ения о разногласиях между Ханоем и его двумя мощными союзниками на протяжении нескольких месяцев. Недовольство Ханоя Пекином, в частности, проявилось в некоторых комментариях Ле Дык Тхо в беседах со мной.
Хотя мы с Никсоном были заодно в вопросе о важности всесторонней военной реакции, но расходились в том, как относиться к Ханою в его отношении к своим патронам в Москве и Пекине. Мы полностью соглашались с тем, что не может быть советской встречи на высшем уровне, если северовьетнамское наступление завершится успехом. Никсон не мог отправляться в Москву после унижения, навязанного советским оружием. Но поскольку Никсон хотел оказать противодействие Ханою и его покровителям как одной группе, я же предпочитал дифференцировать наше давление на Москву, Пекин и Ханой с тем, чтобы изолировать Северный Вьетнам и деморализовать его. Никсон видел в дипломатии признак потенциальной слабости; я считал ее видом оружия. Никсон хотел смешать в кучу цели Пекина и особенно Москвы вместе с целями Ханоя. Я предпочитал обострить отличия между интересами патронов, с одной стороны, и сателлита, с другой. В итоге Никсон дал добро на предложенную мной стратегию поиска возможностей отколоть Ханой от коммунистических гигантов, пока это не мешает активизировавшимся действиям с воздуха против Севера. Но ему никогда на самом деле не нравилось это, что он и показал в ряде решающих случаев в течение предстоящих нескольких недель.
Я начал с действий в направлении, которое предпочитал Никсон, вплоть до готовности назвать Москву ответственной за наступление Ханоя. В то же самое время, для того, чтобы дать Москве стимул дистанцироваться от Северного Вьетнама, я подчеркнул те большие интересы, которые она подвергает угрозе. 3 апреля я увиделся с Добрыниным в комнате карт Белого дома и обвинил Советский Союз в причастности к атаке Ханоя. Если наступление будет продолжено, мы будем вынуждены пойти на меры, которые непременно поставят Москву перед сложным выбором накануне встречи на высшем уровне. Тем временем мы должны будем отменить ряд шагов, представляющих особую озабоченность для Москвы. К примеру, Москва просила нас направить послание западногерманскому руководству с просьбой ускорить ратификацию восточных договоров, голосование по которым было назначено примерно через месяц. Мы не собирались вмешиваться до такой степени во внутренние дела Германии. Мы использовали северовьетнамское наступление в качестве предлога, чтобы избежать того, что мы не очень-то хотели делать в любом случае. При нынешних обстоятельствах, как я сказал Добрынину, мы не можем быть активными с Бонном. Москва не может просить нас об одолжении в Европе, подрывая наши позиции в Юго-Восточной Азии. Было обращено внимание Кремля на то, что северовьетнамские действия могут подвергнуть угрозе фундаментальные советские цели.
В тот же самый день я отправил Уинстона Лорда тайно в Нью-Йорк для встречи с Хуан Хуа, китайским послом в ООН. Формальной причиной был ответ на китайский протест (переданный, это следует отметить, по приватному каналу) по поводу вторжения американских судов в то, на что Китай претендовал как на территориальные воды вокруг Парасельских островов (цепь островов, расположенных вдоль берегов Вьетнама). Отчасти это был спор по поводу определения территориальных вод. Пекин претендовал на 12 миль; наша историческая позиция всегда была три мили. Лорд, известный китайцам, потому что он присутствовал в каждой поездке в Китай и участвовал в каждой встрече с китайскими руководителями, вручил «вербальную ноту», информирующую Хуан Хуа о том, что без ущерба для нашей правовой позиции по вопросу о территориальных водах наши ВМС получат указание находиться на расстоянии 12 миль от этих островов. Но главная часть ноты представляла собой напоминание Пекину относительно наших законных интересов во Вьетнаме. В самом резком тоне, когда-либо использованном в каком-либо из наших посланий китайцам, мы выражали протест по поводу открытой поддержки Китаем северовьетнамского вторжения. Мы указывали, что Пекин не должен заблуждаться в отношении глубины значимости этого вопроса для Соединенных Штатов. Действительно, как мы подчеркнули, – прозорливо, – что не в долгосрочных интересах Китая добиваться унижения Соединенных Штатов в Индокитае. Нота предупреждала о том, что «крупные страны имеют обязанность оказывать сдерживающее влияние по этому вопросу и не обострять ситуацию». Попытки «навязать военное решение США могут только привести к нежелательным последствиям». Мы повторили, что придаем «чрезвычайное значение» улучшению наших отношений с Китаем, – прямо предупреждая, что Вьетнам является препятствием.
На следующий день, 4 апреля, мы стали открыто называть Советский Союз несущим ответственность за это наступление. В соответствии с моими указаниями Хэйг попросил Роберта Макклоски, пресс-секретаря Государственного департамента, обратить внимание на очередном брифинге на то, что северовьетнамское вторжение в Южный Вьетнам стало возможным благодаря советскому оружию. Макклоски, наверное, самый способный представитель отдела печати, которого я когда-либо знал, выполнил поручение настолько хорошо, что вызвал серию подтверждающих комментариев со стороны других ведомств, начавших высказывать предположения о том, что весь комплекс американо-советских отношений, включая встречу в верхах, оказался под угрозой. Это было даже несколько больше, чем мы хотели, но отклонение было сделано в правильном направлении.
В тот же самый день мы также решили дать понять Ханою, что говорим со всей серьезностью. Мы проинформировали его о возобновлении пленарных заседаний на конференции в Париже 13 апреля. В соответствии с разработанными процедурами, бывшими в обратной пропорции к значимости повестки дня, это обычно требовало официального предложения, которое надлежало выдвинуть за неделю до него, или 6 апреля. При том, что наступление набирало бешеную скорость с каждым днем, было абсурдом запрашивать пленарное заседание. В силу этого мы направили послание в Париж, чтобы его вручили 6 апреля, в нем информировали Ханой о том, что мы передумали:
«Правительство Северного Вьетнама активизировало военные операции против территории правительства Южного Вьетнама, пойдя на самые вопиющие нарушения пониманий 1968 года. Из-за этого серьезного наращивания военной деятельности и грубого нарушения Женевских соглашений и пониманий 1968 года посол Портер не будет теперь предлагать провести пленарное заседание 13 апреля 1972 года. Решение по поводу пленарной сессии на 20 апреля будет зависеть от обстоятельств, которые сложатся на то время».
Мы ничего не сказали о секретной встрече 24 апреля; возложили ответственность за ее отмену на Ханой, если он выберет отмену.
Так случилось, что наша нота от 6 апреля пересеклась с северовьетнамским посланием (в ответ на наше предварительное предложение от 1 апреля), показывая, на что Ханой рассчитывает от секретной встречи. В разгар наступления, которое нарушило все предыдущие понимания, наши беспардонные партнеры по переговорам увязали свое согласие на закрытую встречу, обусловив ее нашим сохранением «обязательства» прекратить бомбардировки Севера. Фактически же мы еще не возобновили бомбардировки из-за погодных условий. Тем не менее, Ханой обнаглел до беспредела, пытаясь заставить Соединенные Штаты выполнять «обязательство», каждое положение которого Северный Вьетнам уже нарушил.
Также 6 апреля у меня состоялась встреча с Добрыниным. Я сказал ему о том, что нынешняя обстановка невыносима. Как я предупреждал его в январе, северовьетнамское наступление заставит нас довести войну до решающего военного завершения. Что касается Советов, либо они принимали участие в планировании его, либо оно стало возможным из-за их недосмотра. Любая интерпретация вела к неприятным перспективам. Я вкратце изложил наши шаги по подготовке к встрече в верхах, чтобы Москва почувствовала, что именно она может потерять в плане различных соглашений, которые были в стадии формирования. Как я подчеркнул, теперь мы станем настаивать на прекращении войны путем переговоров, если это будет возможно, и силой, если будет необходимо.
Оказывая дипломатическое давление, мы продолжали наращивать наши силы. 9 апреля еще 28 самолетов В-52 было отправлено на Гуам. 10 апреля пятый авианосец получил приказ идти к Вьетнаму. Крейсер «Ньюпорт»[72] и еще один авианосец были переброшены из Атлантики в Юго-Восточную Азию. К концу первой недели апреля погода несколько улучшилась и можно было начать бомбардировку тактических целей в Северном Вьетнаме. Был дан приказ нападать к северу вплоть до 19-й параллели.
Антивоенные критики, описывавшие военное руководство как с нетерпением рвущееся сеять смерть и разрушение, были бы страшно удивлены тем, что все подкрепления были сделаны вопреки оппозиции, по крайней мере, гражданского руководства Пентагона. Гражданский персонал Пентагона, будучи озабоченным бюджетными расходами, желая использовать наступление для того, чтобы определить судьбу вьетнамизации, в целом придерживался мнения о том, что задействованных сил уже вполне достаточно. Это было бы вполне довольно точно, согласно сложным расчетам системных аналитиков; но недостаточно для политических целей доведения дела до конца и подавления интервенции извне. Если мы хотели осуществить решение дипломатическим путем, мы должны были создать впечатление непримиримой решимости одержать победу. Только так можно было бы добиться или советской поддержки в деле урегулирования войны, или советского непротивления нашим нарастающим военным нажимам, в отношении которых мы были настроены решительно, если бы дипломатия провалилась. Импульсивное руководство Никсона вырвало Пентагон из оцепенения, навалившегося за годы разочарования; и я поддержал его в повседневном мониторинге реализации его решений и определением дипломатической стратегии.
По мере сбора новых сил в Юго-Восточной Азии мой аппарат подготовил план действий по их использованию. Плановый документ, подготовленный в соответствии с моими указаниями Алом Хэйгом и датированный 6 апреля, описывал наш ход действий на случай, если южновьетнамские войска не смогут остановить наступление. Он предусматривал бомбардировки всех военных целей на территории Северного Вьетнама (за исключением буферной зоны вдоль китайской границы) и минирование всех южновьетнамских портов. Фактически это был план, который подлежал выполнению 8 мая.