунта под фундамент гидроэлектростанции. Здесь работают мощные электроэкскаваторы. Движения этих машин почти бесшумны: слышен только звон ломающихся глыб промерзшей каменно–твердой земли, блещущей в изломах ледяными кристаллами, словно куски гранита. Когда же ковш погружается в непромерзший грунт, слышно только одно податливое сопение почвы и под ногами ощущается ее колебание.
150 миллионов кубометров земли предстоит переместить строителям Куйбышевской ГЭС — в двадцать пять раз больше, чем при строительстве Днепровской станции.
И я вспоминал Днепрострой вот в такие же дни начала его созидания. Сколько людей тогда кишело на дне котлована с тачками, с лопатами в руках! И с каким восхищением я тогда глядел на экскаватор, наполняющий кузов полуторатонной машины несколькими взмахами ковша!
А здесь в котловане почти такое же безлюдье, как в цехе нового завода. Электроэкскаватор сразу подымает ввысь вагонетку грунта, и все–таки несколько взмахов сделает он прежде, чем наполнится доверху стальной кузов минского богатыря–тяжеловоза.
Я думаю: пройдет еще немного времени, и мы так же будем стоять на берегу другой нашей могучей реки, и будем вспоминать Куйбышевский гидрострой, и будем испытывать чувства, подобные тем, какие испытываем сейчас.
Строительство — это сражение, и как бы ни был тщательно, дальновидно и мудро разработан план его, какой бы могущественной техникой ни была вооружена армия строителей, — битва с природой требует от человека мужества и самоотверженности.
Буран, с огромной скоростью передвигавший по приволжским степям миллионы тонн снега, обрушился на строителей подъездного железнодорожного пути.
Мощный снегоочиститель не мог одолеть снежные громады. Иссякло топливо, не хватало уже продуктов питания. И все же куйбышевские колхозники и рабочие–путейцы не прекратили работы. На помощь им пришли летчики. Сбросили с самолета продукты и топливо. В своем рапорте начальнику гидроузла строители дороги с гордостью доложили, что, «несмотря на неблагоприятные условия погоды, механический путеукладчик, экскаваторы, большегрузные скреперы, бульдозеры, грейдеры и другие механизмы отечественного производства показали себя с самой отличной стороны».
О себе они ничего не сказали, справедливо считая, что стойкость и мужество — сами собой разумеющиеся качества советского человека.
У строителей Куйбышевского гидроузла есть уже своя история завершенных трудовых подвигов.
Коллектив инженерно–геологической экспедиции Гидропроекта должен был в кратчайший срок выполнить изыскания, определяющие выбор створа сооружений, их компановку и типы, исследовать устойчивость грунтов.
Страна вооружила геологов сложнейшей техникой. Сейсмическая, электрометрическая разведка позволяет им проникнуть в тайны земной коры, не вскрывая ее оболочки. Но самые точные данные добывают путем бурения почвы.
Плацдарм, где ляжет величайшее гидросооружение земного шара, должен быть исследован с абсолютной точностью. И вот, как только Волга встала, на еще зыбкий лед вышли геологоразведчики и с ледяной крыши начали вручную бурить ее ложе. По мере того как крепла ледяная кровля, сюда перевозили механические буровые установки. Много было машин, оборудования, но не хватало людей. К геологам пришла колхозная молодежь. Ребята не имели представления о буровом деле, но быстро овладели им, потому что это были грамотные люди, получившие в школе знания основ физики, химии.
Были дни, когда человеческий голос терялся в реве снежного урагана; буровые вышки, сотрясаясь, гудели, как струны, готовые лопнуть от напряжения. Тяжелую доску, сорванную с вышки, ветер уносил на сотни метров. Но бригады геологоразведчиков не только выдержали штурм непогоды. Они вдвое, втрое перевыполнили свои нормы.
Комсомолец Сергей Иванов, когда трактор не смог преодолеть снежные заносы, отправился пешком с кернами особо важных горизонтов грунта, закутав их в свой полушубок: если бы керны замерзли, нельзя было бы произвести полноценное исследование.
Это боевые будни строителей.
В отделе кадров строительства мы встретились с группой комсомольцев.
— Поймите, дорогие, нельзя так стихийно, — убеждал их сотрудник отдела, видно, переживший за сегодняшний день немало таких «вторжений», — нам нужны только квалифицированные товарищи. Это раньше, на Магнитострое каждая пара рабочих рук в дело шла. А у нас здесь машины, механизмы. Вы думаете, в строители так просто попасть? Учиться надо.
— А мы готовы учиться.
— Вот и выходит, вас сначала надо на курсы, в учебный комбинат посылать. Вы же слова сказать не даете — «работать, работать»… Я сам без спроса в Комсомольск уехал. Но ведь это когда было!
Выписав путевки в учебный комбинат, сотрудник вздохнул:
— Это еще ничего народ — дисциплинированный. Тут у меня одна девушка из Алма–Аты приехала. «Я, — говорит, — в первую пятилетку маленькой была, во время войны из–за молодости на фронт не взялп, а теперь вы мне отказываете? Где я жизненную закалку получу?» А специальность у нее — фармацевт.
— И что же, вы ей отказали?
— Нет, уговорил в нашу аптеку пойти. А она на экскаватор просилась!
Учебный комбинат Гидростроя выпустил уже 500 плотников, 100 печников, 200 каменщиков, 140 мостовщиков.
В разных городах страны открыты курсы, на которых обучаются дизелисты, экскаваторщики, десятники, бухгалтеры для Куйбышевского строительства. Учебный комбинат в Калаче выпустил около ста экскаваторщиков и тридцать десятников. Курсы шоферов в Куйбышеве дали строительству сто водителей.
Когда мы выходим из управления, уже ночь.
Ледяная кровля Волги, освещенная прожекторами, сияет, словно лунный слиток. В огромных прорубях кипит ее черная вода, теснимая каменной перемычкой. Сквозь темные чащи леса мелькают движущиеся всполохи света — это по дорогам идут сюда колонны машин с драгоценными грузами. На стрелах экскаваторов и кранов, словно на мачтах кораблей, горят фонари. В окнах недавно выстроенного городка теплятся, точно диковинные цветы, разноцветные абажуры. И отсюда в недвижимое от стужи пространство плывут звуки музыки. В небе горят звезды такой голубизны и яркости, что кажется, это они зажигают в снегу бесчисленные синие огоньки.
— Как здесь будет красиво, и очень скоро, — говорит нам молодой машинист экскаватора, недавно прибывший сюда из Москвы, со строительства университета. — Вот думалось мне, что нет ничего прекраснее той моей стройки, и оторвался от нее с болью в сердце. Но там я научился в будущее глядеть. И как быстро, словно каким–то чудом, выросло то здание красоты необыкновенной. А это строительство на Волге всю душу у человека захватывает, оно его на такую высоту поднимает, что просто сам себе завидуешь!
— Я сегодня три нормы выполнил, а Михаил Калатурин — четыре. И теперь не могу идти домой спокойно — хожу и думаю. Ко мне сегодня на машину девушка приходила, говорит, из Алма–Аты приехала, чтобы на экскаваторе работать. Тоненькая такая, в резиновых ботиках. Я ехг объясняю: «Идите, а то замерзнете, простудитесь», а она требует — учи. А вот на мне и полушубок и валенки, так я вместо того, чтобы постоять да посмотреть, как Калатурин свои четыре нормы берет, вчера в клуб ушел, кино смотреть. Вот и взял только три нормы, а теперь хожу и мучаюсь.
Становилось все холоднее. Воздух делался прозрачнее и суше. Над чистым от снега, сверкающим ледяным полем реки подымался легкий голубой' столб отраженного звездного света.
И вдруг прошло еле ощутимое дуновение, словно от теплого крыла медленно пролетевшей над головой какой–то огромной птицы, и тонкий привкус горечи набухающих березовых почек остался на губах. Механик экскаватора настороженно поднял голову, вздохнул полной грудью и торжествующе произнес:
— Слышите, весной потянуло. Первая у нас здесь весна будет. Ух, и развернемся мы тут…
И где–то внизу, на самом берегу Волги, послышались лязганье металла, шум падающих глыб земли. Уже не было больше тишины ночи: она наполнилась мерным дыханием машин — это приступила к работе новая смена. Колонны многотонных минских самосвалов снова с грохотом валили в кипящую черную воду камень, и вода выбрасывалась на лед, билась на нем и медленно замерзала.
1951 г.
СВЕТ НАД ВОЛГОЙ
Золотом осеннего красного леса жарко светятся Жигулевские горы сквозь дымно–голубую пелену утреннего тумана.
Глядишь с высоты на этот жемчужно–влажный океан, и дух захватывает от его беспредельности! И не знаешь, то ли это солнце тускло просвечивает, поднимаясь над землей, то ли это вершина горы, обросшая дубравой, пылает красной листвой!
— А вот если с полчасика тут посидите, спадет туман вон до той скалы, и тогда вполне сможете себе представить, как оно будет выглядеть, наше море, какие пространства оно охватит…
И, сказав это, старик с веселыми глазами волжского рыбака представился:
— Я тут сторожем при складе нахожусь. Должность небольшая, тихая. Но и то хорошо примечаю, как здесь на нашей стройке каждый норовит душу свою с лучшей стороны показать. Вот видите, на горе, на самой ее макушке, мачта под самые облака торчит, с нее на ту сторону ток перебрасывают. Сторожил я при ней инструмент кое–какой, а непогода была, сосны, как хворостины, качало. Приходит ко мне на пост вечером паренек, ну, такой, какие на улице футбол гоняют, а лицо у него тревожное, прямо сказать, расстроен чем–то.
Не успел я его по душам спросить, чего над ним стряслось. Смотрю, а он уже на мачту полез. Я его по старости достигнуть не смог. Очень шибко полез. А ветер, я вам говорю, штормовой, чайкам такой крыло вывихнуть может, а человеку совсем плохо, если он на высоте находится. Ну, думаю, сбросит парня. А с этой мачты до берега метров триста, а то побольше падать. Заледенело сердце; кричать — все равно, что спички на таком ветру жечь. Не могу сказать, сколько он по мачте лазил. Только, когда он обратно спустился, смотрю я на него: пальто ватного на нем нету, видать, скинул на высоте для облегчения, сам побледнел, а глаза, как фонарики, радостные. Я на него кричать стал: зачем, мол, лазил туда, я тебя в милицию за такие дела, и все прочее.
А он меня просит: «Вы, дедушка, не шумите, я вам все расскажу. Я ведь почти не спал, мучился, мне казаться стало, что я крепление неправильно сделал. Когда на высоте работал, страшновато было, и я потом не мог нпкак вспомнить, так ли все сделал. Ну и стал мучиться, и вот теперь себя проверил. И, оказывается, все в порядке».
Вот видите, какие люди по этой земле ходят…
В тающем тумане текучей, холодной, гибкой статью просвечивает Волга, проторившая себе здесь путь сквозь камень гор, истертых в песок ее непреоборимой силой.
Отсюда хорошо видно, как красота древней русской реки, уже преображенная гигантской стройкой, обретает новые черты своего дивного величия.
Всего несколько месяцев назад, я был здесь. Но как неузнаваемо все изменилось вокруг.
Вон там, на берегу Волги, будто в результате огромного внезапного геологического изменения, образовалась глубокая впадина. О глубине ее можно судить по стрелам шагающих экскаваторов, поднимающихся над краями котлована, будто стальные мачты затонувших кораблей. Желтые глинистые хребты выросли там,, где прежде к самой воде сползали песчаные белые отмели.
Каменным сухим позвоночником поднялась из воды насыпь банкета. По обе стороны его проложены огромные стальные трубы, из которых непрерывно извергаются два мутных водопада, наращивая снежно–белую песчаную перемычку, длина которой составит более полутора километров.
Гигантские остовы стальных заборов, шпунтовых перегородок вонзаются в дно реки. Плавучие копры, механические молотобойцы звенят тяжкими торопливыми ударами, от которых по — тиховодью проходит зыбь, словно от подземных колебаний почвы.
Перемычка уже стиснула Волгу. Кидаясь в образовавшуюся узость, река напрягается, чтобы протолкнуть свое огромное могущественное тело, и видно, как струи ее, словно прозрачные мускулы, извиваются и двигаются в бешеном, судорожном упорстве.
Буксирные пароходы, волокущие караваны барж, огромные, словно плавучие острова, плоты, важно шествовавшие по всей голубой дороге, в этом месте, будто поскользнувшись, устремляются вперед и быстро проскакивают узкую горловину.
Приткнувшись к отмели Телячьего острова, земснаряд № 319 перекачивает его берега на другую сторону Волги. Огромный механизм работает бесшумно. Багермейстер управляет им из стеклянной будки, нажимая разноцветные выпуклые пластмассовые кнопки, вделанные в покатый, как парта, пульт. Экипаж земснаряда за сутки подает на перемычку песка почти вдвое больше, чем предусмотрено нормой.
Скоро здесь будет введен в действие новый, недавно прибывший из Волгограда сверхмощный землесосный снаряд «1000–80». Эти цифры, которыми обозначается тип земснаряда, показывают, что он по своей проектной мощности способен вынуть за час тысячу кубометров грунта и поднять его на высоту до 80 зиетров. Проектная производительность этого земснаряда — десять тысяч кубометров пульпы в час. Но уже при заводских испытаниях он перекачал за час тринадцать тысяч кубометров пульпы. Это самый мощный в мире электроземлесосный снаряд. Он потребляет столько электроэнергии, сколько ее необходимо для нужд среднего областного города.
Сейчас от Куйбышева, от Сызрани и до самой великой стройки высятся огромные темные мачты. Они несут на себе провода, по которым невидимо мчится электрическая энергия к мощным машинам, работающим на строительстве.
Пройдет всего каких–нибудь четыре года, и электроэнергия Куйбышевской гидростанции хлынет по металлическим руслам электролиний мощным потоком в обратном направлении. Какие же тогда чудодейственные машины будет питать она? Какие великие свершения будет творить наш народ, обретя новые энергетические источники для своего великого, могучего творчества?
Да, в нашем сегодняшнем дне ясно видны черты коммунистического будущего. Прокладывая дорогу в будущее, советский человек борется за осуществление программы великих строек коммунизма и в этой борьбе обретает новые драгоценные черты творца, созидателя.
На отмели идут работы по прокладке новой линии дюкера. Волга, сдавленная перемычкой, ставит перед строителями серьезные трудности. Наваливаясь всей своей тяжестью, всей своей скоростью, она отгибает стальную трубу, как хлыст, и, прежде чем линия успевает плавно опуститься на дно, река успевает оторвать секцию, унести ее вниз по течению и поспешно забросать песком.
Водолазы Василий Журкнн, Николах! Алексеенко, Федор Король, работая на дне, борются с водой, накладывают заплаты на пробоины, оплетают трубы стальными тросами, чтобы снова повторить попытки и уложить наконец поперек реки дюкер почти метрового диаметра, по которому будет перемещаться грунт с левого берега на правый.
Мощные тракторы с висящими на крюках гроздьями полиспастов ватагой толпятся на отмели, ожидая сигнала, когда нужно будет им снова тянуть, толкать тяжесть стального пустотелого столба.
Идет напряженная борьба с рекой. А на маленькой водолазной барке собрались сейчас те люди, которые ведут эту борьбу. Василий Журкин стоит в своем резиновом снаряжении и держит в руках медный шлем. Лицо его усеяно крупными каплями пота, но глаза светятся упрямым задором. И говорит он спокойно, будто не его сейчас швыряла на дне река:
— За нас, подводников, вы не беспокойтесь! Мы свое дело сделаем, мы ее все равно переборем.
На правом берегу в котловане идет такая же напряженная борьба, но не с водой — с землей.
Экскаваторщики на своих могучих электрических машинах, перевыполняя нормы, вошли во второй ярус котлована и достигли мягких грунтов. Пошла глина, тяжелая, как медь, и вязкая, как замазка. Трехкубовые ковши беспрестанно запрессовываются глиной, приходится лопатами счищать ее с затворов ковшей, чтобы они могли захлопываться. Машины весом в 165 тонн размалывают в щепы деревянные маты, сколоченные из сосновых бревен, скользят на желтой глине и оседают. Чтобы выровнять экскаватор, приходится стальными тросами подтягивать под гусеницы связки бревен. Экскаваторщики знают: скоро здесь будут установлены иглофильтры, осушающие почву, во влажных забоях начнут работать более легкие машины, появятся новые приспособления. Но сейчас люди, опережая время, борются за каждую минуту, за каждый кубометр грунта.
И в этой борьбе накапливается новый опыт работы в забоях на вязких грунтах, рождаются новаторские идеи.
Новаторские начинания и предложения стахановцев подробно обсуждались недавно на заседании партийного бюро строительного района. Партийные руководители внимательно и по–деловому рассматривали вопрос о том, следует ли принять предложение о создании на экскаваторном участке резервной группы в пять автомашин, которые могли бы быть приданы самым передовым экскаваторщикам. Решено было обсудить совместно с инженерно–техническим составом предложение комсомольца Коваленко о возможности постройки уральским заводом экспериментального пятитонного ковша для экскаватора с тем, чтобы можно было сразу наполнять пятитонный минский автосамосвал. Говорили о предложении Василия Лямина изготовить вместо деревянных матов для экскаватора, работающего во влажных забоях, металлические маты.
Бригадир комплексной бригады Илья Костенко, работая на минском самосвале, сконструировал и сделал сам в мастерских нож–скребок, с помощью которого можно освобождать прилипший к кузову самосвала грунт. При сбрасывании грунта нож Костенко действует хорошо, но обратно не заходит в кузов. Нужно оказать помощь Костенко, привлечь ему на помощь снерщалистов–инженеров.
Важно также обсудить возможность создания таких приспособлений, с помощью которых можно было бы устранить прилипание грунта к экскаваторным ковшам. Группа инженеров уже работает над этой проблемой. Одни из них предлагают установить вибратор, другие — применить электрический ток, третьи — шлифовать внутренность козша. Нельзя ли заинтересовать всеми этими предложениями научно–исследовательский институт или организовать дискуссию в научно–инженерном обществе строительства?
Заседание партийного бюро рассмотрело намеченные вопросы и давно закончилось, но коммунисты не расходятся. В комнате появляются все новые люди и, присаживаясь, принимают участие в беседе.
Секретарь партбюро Петр Дмитриевич Иванов говорит:
— Главное, товарищи, помнить, что на великой стройке у каждого человека можно зажечь в сердце огонек, увлечь его и сделать передовиком. Но для этого нужно знать каждого человека, завоевать доверие, уважение, открыть путь для его роста. Ведь мы не только все вместе отвечаем за ход строительства. Мы несем ответственность за людей, которые должны по окончании стройки коммунизма стать еще лучше, подняться на новую, еще более высокую ступень в своем духовном развитии.
Мы, коммунисты, несем величайшую ответственность перед партией в самом сложном, в самом жизненно важном деле, в деле коммунистического воспитания советского человека.
Вы только подумайте, что через какие–нибудь пять лет здесь не будет ни строителей, ни пейзажа стройки. Зашумит жизнь в новом красавце городе, на полную мощность заработает энергогигант, появится миллион гектаров орошаемой земли. И все это станет уже не стройкой коммунизма, а городом, гидроэлектростанцией и полями. Черты коммунизма воплотятся не только в камне, стали, в машинах, но прежде всего в духовном облике человека. Эти черты куются сейчас всеми нами в борьбе с трудностями, в работе по воспитанию людей.
Людьми гордятся большевики великой стройки.
Вот коммунист Михаил Евец. Механик, за плечами которого огромный опыт, целая сокровищница знаний и мастерства. Мужественный, терпеливый, спокойный, вдумчивый, он одним из первых вместе со всей своей бригадой стал давать в месяц на трехкубовом экскаваторе по сто тысяч кубометров грунта. Но, добившись рекордной выработки в летние месяцы, он готовил свою бригаду к трудностям осеннего периода. Беседовал с геологами, чтобы определить, с какого характера грунтами ему придется иметь дело в самую трудную пору. Заботясь о сохранности машины, он разработал целую систему технической профилактики. Его бережливость выходит за рамки принятых обязательств. Первый ковш, который он подает на самосвал, всегда неполный. Только второй — полный. Почему? А потому, что он рассчитал: если наваливать первый полный ковш в машину, рессоры ее получают сразу резкую нагрузку и, значит, быстрее изнашиваются. Строго по чертежу он размерил рабочую площадку и, чтобы меньше расходовать электроэнергии, не желая лишнего поворота экскаватора, точно определил и обозначил место для остановки самосвала под нагрузку.
Это он посоветовал инженеру, предлагавшему отполировать внутренность ковшей и тем самым устранить прилипание грунта, использовать экскаваторы сначала на скальных работах, после которых ковши приобретают действительно зеркальную поверхность. Осторожно и внимательно он воспитывает комсомольца Василия Лямина, горячего, нетерпеливого, страстного, упоенного первыми производственнымп успехами.
Вобрав все советы своего учителя, Лямин виртуозно работает на машине, сократив время операционного цикла с 45 секунд до 25. Но если бы не Евец, он, может быть, еще долго не знал бы, что для того, чтобы не держать лишнее время самосвал под нагрузкой, нужно брать первый ковш с дальнего угла забоя, а второй — с ближнего, что удобнее всего высыпать землю из ковша, если самосвал стоит выше уровня экскаватора на полтора метра и в семи метрах от осевого центра машины.
Зато Лямин всегда первым вносит самые радикальные технические предложения. Замечательный уральский экскаватор с трехкубовым ковшом не удовлетворяет его. Это он больше всех волнуется, чтобы создать облегченный пятикубовый ковш для мягких грунтов, и ведет переписку с уральцами. Лямин выписывает из куйбышевской библиотеки кипы технической литературы. Он грезит о новых сверхмощных машинах. И никак не может согласиться с утверждением, что тяжелые машины не смогут хорошо работать на мягких грунтах. Он предлагает установить металлические маты, этакие широкие стальные плоты, на которых в забое с мягким грунтом могли бы безукоризненно работать самые тяжелые машины. Но когда его машина села на грунт, Лямин готов был перевернуть весь свет, чтобы только скорее ее вызволить. Из этого урока он хорошо понял, что надо заранее припасать необходимые приспособления, что главное для механика — предвидеть все неожиданности и, если их ждать и готовиться к ним, они никогда не застигнут врасплох. Рекордная выработка грунта — это результаты предварительного большого труда, обдумывания. И если, давая рекорд, знаешь, что не все еще достиг и почему не все достиг, значит, тогда сможешь его превысить.
Лямин приехал на стройку вместе со своим другом Евгением Камаевым, бывшим полеводом. Камаев работает на одной машине с Ляминым, и в летний месяц, когда Лямин дал за смену две тысячи кубометров, Камаев вскоре довел выработку до двух тысяч шестисот кубометров. Соревнуясь со своим другом, Лямин снова вышел вперед и вынул за смену две тысячи девятьсот кубометров грунта. Они живут вместе, в одной комнате, два друга, два очень хороших экскаваторщика.
Была уже ночь, когда мы снова спустились на берег Волги. В том месте, где в котловане работали экскаваторы, в небо вздымалось огромное белое зарево. Словно звезды, мелькали огни на вершинах двигающихся стрел экскаваторов. Самих машин не было видно. Они работали на дне котлована, углубляясь все ниже и ниже-. Им предстоит опуститься на сорок метров, на ту глубину, на которую ляжет фундамент здания гидростанции. Перемычка, освещенная прожекторами, светлой дорогой лежит в темных водах реки. А на той стороне, светясь, словно цех завода, неслышно глотая песчаную отмель, стоят земснаряды. Их огни сливаются с огнями левобережья, где вырос новый город, созвездия которого несколько месяцев тому назад не знало надволжское небо.
Башни копров, унизанные гирляндами ламп, возвышаются громадной торжественной колоннадой посреди Волги, и будто в гигантской кузнице стучат их мощные молоты. А там, где перемычка сдавила Волгу, воды ее кажутся выпуклыми, смятыми в складки от высоких волн, стремительно бегущих одна за другой сквозь узкую горловину. На надземном копре, во всю высоту его, освещенную снизу и сверху голубыми потоками прожекторов — надпись: «Слава Родине!»
Во славу любимой социалистической Родины самоотверженно трудятся строители грандиозного гидротехнического сооружения на великой русской реке Волге.
1951 г.
ВО ИМЯ СЧАСТЬЯ РОДИНЫ
От имени всех стран, всех народов мира, от имени павших на воине и злодейски умерщвленных фашизмом, от имени сотен миллионов жаждущих мира выступали посланцы народов с трибуны Второго Всемирного конгресса сторонников мира.
Голосом мужественной правды их слова звучали на весь мир.
Присутствовавшая на конгрессе в качестве гостя советская девушка Лидия Корабелышкова глубоко переживала все происходившее. Она сидела, застенчиво опустив руки, взволнованная той безмерной любовью, с которой обращались посланцы народов к ее Отчизне. Она думала о своей жизни, о жизни миллионов своих сверстников и сверстниц.
…Во время Великой Отечественной войны ее отец и два брата ушли на фронт. Чтобы помочь фронту, она поступила работать на обувную фабрику «Парижская Коммуна». Здесь она шила ботинки для рабочих горячих металлургических цехов. Металлурги плавят чугун, сталь. Металл был нужен фронту. Когда изготовляла несколько пар ботинок сверх плана, испытывала большую радость.
Кончилась война. На фабрике открыли цех детской обуви. Он был оборудован новыми, совершенными машинами. Сложные машины требовали новой учебы, новых приемов и навыков. Сначала цех не выполнял плана, давал много брака. В каждой бригаде работали две «починщицы», которые были заняты только тем, что исправляли брак.
Лидия Корабелышкова стала присматриваться, на каких операциях больше всего возникает брака, выяснять его причины. Очень помогла стахановская школа, где изучались приемы труда лучших рабочих. Дело было не только в том, чтобы овладеть машинами, приемами мастерства, — нужно было, чтобы каждый проникся сознанием того, что нельзя сейчас терпеть поражение, когда весь народ одержал такую победу. Об этом Лидия много говорила с теми, кто отставал, помогала им, учила их, просила лучших мастеров фабрики помочь им.
Ввели систему индивидуального учета. Теперь каждая заготовка снабжалась особой биркой с номером, и можно было легко установить, кто допустил брак. Вместо «починщиц» брак устранял сам виновник. Тем, кто работал лучше других, посвящали листовки.
За несколько месяцев ее бригада добилась увеличения выпуска обуви на сорок процентов.
Однажды она услышала, как инженер сказал: если срок носки каждой пары обуви, выпускаемой фабрикой, продлить на одну неделю, — это было бы равноценно дополнительному выпуску нескольких миллионов пар, но для этого необходимо поднять качество продукции.
Помня эти слова, она старалась добиться самого высокого качества. И как обидно было, когда кто–нибудь, совершив небрежность, снижал качество изделия. Когда она прочла в газетах о том, что ткач Александр Чутких на своем участке выпускает всю продукцию первым сортом, она собрала бригаду и обратилась с призывом добиться выпуска только первосортной обуви. Она рассказала о всех 45 возможных дефектах обуви и о причинах, которые вызывают их, и предложила, чтобы все члены бригады оказали взаимную помощь друг другу для выявления дефектов, чтобы каждый проверял предыдущую операцию соседа по конвейеру, прежде чем приступить к своей операции. Метод взаимного контроля дал самые высокие результаты. Бригада стала выпускать 96 процентов первосортных ботинок.
Но вот что обнаружила Корабельникова, изучая работу своей бригады теперь, когда она добилась звания бригады отличного качества. У многих, особенно у тех, кто лучше всех работал и производил только отличную продукцию, стали оставаться излишки материалов, а у тех, кто еще не научился выпускать только отличную продукцию, материалов хватало в обрез.
Значит, отличное качество работы находилось в какой–то взаимосвязи с экономией материала. И если борьба за отличное качество работы породила экономию материалов, то нельзя ли начать борьбу за экономию материала с тем, чтобы выше поднять качество продукции? И главное: на этом так легко выявить отстающих, недостаточно радивых членов бригады и подтянуть их до уровня передовых.
Если начать соревнование за экономию материалов так, чтобы каждый экономил свой материал, как воодушевит всех эта увлекательная борьба за новые производственные успехи! Но что должно быть показателем? Ведь почти каждый член бригады имеет дело со своим особым видом материала. Определить для каждого его собственный показатель? Нет, нужен один, такой, чтобы он охватил все операции…
Соревнуясь в честь выборов в Верховный Совет СССР, бригада выпустила 2313 пар обуви сверх плана. В тот же день, когда подводились итоги соревнования, из цеховой конторы сообщили, что из сэкономленных бригадой материалов можно было бы сшить еще 1800 пар обуви.
Эта цифра изумила ее и потрясла. Значит, можно экономить так, чтобы давать стране столько лишних пар обуви…
Взволнованная, воодушевленная, она рассказала бригаде об этом. Было вынесено решение: работать так, чтобы добиться экономии по всем видам материалов и сэкономить их столько, чтобы один день в месяц работать полностью на сэкономленном материале. И этот день будет подарком Родине.
Партийная организация фабрики одобрила и поддержала инициативу Лидии Корабельнпковой. Бригада Корабельниковой обратилась ко всем обувщикам страны с призывом начать соревнованпе по комплексной экономии материалов.
В это соревнование включились не только обувщики. Текстильщики, металлурги, станкостроители, метростроевцы, железнодорожники, строители тоже приняли вызов.
…И Корабельникова вспоминала теперь, как готовились к этому дню.
Вот, заканчивая строчку ранта, низко склоняется работница к машине, озабоченная тем, чтобы оборвать нить у самого основания изделия, экономя сантиметры нити, сотые доли государственной копейки.
На швейной машине промасленная катушка ниток вращается в самодельной жестяной баночке. Сюда, в эту баночку, собирается масло с катушки ниток, в день несколько граммов.
Они боролись за каждый грамм, за каждый сантиметр материала. В конце месяца цех сэкономил 900 катушек ниток, 84 килограмма клея, 18 килограммов пряжи. Была достигнута экономия по всем видам материалов.
И вот, наконец, наступил этот день. Все пришли на работу празднично одетые. Да, никогда они не испытывали такую полноту счастья, радости от своего труда, как в тот день.
Работая полностью на сэкономленных материалах, бригада изготовила 730 пар обуви.
Потом на полностью сэкономленных материалах работал весь цех, вся фабрика. Тысячи поздравительных писем получала Лидия со всех концов Советского Союза.
Идея комплексной экономии материалов распространялась по всей стране. Миллионы тружеников самых разнообразных профессий стали выискивать в своем производстве новые возможности.
И она была счастлива оттого, что вместе со всеми советскими людьми из сбереженных, сэкономленных капель, миллиметров, граммов добывала дополнительные миллионы тонн материалов, миллиарды рублей родному государству.
Она вспомнила слова Ленина:
«Коммунизм начинается там, где появляется самоотверженная, преодолевающая тяжелый труд, забота рядовых рабочих об увеличении производительности труда, об охране каждого пуда хлеба, угля, железа и других продуктов, достающихся не работающим лично и не их «ближним», а «дальним», т. е. всему обществу в целом, десяткам и сотням миллионов людей…»
И когда она думала о значении этих ленинских слов, ее охватывало ликующее чувство: ведь это все у нас уже есть! Ведь правда есть! Значит, мы уже входим в коммунизм! И та радость, которую мы испытываем, это и есть радость коммунистического труда!
…И вот сейчас, сидя здесь, на конгрессе сторонников мира, она чувствовала, что и ее труд является вкладом в великое дело борьбы миллионов людей за мир.
В вестибюле во время перерыва между заседаниями делегатов окружили сотни людей. Лидия Корабельникова была только гостьей конгресса, она хотела побыть сейчас одна, чтобы глубже вошли в сердце слова, чувства, обуревавшие ее. Но к ней подходят люди, называют ее по имени, улыбаются, протягивают ей руки, говоря, что хорошо знают ее. Юноша в синей снецовке обращается к ней:
— Вы — Корабельникова, а я корабельниковец… Прошу, познакомьтесь: эта девушка тоже носит ваше имя. Вон стоят ребята, они стесняются подойти, но они также корабельниковцы. Нас здесь, в Варшаве, уже тысячи.
Подходят еще люди: ее знакомят с чехами, болгарами, румынами — они тоже жмут ей руку и говорят, что знают ее, что в их странах на сотнях предприятий есть дни, которые названы ее именем, и что ее почин подхвачен тысячами рабочих.
Подходит еще один человек. Не улыбаясь, опустив глаза, глухо говорит, и кто–то переводит: это английский делегат, он просит передать, что тоже знает ее, но он говорит, что «день Корабельнпковой» в Англии невозможен. И он был бы очень счастлив, если бы в Англии был «день Корабельнпковой», но для этого необходимы, как он понимает, некоторые условия, которые несовместимы с существующим сейчас в Англин общественным устройством.
Подобные слова она слышала от одного молодого немецкого рабочего из западной зоны Берлина. Она приехала в Берлин на Всегерманский слет молодежи в составе советской делегации. Тысячи юношей и девушек вышли им навстречу с цветами в руках.
Она никогда не забудет улиц Берлина. Словно живые реки: столько людей вышло приветствовать советских делегатов. Но она также никогда не забудет границы Западного Берлина, откуда на семьсот тысяч немецкой молодежи, ликующей и праздничной, были угрожающе нацелены пулеметы и бронеавтомобили американских и английских оккупационных властей.
Американские и английские оккупанты жестоко избивали и увечили немецких юношей и девушек, пытаясь не пустить в восточную зону Берлина. Но, несмотря на все преграды, тысячи представителей германской молодежи пришли пешком в Берлин из самых далеких городов и земель западной зоны Германии.
К ней подошел молодой рабочий из западной зоны. Он тоже не улыбался ей, как и этот англичанин. Но он не улыбался потому, что лицо его было разбито прикладом американского автомата. Он показал ей свою записную книжку и сказал, с трудом двигая опухшими губами:
— Я записал все, что вы говорили. Но для того чтобы провести такой день на предприятии в западной зоне, где я работаю, для этого необходимо, чтобы у нас там была не черная фашистская ночь, а было, как здесь… Но я клянусь вам: мы этого добьемся!
Здесь, в Польше, Корабельникова встретилась с тысячами своих последователей. Она встретилась с ними во Блохах, на заводе измерительных приборов, на строительстве в Щецине, на предприятиях Вроцлава, на заводе железнодорожных сигналов в Кракове, на обувной фабрике в Хелмно. Патриотическое движение корабельниковцев принесло Польской Народной Республике миллионы сэкономленных злотых. Это вклад народа в социалистическое строительство Польши.
И когда старый рабочий в Жирардове спросил Корабельникову: «Скажите мне, старому человеку, по–простому, по–рабочему: что такое коммунизм?» — она ответила ему так, как думала, как было у нее на сердце: коммунизм — это счастье всех людей, и труд — постоянная высокая радость для человека. И, помедлив, она произнесла с гордостью и волнением:
— И нет ничего на свете прекрасней этого.
Стахановский труд стал коммунистическим методом строительства социализма. Великие созидательные победы он одержал и одерживает в нашей стране и во всех странах народной демократии.
Сейчас бригада Корабельниковой уже два дня в месяц работает полностью на сэкономленных материалах. Комплексная экономия дала бригаде возможность сшить за год дополнительно 13 тысяч пар обуви.
1951 г.
ХОЗЯЕВА МАШИН
Во время войны мне довелось познакомиться с американским инженером Биллом Хаусом, прибывшим в Мурманск в составе каравана на корабле типа «Либерти» в качестве судового механика. Низкорослый, неряшливо одетый в какое–то подобие овчинного тулупа, он водил меня по грязному машинному отделению и, тыча рукой в сторону механизмов, раздраженно говорил с каким–то нарочитым высокомерием:
— Вы видите здесь окончательное выражение американской технической идеи: управление всеми механизмами рассчитано на дурака.
Ему не надо думать, только следить за сигналами. На сигнальных фонарях надписи, что надо делать. Если дурак утомится и вовремя не будет реагировать на световые надписи, вступает звуковой сигнал. Если же дурак не будет реагировать и на звук, подойдет старший по вахте и набьет ему морду. Я до снх пор не могу запомнить никого, кто стоит у этих механизмов. Мне нет надобности в этом. Поставить сюда дрессированных обезьян — результат был бы тот же. Этот принцип, осуществленный в нашей промышленности, упраздняет зависимость от квалифицированных рабочих, от их дорогостоящего обучения, и если профсоюзы моряков начинают зажимать компанию, всегда можно найти тысячи среди безработных, чтобы нанять на рейс две сотни наиболее голодных и, значит, наименее требовательных. Вы видели наш корабль? Снаружи он выглядит внушительно, но по существу это жестяная тара — и только! Мы сколачиваем их по дешевке. Премию получил конструктор именно за это. Выгоднее выпускать много кораблей, рассчитанных на малый срок плаванья, чем выпускать мало кораблей, рассчитанных па длительный срок плаванья. Страховые премии перекрывают расходы фирмы по траурным объявлениям, которые она дает на свои счет в тех случаях, когда эти посудины идут на дно. Кстати, если б можно было вернуться обратно в Америку не на этом суденышке, я готов был бы заплатить за проезд все, что заработал за рейс. Механизм в скверном состоянии, сварные швы обшивки сдали и текут. Я докладывал об этом капитану, но он показал мне технический паспорт корабля, там сказано, что фирма гарантирует годовой срок безремонтного плаванья. К тому же мы и не можем производить ремонт своими силами, никто ни черта не понимает у нас в этих механизмах. Они хороши, пока в порядке… Но не всегда этот расчет может сохранить жизнь. Будь оно все проклято!..
Я не знаю, удалось ли Биллу Хаусу благополучно вернуться на родину, но горькие слова его о торжестве принципов американской техники, рассчитанной на дурака, остались в моей памяти, как свидетельство величайшего уродства и варварского одичания капитализма.
Получив в свои руки миллионы самых сложных, самых совершенных машин, советские рабочие подчинили их своей воле, талантливо используют свои знания, преодолевая рубежи норм, выдвигая идеи нового, еще более совершенного трудового творчества.
Новые трудовые подвиги, новые вдохновенные трудовые примеры, приближающие к заветному бытию, к коммунизму, мгновенно распространяются по стране, обнимая собой все отрасли созидания и ставя новые дерзновенные задачи.
Так творческий почин Лидии Корабельниковой, давший стране миллиарды рублей на экономии материалов, ныне блестяще продолжен стахановцами фабрики «Буревестник» Марией Левченко и Григорием Мухановым.
Они явились инициаторами соревнования за снижение себестоимости на каждой операции. Только за первый месяц работы по–новому коллектив «Буревестника» сэкономил по операции 768 430 рублей государственных средств. Вскоре опыт коллектива фабрики был перенесен на другие предприятия и стал всенародным достоянием.
Но этим дело, начатое на «Буревестнике», не ограничилось. Недавно инициативу Левченко и Муханова дополнили стахановцы Люблинского литейно–механического завода Антонина Жандарова, Ольга Агафонова и другие. Они начали социалистическое соревнование за отличное выполнение каждой производственной операции. Подсчитано, что это даст заводу в год за счет улучшения качества продукции экономию до трех миллионов рублей. Прошло немного времени, а уже и этот почин подхвачен широкими массами.
Со всех концов Союза идут сообщения о рождении новых смелых починов: из Люблино — о соревновании за совершенствование и рационализацию каждой операции, из Горького — о борьбе за пооперационное снижение трудоемкости работ, из Ленинграда — о скоростной обработке деталей на всех операциях. Жизнь показывает, что решение больших общенародных задач повсеместно на каждой производственной операции приводит повсюду к новому подъему научно–технической мысли стахановцев, к новаторству их за каждым станком.
Это полностью подтверждается стахановской практикой. Работница Левченко и рабочий Муханов учатся в вечернем техникуме обувной и кожевенной промышленности. Овладевая техническими знаниями, они аналитически подошли к самому существу производственного процесса и предложили новую форму соревнования, раскрывающую рабочему самые сокровенные тонкости его профессии, новые вдохновляющие перспективы для новаторских поисков.
Каждый рабочий, следуя примеру Левченко и Муханова, изучает теперь, из каких элементов стоимости складывается его операция, как его труд определяет общее снижение себестоимости продукции.
По лицевому счету стахановца теперь можно определить его сильные и слабые стороны.
Все это — свидетельство нового наступления рабочего класса в борьбе за овладение глубинами мастерства.
В предпраздничные ноябрьские дни на «Буревестнике» побывали представители четырехсот шестидесяти различных предприятий страны для изучения опыта Левченко и Муханова.
Дирекция фабрики была вынуждена выделить специального инженера для чтения «лекций» по внедрению нового метода. Я видел здесь депутатов Верховного Совета, секретарей областных комитетов партии, директоров заводов, знатных шахтеров, машинистов, металлургов, приехавших со всех концов страны ко дню великого праздника. Украинцы, грузины, казахи — все эти люди, сидя за столом, записывали в свои блокноты то, что необходимо было им знать для того, чтобы потом у себя помочь распространению нового замечательного рабочего почина.
Я слышал, как шахтер из Караганды советовался здесь с экономистом из Донбасса о том, как лучше перенести методы снижения себестоимости в угольную промышленность; сталевар из Магнитки предложил им собраться у него в гостинице вечерком всем вместе, чтобы подробней потолковать. И лица у всех были радостные, счастливые, взволнованные, и каждый говорил о том, что даст этот метод той отрасли промышленности, которую он представлял.
Сюда пришел московский профессор, побывавший в Болгарии. Болгарские друзья обратились к нему с просьбой рассказать им в письме о сущности метода Левченко и Муханова, и все присутствовавшие объясняли профессору, в чем существо этого метода, и для верности стахановец из Ленинграда взял у него адрес болгарских друзей, чтобы, как он выразился, не произошло какой–нибудь путаницы в терминах и чтобы лично от себя передать им привет.
Всех этих людей объединяло одно чувство, одно желание — помочь Родине в ее великих коммунистических осуществлениях и поскорее дать стране свои патриотические вклады, которые будут рождены в результате нового почина в борьбе за снижение себестоимости. Когда собравшиеся спросили Марию Левченко, что натолкнуло ее па идею снижения себестоимости на каждой операции, она улыбнулась и сказала:
— Мне очень хочется, чтобы скорее у нас был коммунизм. Коммунизм — это изобилие. А изобилие рождается трудом самым производительным. Я все время думала о том, как сделать свой труд еще более производительным. И однажды вместе с Мухановым пришла к выводу о том, что снижать себестоимость можно успешнее, когда рабочий хорошо знает, из чего складывается себестоимость на каждой операции, когда он начнет глубже вникать в экономику производства.
3429 рабочих включились в это соревнование, а ведь участвовать в нем могут только те, кто перевыполняет нормы.
Комсомолец Григорий Муханов выдает сейчас продукцию в счет 1953 года. В этом году он оканчивает кожевенно–обувной техникум. С огромным уважением он говорит о своем соавторе — Марии Левченко.
— Левченко всегда была для меня образцом замечательного мастера своего дела. Я делился с ней своими мыслями, как со старшим товарищем, как с коммунисткой. Мы узнали о том, что снижение себестоимости продукции лишь на один процент позволит предприятиям легкой промышленности сэкономить для народного хозяйства сотни миллионов рублей. Какие огромные деньги! И мы стали думать о том, что вот четыре раза наше государство проводило снижение цен и сколько радости принесло это всему нашему народу и какое счастье помогать государству приносить людям эту радость. Мы стали думать, как найти такой метод, при котором каждый рабочий мог бы знать, какой он лично делает вклад в борьбу за снижение себестоимости…
— Может, это к делу прямо не относится, — продолжал Муханов, — но как–то с ребятами я попал на лекцию о Леонардо да Винчи. Лектор рассказывал о том, как этот великий художник с титаническим терпением отрабатывал отдельные приемы мастерства. Как он страдал, когда в созданной им картине никто не мог указать ему на отдельные ее недостатки. Он страдал потому, что хотел достичь величайшего совершенства, и потому искал в своей работе слабые стороны, чтобы трудом их преодолеть. Я слушал о Леонардо да Винчи, а думал о нас всех. Вот если бы мы как следует изучили каждый этап своей операции и выявили все свои слабые стороны, чтобы потом отработать их, какого высокого мастерства можно было бы достигнуть! И если бы вы посмотрели, как виртуозно сейчас работает Левченко (раньше она экономила 5000 дециметров кожи, а сейчас 7800), вы бы поняли, из каких тончайших отработанных приемов мастерства сложились эти показатели. 3 тысячи пар обуви было пошито в этом году из кожи, сэкономленной Левченко.
Фабрика «Буревестник» оснащена сложнейшими станками. Движение рабочей части некоторых станков в своей сумме напоминает живое действие человеческих рук. И над этими совершенными машинами стоят требовательные мастера, которые талантливо и смело вносят новые идеи, вмешиваясь в работу этих механизмов, оснащая их новыми приспособлениями, увеличивающими их производительность.
Невиданная, совершенная техника страны, строящей коммунизм, управляется грамотными, мыслящими людьми, для которых труд — творчество. Они заставляют механизмы удваивать, удесятерять свою мощь. Такие люди на фабрике «Буревестник» за второе полугодие 1951 года сделали сверх плана из сэкономленного материала 247 тысяч пар обуви. К началу декабря 1951 года участники соревнования уже дали государству на пооперационном снижении себестоимости около двух с половиной миллионов рублей сверхплановой прибыли.
Замечательная творческая инициатива Марии Левченко и Григория Муханова подхвачена уже тысячами предприятий страны. Новые плоды производственных побед приносит Отчизне почин стахановцев «Буревестника». Трудовой гений рабочего народа открывает все новые источники могучей стахановской активности, чтобы приблизить время торжествующего изобилия, время коммунизма.
Что же касается техники, рассчитанной на раба, то на ней далеко не уйдешь, и я до сих пор не знаю, удалось ли благополучно достигнуть берегов Америки Биллу Хаусу.
1952 г.
АДРЕС ИЗВЕСТЕН
С непреоборимым действием физического закона поверхностного натяжения впервые горестно столкнулся в Саланрских рудниках Кузбасса медик Арон Филиппович Найман, когда он приехал туда восемь лет назад, начав свою борьбу с силикозом.
Силикоз — профессиональное заболевание шахтеров, вызываемое пылью пород, содержащих в себе двуокиси силиция.
Томский медицинский институт, где профессор Найман заведует кафедрой гигиены труда, включил в план научных работ тему исследования силикозных заболеваний, для чего в клинике отвели несколько коек.
Но, имея собственное представление о долге ученого, не питая никаких иллюзий, что с силикозом можно покончить только одними медицинскими средствами, Арон Филиппович решил в счет отпуска поехать на рудники и на месте изучить то, что является причиной заболевания.
Десятки лет ученые всего мира искали наиболее надежные технические средства для борьбы с источником этой болезни — силициевой пылью. Больше всего этой пыли возникает при буровых работах.
Советские инженеры применили мокрое бурение, для чего соединили бур со шлангом, из которого в шпур непрерывно поступает вода. Количество пыли при этом сократилось. Но все–таки ее было значительно выше санитарной нормы.
Почему же не удалось уничтожить пыль с помощью воды? Да потому, что вступал в силу этот самый непреоборимый физический закон поверхностного натяжения.
Самые мельчайшие частицы пыли, а значит, самые летучие, не желали вступать в соприкосновение с водой, смачиваться ею, тончайшим порошком они лежали на упругой поверхности, оставаясь сухими, не обезвреженными. Водяные брызги раскатывались в пыли словно ртутные шарики. Тончайшую пыль можно было сдувать с воды словно пудру.
Академик Ребиндер разработал состав химически активных веществ, которые при введении в воду ослабляли ее поверхностное натяжение вместо 72 эргов до 30. Это значительно увеличило смачиваемость пыли и приблизило ее количество к санитарной норме. Но и эта мера в наиболее запыленных забоях не была радикальной. Закон поверхностного натяжения продолжал действовать, хотя силы его и были ослаблены.
Ежедневно, по две смены подряд, профессор Найман находился в самых запыленных забоях, собирая пробы воздуха в пробирки, в ватные фильтры. Потом, до глубокой ночи он просиживал в лаборатории, производя анализы содержания пыли в воздухе. Он подсчитывал количество частиц, изучил их поведение при применении различных средств обеспыливания забоев.
Анализы были мало утешительными.
Правда, Найман собрал богатейшие статистические данные в результате своих исследований, которые представляли несомненный интерес для науки и могли бы войти в какой–нибудь сборник, как свидетельство кропотливой работы ученого, подтверждающее всю необходимость борьбы с причинами заболевания силикозом.
Возможно, это позволило бы медицинским работникам бросить суровый упрек физикам, химикам, техникам, не пашедшим решающих способов преодолеть силы закона поверхностного натяжения.
Ведь не может же медик искать вне сферы своей науки способы борьбы с предотвращениями заболеваний силикозом?! Разве можно от ученого требовать, чтобы он начал вдруг работать в неведомой ему области техники или физики? Нет, такого от ученого никто требовать не может! Но ученый может предъявить самому себе такое требование и самого себя тайно усадить на студенческую скамью, если его побуждает на это высокая и благородная цель.
И вот Найман начал заниматься изучением законов физики, химии, механики. Из профессора он превратился в студента. За все годы своего ученичества профессор не сделал никаких открытий в области новых для него наук.
Но он искал в существующем то, что могло быть применено в борьбе с законом поверхностного натяжения. Ход его мыслей сложился примерно так. Вода применяется в борьбе с пылью. Путь борьбы шел по изменению химического состава роды, что давало уменьшение поверхностного натяжения! А если идти еще дальше. Если не менять химический состав воды, а превратить ее в пар? Какими же качествами химическими и физическими он обладает? Вот собраны пары дистиллированной воды в химически чистом сосуде. Пар остается в сосуде физически неизменным. Но достаточно бросить в сосуд мельчайшие частицы какого–нибудь твердого вещества, и мгновенно они превращаются в ядро, вокруг которого образуется водяная капля. Собственно, на этом же принципе основано образование искусственного дождевания из облаков.
Значит, вода, превращенная в пар, превращается снова в воду, при соприкосновении даже с самыми мельчайшими твердыми частицами, не превышающими по своим размерам газовых частиц! Значит, нар, вступая в контакт с самыми микроскопическими частицами твердых тел, не столь подчинен закону поверхностного натяжения, как вода! Но когда пар, обволакивая твердые частицы, конденсируется, превращается в воду, капли ее цепко держат внутри себя эти частицы и, увлажняя, утяжеляя их, низвергают их вниз. Значит, в шланги, подведенные к бурам, надо подавать не воду, а пар. Да, пар!
Конечно, «открытие» профессора Наймана ничего нового не вносило в великую науку физики и химии. Но профессор вовсе и не покушался устанавливать какое–либо родственное отношение с этими науками. Он испытывал только радость от плодов кратковременного знакомства.
Ведь его открытие в своей основе так просто, что удивительно, как это до сих пор оно никому не пришло в голову.
Приехав снова на Салапрский рудник, который он теперь посещает из года в год, Арон Филиппович начал свой разговор с главным инженером рудоуправления А. М. Руденко вышесказанными словами.
Но идеи нуждаются в материализации. А для этого нужны средства. Никаких средств у товарища Руденко для проведения научно–исследовательских работ в распоряжении не было.
Но идея была настолько ясна, проста и убедительна, что главный инженер на свой страх и риск выдал семьсот метров остродефицитных труб, чтобы провести паропровод в забой. А рабочие, выслушав буквально десятпминутную лекцию профессора о его предложении, согласились бесплатно провести все необходимые работы.
Теперь профессор по суткам не вылезал из забоя и по отходил ни на шаг от слесарей, устанавливающих паропровод.
Однажды он заблудился в старых штольных, заложенных еще при Екатерине Второй, когда разыскивал механика. Другой раз заснул в забое и не услышал сигнала, предупреждающего о том, чтобы все покинули зону, так как должна была производиться отпалка. Шахтеры бережно следили за «своим профессором» и унесли его в самую последнюю минуту. Профессору немало лет, а шахта это не самое лучшее место для научной работы.
Но вот пар был включен в паропровод и по шлангу, прикрепленному к буру, зашипел в шпуре. Снова профессор собирал в стеклянные трубки и на ватные фильтры пробы воздуха и еженочно взвешивал и подсчитывал количество твердых частиц.
Полученные данные оказались поразительными. Применение пара сократило количество пыли в воздухе забоя в четыре раза ниже санитарной нормы.
Но что скрывать, эта первая радость была все–такн омрачена.
Среди горняков нашлись люди практически мыслящие и значительно более сведущие в вопросах техники и экономики, чем профессор–медик.
Проводить паропровод в каждый забой оказалось делом сложным и дорогостоящим.
Конечно, на это профессор мог ответить так: «Уважаемые товарищи, адресуйте эти требования к себе. Я вам не инженер. Теперь сами решайте наиболее приемлемые способы осуществления моей идеи. Как ученый, я уже и так перешагнул рубежи собственной моей науки».
Но так сказать профессор не захотел, хотя и имел на это право. Как коммунист, он не мог произнести таких слов. Тридцать семь лет он в партии. Во время гражданской войны был комиссаром партизанского отряда, командовал отрядом прикрытия знаменитого бронепоезда имени Николая Руднева. Был секретарем уездного комитета партии, когда бандиты охотились за каждым сельским активистом. Он прошел не легкую жизнь. Бывший рабочий, он стал профессором не для того, чтобы с приятностью носить это почетное ученое звание.
Вернувшись в Томск, он вместе со своим сыном, старшим инженером Научно–исследовательского института, стал разрабатывать конструкцию переносного портативного электро–парообразователя.
В течение года конструкция была создана и рабочие одного завода в порядке частного заказа изготовили ее.
Профессор приехал на рудник прямо с поезда с упакованным в одеяло парообразователем.
Начались длительные и тщательные испытания в забоях с различной степенью запыленности.
Во время отпалки профессору приходилось отсиживаться в штреках в ожидании, когда после взрывов рассеются вредные газы.
В тупиковых забоях на дегазацию уходило до трех часов, и то для этого приходилось применять сжатый воздух, килограмм которого обходится до 28 копеек. От всего цикла рабочего времени по руднику непроизводительно тратилось 25% времени на ожидание дегазации.
Сидя в штреке, профессор думал с раздражением о том, как никчемно расходуется на это ожидание рабочее время шахтеров. И тут ему пришла мысль применить пар для дегазации забоев.
Проведя лабораторные испытания, он убедился в правильности своей мысли.
Применение пара для дегазации забоев дало блестящие результаты.
Профессор заканчивал свои исследовательские работы с применением парообразователя в Салаирских рудниках в декабре 1955 года. Семь лет он был связан с этим рудником, вступив в борьбу с силикозом.
Да, с силикозом теперь будет покончено, побеждена та причина, которая служила источником заболевания.
Но здоровье самого профессора находилось не в лучшем состоянии. Профессор давно уже страдал эретодермией. От общего отека у него распухали руки и ноги. Перед каждым спуском в шахту он заходил в здравпункт, где фельдшер делал ему внутривенное вливание хлористого кальция. Фельдшер знал, что профессор находится в тяжелом состоянии. Но разве мог он приказать профессору, как больному, лечь в постель? У медиков, как и у военных, тоже существует своеобразная субординация.
И все–таки болезнь сломила профессора. Он лежал в постели, когда ему принесли официальный акт с двенадцатью авторитетными подписями, из которого следовало, что все испытания применения пара для борьбы с пылью и дегазации забоев дали самые высокие результаты.
В акте свидетельствовалось, что при санитарной норме 2 миллиграмма ныли на кубометр воздуха применение пара дало снижение до 0,42 мг.
При применении пара для дегазации в забоях в течение 10 минут происходит ликвидация окиси углерода, а концентрация окислов азота становится в пять раз меньше санитарной нормы.
Так уничтожается ныне причина, порождающая силикоз. Так был преодолен закон поверхностного натяжения.
1952 г.
ТРАССА
Чем дальше на север уходит трасса магистрального газопровода, тем гуще, сумрачней леса и все дальше тянутся бурые торфяники с ярко–рыжей, стеклянно–прозрачной, незастывающей водой в мочажинах.
Сотни километров стальной трубы уложены в землю. Протащены дюкеры через водные преграды. Но впереди еще много трудных переходов. Строители питали надежду на то, что стужа проморозит самые гиблые болота. А зима выдалась мягкая…
Строительная колонна своим моторным могуществом подобна танковой части. Болотная пучина боролась дряблой податливостью. Торфяной покров колыхался, словно плавучий остров, и гнилостно лопался под тяжестью машин. Бульдозеры отдирали толстые пласты земли, сочащиеся коричневой жижей. Выдавленная из недр черная трясина обдавала потоками черной грязи. Смерзаясь, она обретала каменную твердость лавы.
По просеке, которую проскребали бульдозеры, двигались долговязые экскаваторы, подталкивая ковшами себе под гусеницы связки бревен. Стальная бесконечная нитка газопровода приподнята на коротких стрелах трубоукладчиков.
Очистные машины, оседлав трубу, шлифуют ее до блеска металлическими щетками. Вслед ползет агрегат, с медицинской тщательностью бинтующий ствол трубы широкими полосами изоляции.
И вся эта колонна машин работает в болоте слаженно, словно завод, а уходящая на сотни километров просека подобна бесконечно вытянувшемуся цеху этого завода.
Но зияющие черные ямы там, где увязали машины, с плавающими на поверхности обломками бревен, обрывки скорченных стальных тросов, поверженные, вдавленные, измочаленные стволы деревьев, жирные лужи машинного масла свидетельствуют, что труд строителя здесь по своему напряжению равен бою.
В такую пору еще короток день на севере. Скоро ночная мгла плотно припала к земле. На машинах зажглись фары. Световые столбы упорно толклись в темноте.
Когда прожекторный луч падал в заросли, пронзительно вспыхивали хрустальными фонтанами обледенелые деревья. Когда голубой луч утыкался в землю, белый дым болотной испарины клубился в нем, будто в стеклянной трубе.
К заболоченной низине подъехал грузовик–фургон, в котором развозят рабочих колонны на ночлег по домам. Шофер крикнул:
— Эй, механики, такси подано!
Но никто не откликнулся на призывный возглас.
На болотной кочке лежала старая автомобильная покрышка и чадила жирным пламенем.
Тракторист Елкин, человек среднего возраста, но уже солидный, знающий себе цену, сидя на земле, переобувался.
— По статистике у нас здесь на каждую человеко–единицу по семьдесят лошадиных сил приходится. Но до полной механизации нам жердей не хватает, чтобы из них ходули сколотить. — Пожимая полными плечами, заявил: — Просто удивляюсь. Ноги промачиваю, а грипп меня почему–то достигнуть не может.
Пожилой сварщик Лопухов, сушивший у костра пачку электродов, отозвался иронически:
— Может, тебе амфибию заказать или лучше всего вертолет? Будешь сидеть на воздухе в чистоте и аккуратности. А то верно: какое безобразие, человек на работе ноги промочил, а он желает в коммунизм на сухих ногах шагать.
Елшгн обиделся. Полное лицо его набрякло. Топчась босыми ногами по снегу, крикнул:
— Ты, Лопухов, меня не задевай. Я в танке два раза подряд горел и в Берлин на танке въехал.
Лопухов плюнул на палец, потрогал горячие электроды, скосив глаза, осведомился:
— Ты чего кипятишься? Трактор твой в болоте вязнет? А отчего он вязнет? Траки узкие, на них и жалуйся. — Усмехнулся, приподнялся и, показав рукой на железные плиты, обвязанные проволокой, на которых он сидел до этого, заявил:
— Ладно, сберегу я тебе твои нервы, приварю к тракам эти дощечки, и получится, как ты даже об этом во сне не мечтал.
Елкин пытливо взглянул в глаза Лопухову, нагнулся, поднял тяжелую железную плиту, долго недоверчиво разглядывал. Но постепенно его пухлое лицо стало расплываться в широкую улыбку:
— С высокой вышки ты, Лопухов, дело понял. Я прямо заявляю: с высокой вышки.
К костру подбежал, зажац под мышками озябшпе ладони, худенький молоденький бульдозерист, весь до плеч заляпанный заледеневшей болотной грязью. Сунув прямо в огонь сизые, опухшие, в ссадинах руки, звонко пожаловался:
— Четвертый раз Пеклеванного вытягиваю. Увязнет, одна стрела торчит — тяну, тросы лопаются. Завяжу бантом. Та же музыкальная история. Трах — и нет струны.
Взглянув на Лопухова, сказал извиняющимся голосом:
— Решил передохнуть маленько, морозом грунт крепче схватит, и за ночь, пожалуй, проскребу всю болотину.
Лопухов сощурился:
— Всему советскому народу порешили рабочий день сократить. Только один наш Ваня не согласный. У него свое мнение.
— Так, Василий Егорович, — взволновался бульдозерист, — я ведь почему так… Днем грунт некрепкий, приходится лежневку класть, сколько кубометров леса зря в грязь утаптывать. А ночью землю смороженную задаром пройти можно. Значит, сколько тысяч рублей сберечь можно.
— Хороший ты паренек, Ваня, это я тебе официально говорю, — без улыбки произнес Лопухов.
Подошла изолировщица Зина Пеночкина. Поверх пальто цвета беж она была обвязана большой, как одеяло, шалыо.
Бульдозерист, глядя на девушку, сказал мечтательно:
— А на Кубани летом ты, Зиночка, как русалка, в купальнике работала. — Обернулся к Лопухову, сообщил радостно: — В Бухаре под землей целый океан газа обнаружили, будем оттуда нитку тянуть. — И, кивнув на Зиночку, добавил заботливо: — Там ей тепло будет, даже жарко.
— Нам, газовщикам, правительство на семь лет расписание составило, насквозь всю землю трубопроводами прошьем, везде побываем, — заметил Лопухов.
Зиночка дернула плечом и сказала вызывающе:
— Во–первых, бухарский газ мы будем тянуть на Урал, а там климат континентальный.
— Вот что значит полное среднее образование, — громко рассмеялся бульдозерист. — Все знает.
Девушка обидчиво и гордо вскинула голову.
— Считаю твой смех неуместным, — нервно засовывая выпавшие из–под платка каштановые пряди, заявила она вздрагивающим голосом. — И вообще, если ты снова не будешь заниматься в школе рабочей молодежи, тебе не быть членом бригады коммунистического труда. Я тебя, Иван, об этом решительно предупреждаю.
— Ух ты, какая строгая! — заступился за паренька Лопухов. — А то, что он всю ночь работать по своей воле на трассе будет, это тебе что — не коммунистический показатель?
Девушка сияющими глазами быстро взглянула на бульдозериста, но тут же потупилась и сказала служебным тоном:
— Это только один показатель, а мы должны взять на себя целый комплекс.
— Выходит, ты неполноценный? — Лопухов уставился на паренька. — Или отлыниваешь от чего? — И потребовал строго: — А ну, доложи пожилому человеку, из чего ты состоять должен.
Паренек, шаркая по земле ногой, проговорил сипло:
— Ну, значит, давать самую высокую производительность по своей части…
— Ну и как? — осведомился Лопухов. — Получается? — И, не дожидаясь ответа, заявил: — Я, ребята, не для хвастовства, а в порядке информации: всегда больше чем две нормы. С этой точки я для вас подхожу?
— Вы, Василий Егорович, — вежливо сказал паренек, — автоматами пренебрегаете, набили руку на ручной, а о дальнейшей своей перспективе ие думаете.
— Значит, не подхожу?
Паренек вопросительно посмотрел на Пеночкпну. Не получив от нее помощи, кашлянул, пробормотал сконфуженно:
— Значит, пока нет.
— Формалист ты!
— Я, Василий Егорович, просто очень высоко думаю о тех, кто в такой бригаде состоять будет, — тихо произнес паренек.
— А себя небось зачислишь?
— Вовсе нет, во мне пятно есть.
— Это какое же такое пятно?
Паренек махнул рукой, попросил Зину:
— Скажи. — Видя, что девушка колеблется, повторил повелительно: — Говорю, скажи. Я своих пятен не боюсь.
— Он бульдозером столб телефонный своротил, никому не сказал, сам его на место ставил, провода соединял. А из–за того, что он один со столбом возился, люди сколько время без связи были.
— Что ж ты так?
— Я испугался.
— Испугался? Бульдозерист, он, все равно что танкист, должен быть смелым.
— Я смерти не боюсь.
— А прораба, выходит, больше смерти испугался.
— Вы его, пожалуйста, больше не критикуйте, — попросила девушка, — мы его и так сильно критиковали. И он ужасно все сильно переживал.
Лопухов положил руку на плечо пареньку, сказал озабоченно, ласково:
— Это хорошо, что ты так расстроился. Нам люди–деревяшки вовсе не требуются. Нам люди очень душевные нужны. И с этого главная красота жизни будет. — Задумался, проговорил наставительно: — И правильно, ребята, что вы так высоко мерку под свою бригаду держать хотите. Только я так полагаю: выше темени ее задирать не к чему. Дерево кверху растет не оттого, что его кто–то для этого дергает. Подтягивать друг дружку можно, а вот дергать — это не обязательно.
— А я хочу, чтобы он во всем был хороший, — решительно заявила девушка, — и буду его дергать, как вы выражаетесь.
— А в кино ты с ним хоть раз ходила? — осведомился Лопухов.
— Ходила, — шепотом сказала девушка.
— Ну, тогда порядок. Тогда, значит, все правильно.
Бережно завернув просушенные электроды в кусок брезента, Лопухов встал, потоптался на месте, будто не решаясь сразу уйти от тепла костра.
— Вот товарищ Ленин мечтал еще задолго до революции о том, какое облегчение даст горючий газ людям. А теперь мы его мечту исполняем в полном масштабе. Такая, значит, картина получается.
Лопухов вздохнул и, переведя взгляд на девушку, продолжал строго:
— Ты его воспитывать — воспитывай, но зря пилить брось. Я‑то вижу, с чего вы друг дружку задеваете. — Подмигнул и пошел к трактору, с которого Елкин уже успел снять гусеницы и расстелил их на земле, приготовив к сварным работам.
Ушли и другие рабочие.
У костра остались бульдозерист и девушка. Высокое пламя отгораживало их друг от друга. Бульдозерист последний раз протянул к огню опухшие, в ссадинах руки, потом туго натянул нарядную, из серого каракуля ушанку, произнес неуверенно:
— Ну, я пошел. — И, словно оправдываясь, объяснил: — А то мотор застынет.
— Мы сегодняшнее твое обязательство обсудим и учтем, — пообещала девушка.
— Ладно, учитывайте. — Ссутулясь, он пошел, хлюпая по черным лужам, натекшим от костра.
— Ваня! — жалобно крикнула девушка.
Бульдозерист остановился.
— Ваня, — сказала девушка, — ты постарайся.
Растерянная улыбка блуждала по ее лицу, до этого такому самоуверенному и даже надменному.
— Ты понимаешь, я, как комсорг, должна подходить к тебе строго принципиально.
— Я понимаю.
— Но мне лично, понимаешь, лично надо, чтобы ты был вовсем самым хорошим, слышишь: мне лично. — Все это она проговорила быстро, задыхаясь, высоким, срывающимся голосом.
— Самым лучшим я все равно не буду, — мрачно сказал паренек.
— Почему? Ведь ты можешь?
— Пеклеванный — бывший танкист. Он на бульдозере вокруг столбов восьмерки делает. А я сшиб. — И признался уныло: — Нет, мне еще далеко до Пеклеванного. Тут у меня не получится.
Девушка смотрела вслед бульдозеристу. Лицо у нее было расстроенное и взволнованное. Снежинки, падая, таялп на щеках и, не тая, повисали на бровях и ресницах.
Вспыхнули фары на бульдозере, и тяжелая машина, дробя гусеницамп черный болотный лед, низко опустив нож, вспахивая широкие пласты застывшей торфяной почвы, стала прокладывать просеку в болотных зарослях.
Белая луна пылала холодным огнем.
1959 г.
ТВЕРДЫЙ СПЛАВ
Творчество нового — всегда подвиг.
…Шел суровый 1941 год. Гитлеровские полчища навалились на нашу землю танковыми армадами. Броня их долго и тщательно испытывалась на полигонах, и бронебойные снаряды крупповской стали оказались бессильными пробить ее. Немецкие металлурги в ту пору сильно преуспели в производстве высокопрочной стали. Они были убеждены, что нет на свете металла, который способен пробить их металл.
Но оказалось, есть такой сплав! Мы расколачивали немецкую броню, от которой отскакивали снаряды США, Англии и даже самой крупповской алхимии. Этот сплав делали в. Москве, на предприятии, которое называется теперь Комбинатом твердых сплавов.
Об этом подвиге в труде рассказывает самая дорогая заводская реликвия: на стене под стеклом, на алом шелку прикреплен орден Трудового Красного Знамени — награда за героический труд в годы войны.
А сейчас весь коллектив комбината борется за звание предприятия коммунистического труда. Право на соревнование за это высокое звание твердосплавцы обрели всеми своими подвигами в минувшем и в сегодняшнем, обрели тем, что отчетливо видят они себя в завтрашнем дне.
Сначала о сегодняшнем.
Вот цех № 2, где хранится орден Трудового Красного Знамени. По сравнению с 1952 годом цех в три с лишним раза увеличил производство изделий ювелирной точности, приближающихся по шкале твердости к алмазу. Но не только на тонны мера изделиям. В два с половиной раза улучшились их режущие свойства. Это был качественны и скачок, свидетельство творческого, новаторского духа коллектива.
Теперь о завтрашнем дне.
Комбинат твердых сплавов — в числе тех тридцати двух предприятий, которые должны в будущем году полностью осуществить механизацию и автоматизацию производства.
На комбинате, в отделе механизации и автоматизации, работают шестьдесят инженеров–конструкторов в содружестве с научно–исследовательскими институтами. Их задача — технику будущего воплощать в график плана сегодняшнего преображения предприятия.
Здесь завтрашнее переплетается с сегодняшним, будущее вторгается в настоящее.
Бригадир бригады коммунистического труда Евдокия Черняева рассказывает:
— Вы находитесь сейчас в цехе, которого здесь больше не будет. Нам дают новый цех, с новой техникой.
— А эта уже устарела?
— Видите, двухзонная печь–полуавтомат. Раньше приходилось вручную пользоваться двумя печами. В одной — ниже температура, в другой — выше. Представляете, какая канитель с ними была. Теперь одна печь заменяет две, но и она уже отживает свой век. Пока это полуавтомат, а его сделают полным автоматом. Иначе нельзя!
Бригада Черняевой не знает брака, из месяца в месяц перевыполняет план. Их четыре женщины, управляющих всем печным хозяйством цеха: бригадир, Татьяна Поддубная, Татьяна Тимошина, Антонина Зимина. В цехе у них чисто, как в лаборатории. А ведь шихта, с которой они работают, — это мельчайшая тяжеловесная пыль из редких металлов. Очень дорогая пыль.
— Помните, у Бальзака, золотых дел мастера, умершего в нищете? А из мельчайших частиц золотой пыли, падавшей годами на доски пола его лачуги, можно было бы выплавить потом слиток золота.
— Ну, после нас не разживешься! — смеется Черняева. — Мы за каждой пылинкой охотимся.
Положила ладонь на округлый бок электропечи.
— Вот наша кухня какая. Такие, значит, мы в ней пироги печем. Без них ни станка, ни машины не построишь. В экономическую школу всей бригадой ходим. Да и вообще всегда вместе. Мужей своих тоже сдружили в одну компанию. Беречь материал — это, конечно, показатель. А вот друг друга беречь — тоже что–то значит. Таня Поддубная захворала, мы ее заботы по дому на себя все взяли. Когда работать и жить помогают, знаете, как счастливо, спокойно человеку? И нет тогда различия — дом, производство — все родное, и там ы тут, всюду тебе люди самые близкие.
— Что ж, получается вроде сплава личного с общественным?
— Ну, конечно, коммунистическая мерка. Она нам и светит. А про новую технику я так думаю. Если на ней один человек может дать продукции столько, сколько на старой десять давали, значит, совсем близко время, когда в коммунизм войдем. И тогда полностью обнажится капитализм. Все увидят, что при нем совсем невозможно жить человеку. А то до какой дикой дурости американцы дошли: за нами с неба шпионить! Дали им ракетой прикурить, скосоротились они, сорвали переговоры. Я женщина не военная, а понимаю, какую продукцию могут наши ракеты таскать по любому адресу. Наука и техника у нас сейчас очень серьезные…
По тому, с каким спокойствием Евдокия Васильевна и ее подруги управляют сложнейшими агрегатами, видно, как далеко шагнул в будущее советский рабочий человек. И как незыблемо прочно он уже стоит в этом будущем своим сознанием, как своим трудом приближает он это будущее сегодня.
Начальник второго цеха Анна Андреевна Судакова и технорук цеха Вера Васильевна Бажукова, когда начали рассказывать о людях цеха, проявили поразительную осведомленность не только во всех черточках их характеров, но и в подробностях их домашней жпзнп, хороших и печальных событиях в ней.
Откуда это?!
— Так ведь мы посещаем своих рабочих дома. Беседуем с их женами или мужьями. Интересуемся, как они учатся в школе взрослых, как налажен быт, в чем можем помочь. Советуемся. Знаете, в семье всякое бывает. Вот мы и хотим, чтобы не только в цехе помогать человеку лучше работать, но и дома жить лучше.
Эта сторона деятельности руководителей производства показалась мне не менее значительной, чем внедрение новаторского агрегата для сушки изделий при помощи инфракрасных лучей, который они только что показывали.
Теплота человеческого сердца — это чудесное излучение — обогащает души людей, помогает им жить лучше и работать лучше. И я отношу ее, эту заботу человеческих сердец, к одному из серьезных показателей производственных успехов твердосплавцев.
Молодой коммунист, слесарь второго цеха Анатолий Хохлов — ударник коммунистического труда. Раньше в цехе было восемь прессов, и случались простои, задержки в ремонте. Теперь тринадцать прессов, и ни одного случая выхода из строя. Хохлов в совершенстве знает свое дело. Учится в вечернем техникуме, чтобы знать больше, чем требует сегодняшнее его дело, знать то, что будет необходимо для механизмов завтрашнего дня.
Жена Хохлова — Муся работает здесь же техником–конструктором, получает 900 рублей. А Анатолий зарабатывает 1100 в среднем.
— Стоит ли вам пять лет учиться и получать потом столько же, сколько ваша супруга?
Хохлов смотрит на меня изумленно:
— Да мне же будет интересней жить на свете. И работать легче.
И, как бы поясняя свою мысль, добавил:
— Очень я, знаете, люблю технику, и личная жизнь у меня очень украшена тем, что Муся — техник. Эго очень хорошо, когда жену любят не просто так, а еще за то, что она любит то, что ты любишь. И мы с ней, когда о заводе говорим, придумываем, мечтаем. Ну, по своей технической линии… Чем техника у нас будет совершеннее, тем человек станет тоже совершеннее. Видел я в кино атомную электростанцию и как там манипулятор работает. Смотрел как зачарованный. В сущности это и есть коммунизм, когда самая могучая энергия человеку служит.
В первые годы революции скульпторы изображали символический образ рабочего, наделяя его мускулатурой Геркулеса, и заставляли опираться на тяжкий молот. Им не приходило тогда в голову, что этот рабочий станет у механизмов — изящных и сложных, но выполняющих самую тяжелую работу. А на долю человека останется только должность мудрого властелина над ними. Это время наступает. Время величия человека, время коммунизма…
Степан Порфнльевич Соловьев, директор комбината твердых сплавов, вспоминает:
— Когда я впервые пришел сюда семь лег назад, мне понадобились защитные очки от пыли и резиновые сапоги. А теперь, глядите, во дворе завода цветут вишни, и только цветочная пыльца на белых венчиках… Да, люди работали в тяжелых условиях. Много было ручного труда. Изматывала штурмовщина. Но это сильный, сплоченный коллектив. Мы сделали усилие, и вот уже два года у нас семичасовой рабочий день при многократном увеличении выпуска продукции за счет механизации, автоматики. А душа всего — люди. Если добираться до сути дела, то вся наша техническая реконструкция — это по существу не что иное, как возвеличение человека. Сейчас у нас на тысячу стало меньше рабочих — тысячу рабочих мы передали другим предприятиям. Возьмите хотя бы второй цех. Он почти в четыре раза поднял выпуск продукции, резко улучшив ее качество. Все это стало для нас подступом к тому, чтобы бороться за звание предприятия коммунистического труда. Коммунистического труда! Труда, когда человек ставит перед собой задачу не только работать лучше, но самому стать лучше, воспитать в себе самые высокие душевные качества.
Чем полнее и совершеннее механизация и автоматизация производства, тем сильнее и явственнее проступают все особенности сегодняшнего рабочего, словно в многократном увеличении. И я скажу: чем лучше он, как человек, тем выше, производительнее его труд. Отсюда главное: борьба за нового человека и совершенствование техники — вот путь к коммунизму. Техника только тогда всемогуща, когда человек чувствует себя ее властелином.
Комбинат твердых сплавов по уровню техники, по организации производства завтра будет не таким, какой он сегодня. Также и люди этого комбината, борющиеся за звание коллектива коммунистического труда: они тоже завтра будут иными, чем сегодня.
И нет ничего надежней этого человеческого сплава, прорезывающего путь в грядущее своим трудом, героическим дерзновением, новаторским, как сама наша жизнь.
1960 г.
ВЕЩИ И НАСТРОЕНИЕ
Несколько лет назад в журнале «Знамя» была опубликована статья крупнейшего украинского авиаконструктора Олега Антонова. Мысли автора, его анализ нашей экономики и планирования надолго запали в память. Прошло несколько лет, но если статью вновь поставить сейчас в любой из номеров газеты или журнала, читатель скажет: «Статья написана сегодня», «Статья — отклик на почин москвичей и ленинградцев, решивших выпускать продукцию, не уступающую по качеству лучшим мировым стандартам».
Олег Антонов утверждал, что качество должно стать краеугольным камнем нашего народного хозяйства, что проблема качества — это не только проблема материальная, но и нравственная, моральная. И с ним нельзя не согласиться.
Почин москвичей и ленинградцев внутренне подготовлен всей нашей жизнью, всем сознанием советского человека. Могут спросить, почему именно сейчас этот вопрос стал столь остро? Пожалуй, такая постановка вопроса будет не совсем правомерна. Борьба за качество у нас была всегда, даже тогда, когда в силу исторических условий в капиталистическом окружении мы были лишены возможности широко изучать уровень мировых стандартов. Однако гений народа преодолевал трудности. Массовое движение рационализаторов, изобретателей, усилия советской инженерно–технической интеллигенции выдвинули нашу страну в число ведущих мировых держав.
Своп писательский путь я начинал с непосредственного участия в создании нашей промышленности, в годы первых пятилеток. Стройки Кузнецка, Краматорска определили и мой дальнейший путь. Тема промышленности стала навсегда главной в моем творчестве. Мне приходилось встречагься с сотнями хозяйственников, если можно так сказать — офицерским корпусом нашей промышленности. И я пришел к глубокому убеждению, что этот «офицерский корпус» в общем–то отвечает всем требованиям современного уровня индустрии. Среди хозяйственников у нас широко распространен тип людей, которые живут ленинскими предначертаниями: во всем служить советскому человеку. Образом Балуева мне хотелось доказать именно это. Но есть хозяйственники иного рода. Сгиль их работы можно выразить кратко: нужды людей их не волнуют. Мне так и кажется, что в идеале они хотели бы видеть стандартного малогабаритного человека. В этом случае они добивались бы без усилия экономии материалов, Средств и… мыслей. Что такое план в нашем понимании? Он спускается сверху и в первоначальном состоянии носит стратегический характер. Но известно, что тактическая разработка его требует тщательного изучения запросов людей, конкретного знания того, что человеку нужно, гребует энергии, устремленности в едином направлении — удовлетворить его нужды. Станет ли заниматься этим хозяйственник, чья заповедь гласит: люди для продукции, а не продукция для людей. Конечно, нет. Таким образом, его труд, а точнее — увиливание от труда, уже переходит в нравственную категорию. И здесь слово за нами, писателями, если так можно сказать, конструирующими человеческие души. Как видно, вопрос качества перерастает рамки только материальной среды.
Качество изделий, выпускаемых нашей промышленностью, нельзя рассматривать односторонне. Нужно этим изделиям еще и обеспечить долгую жизнь. В той же статье Антонова, с которой начался разговор, приводились любопытные данные. Я не могу оперировать цифрами, поскольку их не помню, но не могу не передать мысли автора о долголетии продукции. Пусть наши изделия будут несколько дороже, но, дорожая при своем рождении, они потом дадут' такую экономию, которая в десятки раз перекроет первоначальные затраты. Возьмем житейский пример. Отличная обувь, долгое время не требующая ремонта, — это и экономия зарплаты нашего рабочего человека, это и отличное настроение, это и резерв времени для фабрики. А вот другой пример. Я хорошо знаю строительство трубопроводов, этих топливных артерий нашей страны. Строительство их потребовало миллионных затрат. Что такое трубопровод? Он испытывает на себе десятки атак со стороны природы. Это и щелочные и кислотные коррозии, и блуждающие токи, и другие враги металла. Чтобы создать какой–то защитный барьер, мы обычно покрываем трубопроводы битумом. Мне как–то говорили, что наши чехословацкие друзья используют для покрытия труб стекло. Вероятно, это дороже, но во сто крат выгоднее. Ремонт трубопровода обходится в огромные суммы. Он требует тяжелого труда, Я уже не говорю о тех убытках, которые возникают в результате пусть даже временного бездействия трубопровода. Так, если покрытие из стекла обеспечивает ему более долгую жизнь, то нужно ли считаться с тем, что оно несколько дороже?
У нас невиданное по размаху жилищное строительство. Но как часто еще наши дома не выдерживают испытания временем, отравляют нам жизнь недоделками, портят настроение! С плохим настроением и хуже работаешь, а значит, в свою очередь создаешь недоброкачественную продукцию.
Качество — как будто безъязычная категория, и все–таки оно в строгой определенности являет нам характеры людей и честных, и недобросовестных, и добрых, и злых. Плохая продукция оскорбляет нашу историческую память, потому что знак сработанной вещи — знак времени. Мы мирились в годы войны со скороспелыми постройками. Мы мирились с тем, что наша одежда, обувь были грубыми, некрасивыми. В них была большая нужда, и не было условий, времени для их отличной выработки. Но допускать это сейчас, я еще раз подчеркиваю, — значит оскорблять нашу историческую память. И здесь вопросы материального качества переходят в духовную сферу. Не случайно партия говорит, что качество — это величайший резерв нашего общества. Наш труд, наша овеществленная психология могут быть и стимуляторами нашей жизни, и тормозами. Уж нам, писателям, это отлично известно.
1965 г.
ГОРОД БРАТСТВА
В столь повелительно короткие сроки мировая строительная практика еще не решала задач такого масштаба и сложности, какие решает ныне советский интернационал строителен в Ташкенте.
Землетрясение лишило город почти двух миллионов квадратных метров жилой площади. Здания современной постройки выдержали, но тесные кварталы домов из сырцового кирпича — скудное наследие дореволюционного Ташкента — разрушены или приведены в аварийное состояние. Ташкентцы мужественно шутят: «Землетрясение тряхнуло стариной».
До сих пор градостроительство в Ташкенте развивалось главным образом по периферии — микрорайонами. Мне довелось беседовать с многими людьми, лишенными крова. И я пришел к убеждению: их заботит не только то, когда они получат новые жилища, но и то, какой будет архитектурный облик нового Ташкента. В печати и на собраниях ташкентцы оживленно обсуждают будущее своего родного города. Утверждается принцип: союз прочности, удобства и красоты.
Те здания, у которых будет велика площадь глухих стен, предлагается украсить керамикой, художественной майоликой, настенной мозаикой. Многие узбекские художники, не ожидая заказа, работают в своих палаточных студиях над созданием панно. При этом их вдохновение питается великими образцами творений древних мастеров. Инженеры, знакомые с зарубежным опытом строительства в жарких климатических условиях, приносят эскизы зданий, которые удачно решают проблемы солнцезащиты. Искусные старые самаркандские мастера керамики изъявили желание дать Ташкенту для украшения его новых зданий свои редкостные изделия.
Рациональное применение прогрессивных конструкций и материалов для постройки экономически выгодных и удобных в эксплуатации красивых зданий должно быть тесно увязано с традициями города–сада. Новые дома надо расположить так, чтобы открылся простор растительности, которая создает не только «зону тени», но и зону радости, отдыха. Усилия строителей из всех братских республик объединены единой творческой мыслью генерального плана Ташкента: районы новой застройка составят вместе целостный городской ансамбль.
Как бы ни был труден сегодня быт ташкентцев, мысли и дела их устремлены к будущему города. В его очертаниях они видят воплощение разума, красоты и подвига его строителей. И во имя того, чтобы новый Ташкент не был просто отстроенным на скорую руку безликим скопищем жилплощади, они терпеливо сносят невзгоды. Стены тех домов, которые могут еще выстоять зиму, укрепляются опорами. Жители новых районов теснятся, чтобы уступить место у себя в доме тем, кто лишен крова. Многие выезжают в другие города республики на временное житье. Люди являют высокие примеры мужества, спокойной выдержки. Они твердо уверены в том, что все это будет вознаграждено в ближайшем будущем, когда Ташкент станет одним из красивейших и благоустроенных городов страны.
В эти дни бригады строителей с помощью мощной техники ведут неистовую разрушительную работу, расчищая площадки от развалин. Тысячи новеньких самосвалов с номерными знаками многих республик вывозят остатки старых строений за город, сваливают их в балки и овраги. Проектные институты Москвы, Ленинграда, Киева, открыв в Ташкенте свои филиалы, разрабатывают коренные градостроительные решения. Документация готовится в кратчайшие сроки с учетом новейших достижений зодческого искусства.
Город запечатлеет в камне и бетоне братство народов, воплотит в себе подвиг созидания и самоотверженного товарищества, ибо каждая республика вносит в Ташкент свою долю жилой площади, отрывая ее по–братски от своих нужд. На столе председателя правительственной комиссии по ликвидации последствий землетрясения в Ташкенте, заместителя Председателя Совета Министров СССР И. Т. Новикова лежат обязательства помощи городу: Российская Федерация построит 330 тысяч квадратных метров жилья, Москва — 230, Ленинград — 100, Украина — 160, Белоруссия — 25, Казахстан — 28, Грузия — 22,5, Азербайджан — 35, Литва — 10, Молдавия — 6, Латвия — 7,5, Киргизия — 11,5, Таджикистан — 8, Армения — 15, Туркмения — 9, Эстония — 5,4. Уже в этом году таджикские и туркменские строители выполнят обязательства, используя свой опыт сооружения сейсмически устойчивых зданий.
Тысячи писем со всех концов страны приходят в адрес ЦК Коммунистической партии Узбекистана. Люди зовут ташкентцев в свои жилища, шлют деньги в фонд восстановления города, предлагают свой труд на строительстве — безвозмездно, во время отпуска. Ежедневно в город прибывают новые эшелоны с техникой, материалами. Площадки подъездных железнодорожных путей расширяются, не вмещая потоков строительных грузов.
Строительные подразделения Советских Вооруженных Сил пяти военных округов страны возводят сейчас на окраине Ташкента город–спутник на 150 тысяч квадратных метров жилой площади. Он будет сдан ташкентцам в январе нынешнего года. Не знаю, известны ли где–либо в мире подобные скоростные темпы, но они оказались по плечу советским воинам. На площади в 180 га, еще весной засеянной кукурузой, воины–строители ставят город, соревнуясь каждый за честь своего округа в мастерстве созидания.
Строительный отряд дважды Краснознаменного Балтийского флота тоже участвует в трудовом сражении на суше, возводя будущий Ленинградский проспект города–спутника. Кроме того, каждый из военных округов обязался возвести в самом Ташкенте по два стоквартирных дома. Атакующий стиль труда строителей–армейцев надолго останется в моей памяти своей яростной сноровкой, победоносной жаждой опередить положенные сроки. Сущность советской народной армии, ее всеумелость и преданность воинскому долгу нашли выражение в трудовом подвиге на площадке будущего города–спутника.
Усилиями интернационала советских строителей к Октябрьской годовщине ташкентцы получат девять тысяч новых квартир в зданиях, построенных на средства и силами всей страны.
Но как бы ни были огромны масштабы и темпы строительных работ, дать кров всем потерпевшим невозможно в столь короткое время. Известно, что жители Ташкента в годы Великой Отечественной войны приняли и разместили в своих домах около одного миллиона советских людей, эвакуированных из районов, захваченных гитлеровцами. Эта великая и благородная отзывчивость вновь проявилась во всей широте в критические моменты бедствия, постигшего город. Только один Октябрьский район столицы Узбекистана взял под свой кров 14 тысяч человек. Этот район, славный своими традициями времен Октябрьской революции, именем которой он назван, принял в годы войны в свою семью 20 тысяч детей–сирот, отцы которых пали на поле битвы с немецкими фашистами. Вот и теперь этот район распахнул двери своих домов для тех, кто их утратил.
Известно, что в критические моменты с наибольшей силой выявляется характер человеческой личности, как и всего общества в целом. Коммунистический принцип — человек человеку друг, товарищ и брат — сегодня стал сущностью бытия и сознания сотен тысяч ташкентцев.
В те дни, когда сейсмическая станция Ташкента начала счет четвертой сотни подземных толчков и невозможно было предугадать, какой из них разразится с новой сокрушительной силой, в городе собрался объединенный пленум творческих союзов республики, посвященный решениям XXIII съезда Коммунистической партии Советского Союза. Деятели искусств говорили о тех высоких задачах, какие ставит перед ними партия. И самая главная из них — запечатлеть образ нашего современника — творца истории, его духовную, идейную стойкость. На пленуме выступил кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Шараф Рашидов. Он говорил о великой преобразующей силе искусства: оно не только человековедение, но и человековедение светлого будущего. Нет никакого сомнения в том, что деятели искусств Узбекистана выполнят свою высокую миссию, глубоко раскроют то прекрасное и великое, что так зримо воплощено сегодня в братской помощи народов нашей страны.
Многие писатели Ташкента утратили жилища, или же дома их находятся в аварийном состоянии, так же, как здание Дома литераторов, где размещался Союз писателей и редакции журналов. Один из моих друзей, талантливый писатель Аскад Мухтар, живет со своей семьей в палатке. Все дни, которые мы были вместе, я ни разу не слышал от него сетований на палаточный образ жизни. И, судя по тому, с какой жадностью он заполнял свою записную книжку во время наших совместных путешествий, Аскада Мухтара больше всего заботит работа над его новой книгой.
Миллионный город весь в ритме большой трудовой жизни. Только не видно на улицах детей. Многие отправлены в лагеря, санатории, дома отдыха. Для них предоставлены лучшие здравницы многих республик. Но они скоро вернутся в новые свои дома, в новые районы Ташкента и, возможно, удивятся той сказочной быстроте, с какой возводится новый Ташкент — город, где будут жить и расти эти новые граждане нового мира, одухотворенного великим и всемогущим братством народов.
1966 г.
ГЛАВНАЯ ПРУЖИНА
Горьковскому заводу «Красная Этна» минуло полсотни лет. В годы войны он работал изо всех сил, как самоотверженный труженик–герой, и был награжден орденом Ленина. Прежняя давняя его специальность: гвозди, проволока, болты… Теперь он делает нормали для автомобильной промышленности страны.
Крепежный материал для автомобилей — это изделия высокого класса точности — около двух с половиной тысяч наименований, из множества марок сталей.
Каждая новая модель автомашин — новый привередливый заказ заводу «Красная Этна», заказ, требующий новаторства и неукоснительного равенства с мировыми стандартами. И пожилой завод точно в срок выполняет эти заказы с рвением и тщательностью непревзойденного маститого мастерового.
В силу разного рода обстоятельств завод был лишен возможности роста вширь производственными площадями, числом занятых на нем рабочих рук, новым оборудованием, и при этом он должен был удвоить выпуск продукции.
Для коллектива завода был только один путь — уплотнять свои площади до предела, механизацией и автоматикой восполнить недостаток рабочих рук, отсутствие нового оборудования преодолеть полной модернизацией старого. Это — путь творчества, инициативы, всеобщей изобретательности. Решающая сила на таком пути — люди, их рабочая даровитость.
Когда рабочий коллектив корпуса холодной высадки, включающий в себя три цеха, приходит на собрание, большая часть зала — это люди с сединой. Они знали друг друга здесь на заводе еще юношами. Эхо костяк завода, его гордость, его сила — мудрые наставники молодого поколения.
С 1950 года объем производства в корпусе холодной высадки увеличился в три раза. Увеличился втрое при том же оборудовании, на тех же производственных площадях, с тем же числом рабочих. Это — подвиг, и познать тайные пружины его — значит разгадать души людей, творящих такой подвиг.
Корпус холодной высадки, на мой взгляд, подобен музею техники или, вернее, арене, на которой запечатлены все этапы борьбы за новую технику, длящейся и сегодня. Вы увидите здесь старые, выпуска 1935 года, двухударные прессы. И вы увидите тут же, рядом, эти же прессы, но модернизованные руками самих рабочих и инженеров цеха. Из двухударных прессы стали одноударными многопозиционными. Теперь они с одного удара выполняют сразу несколько операций.
И вы увидите здесь же их собратьев, сведенных в агрегаты, соединенных хитроумными микротранспортерами, Оснащенных сложнейшими автоматическими устройствами. Заготовки, загруженные в бункер с одного конца, выходят с противоположного уже полностью готовыми изделиями. Это вполне современные автоматические линии и, мало того, — уникальные.
На выставках в Париже, в Лондоне, в Праге они вызывали восхищение своей оригинальной конструкцией, безупречно действующей автоматикой, высокой точностью обрабатываемых изделий. Эти автоматические линии созданы творческой мыслью рабочих и инженеров завода, воплощенной в металле их руками. Но созданы они заводским народом не ради того, чтобы блеснуть своим инженерно–конструкторским искусством. Новая техника — это самое верное орудие борьбы заводского коллектива со всеми трудностями, которые ему приходится одолевать.
Корпус холодной высадки уже много лет не получает от щедрот нашего станкостроения потребного ему нового оборудования. Зато щедро и неукоснительно завод получает требовательные заказы на изделия все более сложных конфигураций, соответственно нуждам автопромышленности в количествах весьма внушительных.
Планы спускают сверху. План — закон. И есть закон рабочей совести, повелевающий этот план выполнять, преодолевая трудности и обиды на недостатки снабжения новой техникой. Люди корпуса холодной высадки сами для себя создавали новую технику, преображая и омолаживая старое оборудование в самоновейшие автоматические линии. Своей мастеровитой мудростью они наращивали производственные мощности, производительность труда, дерзновенно используя для этого свои творческие силы, работая на тех же площадях, с тем же оборудованием, тем же числом рабочих рук.
Была создана группа для модернизации техники с упором на омоложение старой. В нее вошли наладчики: 10. И. Веткин, М. А. Криночкнн, Н. Н. Куксов. Это на их долю пала задача — инженерную мысль конструкторов, воплощенную в металле, превратить в безотказно работающую автоматическую линию, «обучить» ее трудиться без участия человеческих рук, щедро выдавать продукцию.
— Наладчик должен быть универсалом, — говорит мне 10. И. Веткин, — и обязательно образованным рабочим.
— Поэтому вы сейчас сдаете дипломную?
— Да, так, — соглашается Веткин. — Но нужно еще иметь выдержку, терпение.
— А смекалку?
— Техническую культуру, — поправляет Веткин.
— Ну а талант, дарование?
— Тоже нужны. Вот Герасимов, слесарь шестого разряда, двадцать пять лет на заводе. С прессом у нас не получалось, чтобы по–новому заставить работать — одноударно. Неделями наедине Герасимов пресс изучал, кое–что в нем доделал, кое–что переделал и дал ему новую рабочую жизнь.
Или вот станок шлиценарезной. Копались, разбирали, снова собирали — не работает. Оставалось составить акт и сдать в металлолом. Слесарь Пруцков, тоже ветеран, говорит:
— Я сделаю, он у меня пойдет.
Занимался Пруцков с этим станком долго, перерасчет всех узлов сделал, какие–то детали заменил, выточил по–своему и научил станок работать с полной отдачей. Таких бесценных умельцев у нас среди ветеранов много. Талант — дар. Но главная пружина при всех этих качествах — рабочая гордость. Одолеть то, что кажется неодолимым. В этом — рабочая радость.
Поставили мы к прессам грузоподъемники, чтобы проволочные бунты на вертушки не вручную ставить. Изготовили грузоподъемники сами. Механизация труда. Молодежь ее любит. Ею и надо молодежь на производство заманивать. Техникой. Если полюбишь технику, тогда на всю жизнь при ней. Увлекательное это дело — техника.
Вот, к примеру, что такое технический прогресс, если по нашим фактам его оценивать.
Каждый штифт шлифовальщик подает вручную в абразивные камни. Всегда у нас эта операция была узким местом. Сделали загрузочный автомат, пустили: за четыре дня — план месячный!
По этому же образцу сконструировали загрузочный автомат, но более сложный, для шлифовки пальцев и болтов.
Наша производственная программа к концу пятилетки в два раза увеличится против нынешней. И надо ее выполнять при том же личном составе, а как? В первую очередь чтобы мы техникой командовали, а не она нами. Ее надо опережающими рабочими знаниями встречать.
У нас руководящий состав здесь кто? Все — бывшие рабочие, а теперь инженеры. Этим курсом и надо идти.
Умением 10. И. Веткина обучать работе самые сложные автоматы здесь гордятся. Он «воспитал» уже немало автоматических линий. Они работают без участия человека, покоряются его повелительной прозорливой воле.
Ф. К. Печкуров, секретарь партийной организации цеха, сам бывший наладчик, говорит о будущем завода. На заводской территории начали свой нулевой цикл строители, здесь должны вырасти новые цехи. Но темпы строительных работ далеко не соответствуют тем темпам, какими привыкли работать люди этого предприятия.
Пока же в старых цехах возводятся антресоли, которые будут использоваться для производства.
Эта нетерпеливая, деловая инициатива коллектива говорит о его непреклонной перед любыми трудностями трудовой энергии.
Рабочими и инженерами корпуса холодной высадки создан доскональный, обширный план внедрения новой техники. Ю. Веткин — начальник участка наладки этой новой техники. Как и другие новаторы завода, он проникнут заботой, чтобы его завод ни сегодня, ни в будущем не уступал в главном тем юным индустриальным гигантам, что со дня рождения так щедро одаривают самоновейшей техникой, которой умеют и хотят повелевать и люди старого заслуженного завода «Красная Этна».
1967 г.
ОГНЕННОГО ДЕЛА МАСТЕР
Он стоит, широко, упористо расставив ноги, как моряк на палубе. На лице — черноостекленная квадратная маска сварщика, подобная рыцарскому шлему с опущенным забралом. В свободно висящей в воздухе смуглой руке увесистый держатель с тонким стержнем электрода.
На стеллаже прихотливые изделия из сизой высоколегированной стали, которые должны сочлениться, сплавиться в деталь агрегата, способную обладать прочностью пушечного ствола.
Рука его медленно, летуче парит в воздухе, как бы не ощущая тяжести держателя. Светящийся белым нестерпимым пламенем конец электрода, словно огненная узкая кисть, вписывает в стык лаковоглянцевитую полосу, и такую ровную, будто она проведена рейсфедером по бумаге.
В тончайшей щели стыка плавится сталь, формируясь в шов, изящный, ювелирный и превосходящий своей прочностью стойкость — йа гигантское длительное рабочее напряжение — самих изделий.
Зрелище изысканного труда вызывает ощущение завороженности. Оцепенело, ненасытно смотрю, охваченный иллюзорным чувством кажущейся небрежной легкости расчетливых, лениво медлительных, грациозных движений, полных артистизма труда, непринужденной красоты его, достигнутой совершенством на грани виртуозности.
А он не замечает, что на него смотрят, как не замечают художники, упоенные своей работой, людей, толпящихся за их спиной.
Наконец я говорю ему, дотрагиваясь до плеча:
— Может, после смены встретимся?
Он отодвигает маску на затылок. На лице его отрешенное, озабоченное выражение. Косясь на стеллаж, он склоняется и с внимательной нежностью осматривает сварные швы. Потом произносит с облегчением:
— Ну что ж, лады…
Не то он адресуется ко мне, не то к самому себе…
И все–такн наша встреча с Михаилом Жаворонковым состоялась. Он пришел не один, а со своим другом, тоже электросварщиком, Андреем Кожемякиным.
Свое состояние при нашей первой встрече в цехе он объяснил следующими словами:
— Если работа хорошо идет, увлекаешься, время скользит незаметно. Бывает так: гудок, конец смены, а ты чувствуешь — еще не наработался. Идешь домой и подумываешь о деталях, которые еще не сварил, особенно когда работа новая, сложная… — Добавил с застенчивой улыбкой: — Без воображения в нашем деле качественную работу не дашь. Оно человеку высшее ОТК. Прикидываешь, куда тобой сваренные детали пойдут, какую им нагрузку нести, — Сообщил оживленно: — Наши парогенераторы большой мощности, при 570 градусах рабочее состояние давления у них 230 атмосфер, и каждая тонна пара обладает тогда энергией, равной 750 килограммам тринитротолуола. Силища! Вот и сознаешь свою персональную ответственность. Не кто–нибудь, а ты лично. Такая высокая ответственность, она человека над самим собой поднимает. Потом — приятно думать, что наша продукция — почти половина котельного хозяйства страны. База энергетики, что ли. С таким сознанием жить интересно, даже когда неприятности у тебя какие–нибудь происходят, считаешь — мелочь. Раз ты у такого главного дела стоишь и с его меркой на жизнь поглядываешь, — и себя уважаешь и товарищей по работе. С гордостью живешь. — Добавил строго: — Рабочая гордость — это не только сознание, но, если хотите знать, вопрос первой необходимости, от которой качество не только человека, но и труда его зависит. Вот вежливость! Ну что такое? Для некоторых только формалистика. А на самом деле в ней большой стимул. В каком настроении человек на рабочее место становится, так он и работает. Бывает, например: мастер или начальник участка повышенно поговорит со сварщиком. Есть закаленные на грубость, те ничего, отмахнутся и работают. А есть такие, что после грубости сядут на табурет и сигареты три подряд выкурят. И только после этого за сварку берутся, иначе в руке твердости нет. Иначе от нервозности шов у них дрыганный будет. Вот какой вред и человеку и производству приносит неуважительность друг к другу, непочтение к рабочей гордости. У нас на заводе «Красный котельщик» двадцать пять процентов — сварные работы. Сварщик — ведущая профессия. По нашему делу и по себе знаю, как важно в хорошем настроении на рабочее место стать.
Оглянувшись на Кожемякина, Жаворонков сказал:
— Вот Андрей, любит во время работы напевать. Если поет, значит у него все хорошо ладится. И знаете, очень приятно рядом с собой чувствовать такого товарища. Даже чужая радость тебя воодушевляет. Работа у нас тонкая, многодумная, для нее душевный настрой обязателен не меньше, чем квалификация, опыт, искусное уменье. Поэтому у нас в бригаде уважительность на высоком уровне. В нашем обязательстве — пятилетку в три с половиной года выполнить. Нормы выполняем равномерно и постоянно на сто тридцать восемь процентов и не потому, что собрались только люди равной квалификации, но и потому, что почитаем рабочую гордость каждого, стремимся к тому, чтобы у каждого хороший душевный настрой был, тогда и работа ладится. Грубость — даже такую, какая бывает панибратская между приятелями, — мы на работе не допускаем, чтобы не задеть, не раздражить товарища. Мы на своем опыте убедились, какая это сила — вежливость. Сколько она нервной энергии у человека сберегает. Да и вообще мы, люди рабочего класса, должны быть не только профессионально знающими, но и во всем самыми устойчивыми, надежными и самовоспитанными.
— То есть как это — самовоспитанными?
— А вот так, — горячо сказал Жаворонков. — Чтобы каждый из нас за рабочую гордость другого болел, свое рабочее сознание возвышал, звание рабочего на отметку коммунистического уровня подтягивал. Вот мы с Андреем Кожемякиным, прежде чем рабочими настоящими стать, прошли школу жизни. Хоть и подростками, а увидели, прочувствовали, какие беды после войны народ одолевал. Как трудно все было. Но по–настоящему нас, конечно, армия отшлифовала, как и многих других рабочих нашего возраста. И я прямо скажу: для рабочего класса армия наша сегодня просто человеческий университет. Сразу узнаешь, сто служил, а кто нет. И все наше поколение, отслужившее в мирное время в армии, узнавшее трудности жизни послевоенной, сегодня перед послешкольной молодежью такую же воспитательную ответственность несет, как рабочий класс первой пятилетки — перед теми, кто на производство пошел, когда уже индустриализация была налажена и вся жизнь значительно улучшилась.
Вот Андрей Кожемякин замсекретаря партбюро цеха, а я член партбюро. По рабочей линпи мы уже костяк, твердо стоим. Андрея недавно орденом «Знак Почета» наградили. Меня тоже наградили… просто даже очень высоко, Героем Социалистического Труда. Я даже не ожидал такого. Я, конечно, ничего такого особенного в своей личной работе не вижу. Живу ею. А как же иначе? Не я ее возвышаю, а она меня. Ну да ладно. Не о себе сейчас, а о послешкольниках, которые к нам в цех приходят. Не знают они недостатков, при которых мы жили. И это, конечно, хорошо, что тех трудностей нет. Но, с другой стороны, очень гладкой им жизнь кажется, и поэтому, если споткнутся, теряются.
Вот, например, Андрей Кожемякин после войны остался без отца. В семье — шестеро, а он кормилец. Мы с ним оба только шесть классов смогли окончить. Он кучером в колхозе работал, а я тоже за всякий труд брался, чтобы мать поддержать больную. И уже с квалификацией мы с ним в школу мастеров поступили. За три года десятилетку одолели. А молодые приходят готовенькие, с образованием. Мы в их возрасте в этом им уступали. Но силу, дружность, гордость рабочего класса им за школьную их жизнь где же было познать по–настоящему. Отсюда и бывает такое, что молодежь, как я сказал, иногда при первой трудности на работе в заводе теряется.
Собрались мы как–то, члены партийного бюро нашего механосборочного цеха номер один, стали обсуждать, думать, как лучше наладить работу с такой молодежью. Решили проводить у себя «День молодого рабочего». Пригласили родителей молодых рабочих, показали им станки, за которыми их ребята работают, объяснили технологию. Потом собрались все в красном уголке. Выступили кадровые рабочие, рассказали о своих первых шагах в рабочую семью. Вручили подарки тем молодым, кто хорошо работает, объяснили обстоятельно, за что дарят. А кому из молодых подарков не дали, так тем толково объяснили, почему они их не заслуживают. И все это на глазах у родителей. Кроме того, мы каждого коммуниста цеха прикрепили к молодому рабочему. Наши коммунисты и дома у ребят бывали, и с родителями познакомились, и ребят изучили. Выступали наши коммунисты, говорили о сбоях подопечных. О рабочей чести, какую историю наш завод имеет и с кого следует брать пример. Понимаете, чем хороша была эта встреча? Тем, что она вроде семейной получилась, а не каким–нибудь торжественным заседанием. Выходит, что у нас общая с родителями забота, чтобы их ребята настоящими людьми стали, людьми рабочего класса. Душевность в партийной работе — великая сила. Дать стране новое крепкое пополнение рабочего класса — это и есть сегодня первейший долг всякого коммуниста–рабочего. Цифры, конечно, не все могут сказать. Но вот было у пас сорок ребят, которые не выполняли нормы, теперь осталось только шестеро.
Родителей собрать нам предложил партгрупорг, слесарь Василий Иванович Цибульский. Это его идея.
И я так про молодых думаю: такого грамотного пополнения рабочий класс еще не получал, и это сила наша. Но надо, чтобы образованность их целеустремленной была, высокосознательной, чтобы рабочей гордостью они проникались, полностью осознали: человек себя выразить может только в труде. Чтобы поняли: рабочий — это не только профессия, но и гвардия народа, которая пополнение дает во все рода человеческой деятельности. И скорость нашего хода в коммунизм от рабочего класса зависит.
Молодого рабочего надо не только технике обучать, но и думать по–рабочему. Это главное. Тогда из него и получится рабочий человек, широкомысленный, твердо на ногах стоящий.
Мало сообразить, как сделать, надо в воображении держать — для чего делаешь, тогда ты и есть рабочий коммунистического труда.
У нас па заводе какая статистика возрастная: 40 процентов до 35 лет и 20 процентов совсем молодежь. Две тысячи комсомольцев. Выходит, на заводе у нас молодой рабочий класс. А вот на Брюссельской международной выставке наш завод за свои изделия получил Гран–при. Выходит, выиграли мы состязание у всех мировых капиталистических фирм на качество. А ведь наш завод после войны был сплошные развалины. Его подняли, заново выстроили. А сколько кадровых рабочих на фронте погибло или вернулось инвалидами. Да и весь наш город Таганрог гитлеровцы так повредили, что вернувшимся из эвакуации куска крыши нс находилось. Все было — и с питанием плохо, и с одеждой, и оборудования не хватало, на старье работали. А теперь завод — 100 гектаров площадь. Есть цехи, которые только по названию цехи, а по объему производства заводы в заводе. Ну и оборудование на современном уровне. Наша марка «ТКЗ» не только в стране, но и в полсотне других государств известна, куда мы свои изделия экспортируем. Солидная фирма. Сейчас наш завод один из самых больших котлостроительных заводов мира. Конечно, мы его патриоты. Но я вам факты говорю. А патриоты мы такие, которые не всем на заводе довольны. Например, надо нам экспериментальную базу иметь для испытания агрегатов в сборе. Они ведь, если собрать по габаритам, высотой и объемом в четырехэтажное здание. Мы ведь новые, сверхмощные запланировали, такие, каких в мире нет. Надо их научно, досконально, по всем узлам изучить. А впереди еще сколько новою наука накидает! Нужно с заделом жить, с перспективой. План — планом. Но надо шире его шагать. И вот я учусь — не для диплома, а от беспокойства. Чем более мощные котлы будут, тем сложнее марки сталей варить доведется. И, может, не аргонная сварка или углеродная, а, скажем, с лазером придется работать.
Ну и звезда Героя тревожит. Она ведь не сама по себе блестит золотом. Сильно с себя спрашиваю, а все кажется мало. Словом, на человека ГОСТа нет. Каждый деиъ надо себе задачу ставить, потому что каждый день для человека новенький и от тебя зависит, будет он большим или куцым.
Жаворонков смолк, задумался, потом осведомился опасливо:
— Только вы, пожалуйста, не посчитайте, что я чем–то такой особенный. Я с вами просто мыслями своими поделился вразброс. А вообще–то я большой любитель–рыбак, лодку с мотором имею, жену к этому приохотил. Субботу и воскресенье мы всегда на море рыбачим — отдыхаем. Живем, словом, спортивно. Вот Кожемякин тоже с женой с нами бывает. Уху варим.
Спросил:
— Вы–то сами не рыбак?.. Жаль, а то я думал единомышленник. Про рыбное наше место я бы мог вам стоящее порассказать.
Посмотрел на часы:
— Ну, нам нора. — Напомнил: — Завтра суббота, мы с рассвета в море пойдем, а надо еще снасть осмотреть, ну и все остальное подготовить…
Жаворонков и Кожемякин ушли, оставив меня одного в гостиничном номере. Но он мне все виделся таким, каким я его впервые встретил в цехе: сосредоточенным, углубленным, отрешенным от всего постороннего, в шлеме с черным стеклом. Парила в воздухе рука с держателем, и голубое трепетное пламя электрода источало из стали тоненький алый ручеек, которым он повелевал с изысканностью упоенного своим делом мастера.
А за его спиной тогда толпились молодые рабочие, будущие сварщики, ц прожженных новеньких спецовках, и, поднимаясь на носки, оцепенело следили за движением его руки, и невольно их руки шевелились вслед его плавным движениям.
Чувствовал ли в эти минуты своего труда Михаил Жаворонков, что своим мастерством он сейчас формировал не только корень сварного шва, но и взгляды молодых на труд, — не знаю. Но думаю, что подлинное искусство труда воспитывает ничуть не меньше, чем всякое иное искусство, призванное делать людей лучше.
1967 г.
ТВОРЧЕСТВО
Когда мы говорим: Ленин жив в деяниях народа — слова эти означают не только грандиозные свершения и открытия, утверждающие мощь социализма, но и повседневный созидательный труд миллионов. Именно с трудовым творчеством масс связывал Владимир Ильич уже достигнутые на первых же шагах успехи и грядущие победы молодого государства рабочих и крестьян. Он говорил о том, что социализм создает возможность «втянуть действительно большинство трудящихся на арену такой работы, где они могут проявить себя, развернуть свои способности, обнаружить таланты, которых в народе — непочатой родник и которые капитализм мял, давил, душил тысячами и миллионами».
Творчество — это труд. Но труд окрыленный, связаный с полетом мечты и гордым сознанием важности своего дела. Ленина справедливо называли великим мечтателем. Мечтать и работать по–ленински — значит сегодня видеть черты будущего, сознавать себя его творцом, дерзать в труде во имя грядущего. Рядом с каждым из нас живут дерзновенно творческие люди, и мне приходилось встречать их всюду, куда бы ни забросила писательская судьба.
В позапрошлом году на горно–металлургическом комбинате в Алмалыке меня познакомили с двумя людьми, чем–то очень похожими друг на друга по внутреннему и внешнему складу (оба плечистые, красивые, молодые). И во многом с одинаковыми биографиями. Старшие мастера на анодной печи Валерии Михайлов и Геннадии Ситников каждый в свое время прошли службу в армии, участвовали в строительстве комбината, а потом стали на нем работать, поступив тогда же на металлургический факультет политехнического института. Сейчас они работают на одной плавильной печи, и каждый раз, когда я приезжаю на комбинат, узнаю, что этот их плавильный агрегат уже не тот, что был несколько месяцев назад: в нем непременно появилось какое–нибудь новое усовершенствование.
Существовал, к примеру, такой процесс с поистине дразнящим мысль искателя–рационализатора названием — «дразнение». В огромных бетонных корытах вымачивались сосновые стволы, которые потом поднимали крючьями, опускали в горловину печи и «дразнили», ускоряли происходящий в ней процесс. Занятие не только тяжелое, но и требующее чрезвычайной сноровки. Однако в первый мой приезд Валерий Михайлов сетовал не на тяжесть работы, а на то, что сжигаются многие кубометры ценной строительной древесины. И вот новое посещение комбината. Бетонные посудины пустуют. По предложению группы металлургов и Валерия Михайлова медеплавильщики освободились от «дразнения» печи сосновыми бревнами, заменив его вдуванием природного газа.
Когда спросил Михайлова, как удалось этого достичь, он ответил, что главный стимул — собственный интерес, стремление облегчить работу себе и товарищам, а решить проблему технически помогли знания, полученные в институте.
На его счету и на счету его товарищей немало новых технических решений. Усовершенствование конструкции анодно–съемочной машины, дистанционного управления, изменение конструкции желоба, новые методы кладки огнеупоров… И в каждом отдельном случае уже не надо было спрашивать о причинах, толкнувших на поиск, побудивших к новаторству.
Собственный интерес — в этих словах нет ничего узкокорыстного, ибо это интерес личности, ощущающей себя неотторжимой частицей коллектива и живущей его интересами.
Я видел на горно–металлургическом комбинате в Алмалыке, с каким энтузиазмом работают люди на новой печи, где руда плавится во взвешенном состоянии в среде кислорода. Этот процесс еще в стадии освоения, и поэтому на новом агрегате работать труднее. Сюда приходят рабочие, отстоявшие смену у своих печей, чтобы помочь советом и делом, но главное — чтобы сообща постигнуть последнее слово современной техники. Здесь рабочие плечом к плечу с сотрудниками научно–исследовательского института внедряют в производство плоды научных открытий. Рабочие Михайлов и Ситников — оба с высшим инженерным образованием. Тема инженерной дипломной работы Ситникова — «Автоматическая дозировка печей». Его инженерное устремление — печь без единого обслуживающего человека. Дипломная тема Михайлова — «Ионная флотация» — это уже загляд в десятилетия, в будущее, в мечту.
Могут сказать, что в биографиях и личных судьбах Валерия Михайлова и Геннадия Ситникова много общего, много совпадений, которые выглядят случайными, которых могло и не быть. Что ж, спорить не стану. Но убежден в том, что совпадение творческих судеб этих людей — не случайность. Нельзя не видеть за общностью их судеб общности судеб рабочего класса страны.
И нельзя здесь не сказать о том, как техническое творчество сочетается с творчеством новых человеческих отношений. Так, мы учимся беречь не только время, часы, минуты и секунды — мы учимся беречь нервную энергию людей, самую невосполнимую из всех видов энергии. Рабочий этикет — это тоже одно из главных требований в век технического прогресса.
Уважение к товарищу, нетерпимость к бестактности, грубости — все это отличает настоящего труженика–созидателя наших дней, который не может мириться с тратой впустую драгоценной нервной энергии. Это важно еще и потому, что сфера человеческих отношений, как никогда ранее, ощутимо связана с отношением к делу.
«Как я тебя могу поставить к станку, когда ты грубиянишь, а у меня работа тонкая!» — слова эти принадлежат замечательному человеку и мастеру таганрогского завода «Красный котельщик» Владимиру Ильичу Сущему, Вот ведь как! Если ты с человеком груб, то и технику тебе нельзя доверить. Морально–психологические качества работника, его готовность к выполнению своего долга в коллективе жизненно важны сегодня не только для космонавтов и подводников — они важны, они учитьь ваются на каждом участке необычайно сложного современного производства.
Коммунист, член парткома завода и депутат горсовета Владимир Ильич Сущий известен на «Красном котельщике» как уникальный мастер–карусельщик и как прекрасный воспитатель. Ученики его — частые гости в его доме, вместе с мастером отправляются на рыбалку после смены или в выходной день.
Работа карусельщика нелегкая. Станок — громадина. Любой инструмент огромен, как мамонтовая кость. Невысок ростом Владимир Ильич Сущий, но словно вырастает возле станка — его работой нельзя не любоваться. Возле таких вот людей загорается молодежь жаждой творчества, жаждой поиска. И нельзя не увидеть на таких вот примерах, которых неисчислимое множество в нашей жизни, свершения ленинской мечты о великом пробуждении талантов народа–творца.
1970 г.