Очевидно, что Ле Дык Тхо пришел к такому же заключению. Вместо того чтобы возмутиться, как он сделал бы по любому поводу в предыдущие три года, он сказал: «Я предлагаю сделать перерыв, а после него выскажу свое мнение». Встреча прервалась в 12.38. Был предложен широкий ассортимент закусок ко второму завтраку, а северные вьетнамцы исчезли на втором этаже. В 13.00 Ле Дык Тхо появился в комнате и поболтал со мной около стола с закусками. «Когда война окончится, однажды я покажу вам тропу Хо Ши Мина», – пошутил он. Вышел снова на несколько минут и присоединился к своим коллегам. Потом он вернулся и сказал, что поскольку я передал им «так много документов», северные вьетнамцы предпочитают устроить более длительный перерыв. Он предложил возобновить встречу в 16.00. Я согласился.
Я со своими сотрудниками прогулялся немного на свежем осеннем воздухе в саду, переговариваясь шепотом (на случай прослушки в кустах). Затем, чтобы убить время, подумал о том, чтобы куда-нибудь поехать на машине. Кто-то (возможно, полковник Гуэй) предложил Рамбуйе, лес и шато примерно в 20 километрах отсюда. Я согласился, и семь членов команды, разделившись на две машины, которыми управлял Гуэй и его помощник, отправились на запад по национальной дороге № 306. Мы так и не попали в Рамбуйе. После десятиминутной поездки, чувствуя себя неспокойно и желая пообщаться в приватном порядке с Хэйгом, я попросил полковника Гуэя остановить машину там, где Хэйг и я могли бы прогуляться. Гуэй остановился на остановке, где деревья, стоявшие вдоль дороги, неожиданно заканчивались и открывался вид на маленькое озеро – место для пикников. Любители пикника разложили свою еду на клетчатых скатертях; парочки лежали под деревьями. Небо было густого синего цвета начала французской осени. И никто из этих парижан не обратил ни малейшего внимания на странную группу занятых собой американцев, которые гуляли по узким тропинкам, обрамленным густой травой. Хэйг и я быстро прошли часть пути вокруг озера, изучая предложенный вариант, затем повернули и пошли обратно. Другие члены делегации были тоже заняты, загодя чувствуя напряженность, которая может наступить через два часа.
Для нас контраст между прозаичным спокойствием той сцены и нашим собственным беспокойством был почти невыносимым. В 16.00 мы узнаем, закончатся ли страдания, пережитые многими на протяжении почти десятилетия, достойным прекращением войны во Вьетнаме.
Встреча возобновилась вовремя, как договаривались. Ле Дык Тхо не стал ходить вокруг да около. Он немедленно обратился к своим зеленым папкам. «Я считаю, что мы не можем вести переговоры так, как мы делаем это сейчас, – сказал он, – если мы собираемся придерживаться графика, который согласовали, и быстро урегулировать вопрос с войной». Все процедуры и многофорумные сценарии, которые он изначально предлагал на переговорах (и с которыми я неохотно соглашался), Ле Дык Тхо теперь посчитал неадекватными. Они были «слишком усложнены», и потребуется длительное время на их обсуждение, много недель. В силу этого следует: «Для демонстрации доброй воли и обеспечения скорейшего прекращения войны, скорейшего восстановления мира во Вьетнаме, чего хотим все мы, сегодня мы выдвигаем новое предложение по содержанию, как и способу проведения переговоров, очень реалистичное и простое предложение».
Ле Дык Тхо предложил, чтобы Соединенные Штаты и Северный Вьетнам подписали соглашение, решающее военные вопросы между ними, – вывод войск, пленные, прекращение огня. По политическим вопросам Южного Вьетнама «мы только договоримся о главных принципах. После подписания этого соглашения немедленно наступает прекращение огня». Политической проблеме – «то есть самой острой, самой трудной проблеме» – не будет позволено затянуть наши переговоры («пролонгировать», как г-н Фуонг, переводчик, перевел). Ле Дык Тхо больше не требовал создания коалиционного правительства национального согласия до прекращения огня. Действительно, он вообще отказался от всей прежней концепции коалиционного правительства. Теперь это была только «администрация национального согласия», которая должна быть создана в течение трех месяцев двумя южновьетнамскими сторонами и уполномочена на выполнение подписанных соглашений, достижение национального согласия (что бы это ни означало) и «организацию» не уточненных конкретно общих и местных выборов. Две «администрации» в Южном Вьетнаме – сайгонское правительство и коммунистическое ВРП РЮВ – продолжат существовать со своими армиями.
Эта «администрация национального согласия» могла вообще не быть никогда учрежденной, поскольку требовала одобрения двух южновьетнамских сторон; ее функции еще подлежали обсуждению на переговорах между двумя смертельными противниками, а после этого она могла бы «функционировать на основе принципа единогласия»[131]. Эта бледная тень их прежних требований в отношении коалиционного правительства была не тем, чем можно было бы похвастаться за десять лет героических усилий и чудовищных страданий северных вьетнамцев. Я был уверен, что мог бы дальше сократить значимость этой «администрации» во время предстоящих еще переговоров. После четырех лет непримиримого настойчивого призыва к тому, чтобы мы ликвидировали политическую структуру нашего союзника и заменили ее коалиционным правительством, Ханой сейчас фактически отказался от политических требований.
Там были и другие условия, которые тоже помогали решить наши озабоченности. В течение трех лет Ханой настаивал на прекращении американской военной помощи Южному Вьетнаму как на абсолютном предварительном условии для урегулирования. Ле Дык Тхо сейчас вычеркнул это предложение. «Замена вооружения» (то есть военная помощь) разрешалась; другими словами, мы могли продолжать поставки в Южный Вьетнам. Хотя Ханой ничего не говорил о выводе своих войск (действительно, даже не признавал, что они там имеются), он принимал наше предложение от 31 мая 1971 года о том, что проникновение в Южный Вьетнам должно быть прекращено; соблюдение этого гарантировало бы разрушение его мощи на юге. Будет установлен международный контроль и наблюдение – хотя Ле Дык Тхо рассматривал это «не самым актуальным вопросом» и предлагал обсудить его после прекращения огня. Неизбежны по-прежнему были некоторые разногласия. Ле Дык Тхо до сих пор ни слова не сказал о северовьетнамских войсках в Лаосе и Камбодже (хотя он признал их вывод до этого); он ни за что не хотел привязывать Ханой к прекращению огня там, потому что это противоречило принципу невмешательства в дела этих стран. «Но точно так же и присутствие там ваших войск», – пророкотал я. Но если Ле Дык Тхо был искренним, что означало его решительную работу во имя мира, как ранее во имя войны, эти вопросы могли бы быть урегулированы в течение следующих нескольких дней. Ле Дык Тхо знал, что в противном случае никакого соглашения не будет. В конце своего выступления он вручил мне текст проекта соглашения.
Снова и снова Ле Дык Тхо настаивал на том, что его план демонстрировал принятие наших собственных предложений:
«А это то, что вы сами предлагали, то же самое предложение. …Так, наше предложение показало нашу добрую волю, наше действительное желание скорее закончить войну. И это то же самое предложение, сделанное самим президентом Никсоном, – прекращение огня, освобождение пленных и вывод войск. …Что касается внутренних политических и военных вопросов Южного Вьетнама, то мы согласны в принципе, а южновьетнамские стороны примут свое решение. …Мы делаем это, имея в виду уменьшение острых вопросов. Так, наша цель заключается в том, чтобы выполнить то, что вы предлагали ранее: прекращение огня и прекращение враждебных действий, вывод войск, освобождение пленных. …И это ваше предложение, и мы выполняем его с большой доброй волей, с тем, чтобы прекратить войну. …В силу того, что это новое предложение является точно тем, что было предложено лично президентом Никсоном: прекращение огня, прекращение войны, освобождение пленных и вывод войск. …и мы предлагаем ряд принципов по урегулированию политических проблем. Вы это также предлагали. И мы оставим на усмотрение южновьетнамских сторон урегулирование этих вопросов…»
Так и случилось. Ханой в итоге разделил военные и политические вопросы, на чем я настаивал почти четыре года до этого, как самый лучший способ урегулирования. Он принял предложение Никсона от 8 мая и признал, что южновьетнамское правительство не должно быть свергнуто в качестве платы за прекращение огня. Проигнорировав наше предложение о президентских выборах, Ханой даже убрал требование о необходимости временного ухода Нгуен Ван Тхиеу перед выборами. Было снято и требование о коалиционном правительстве; урегулирование вопроса о политической структуре Южного Вьетнама было оставлено на усмотрение самих вьетнамцев.
На протяжении почти четырех лет мы так стремились к наступлению этого дня, а когда он наступил, все было не так значительно, как мы представляли себе. Выражением мира стал монотонный голос стареющего революционера, упаковавшего конец десятилетия кровопролития в некие юридические двусмысленности.
Я и мои коллеги сразу же поняли значение услышанного. Во время немедленно запрошенного мной перерыва Лорд и я пожали руки и сказали друг другу: «Мы сделали это». Хэйг, работавший во Вьетнаме, объявил в волнении о том, что мы спасли честь военных, которые служили, умирали и страдали там. В документе Ле Дык Тхо, несомненно, по-прежнему содержались неприемлемые элементы. И другие мои коллеги, особенно Джон Негропонте, сосредоточили внимание на них во время получасового перерыва после того, как наш партнер по переговорам закончил свое выступление. Но я понимал, что главное в нем это прекращение огня, вывод американских войск, освобождение пленных, плюс отказ от дальнейшего проникновения с севера – основополагающая программа, которую мы предлагали и на которой мы настаивали как на весьма важной с мая 1971 года.
Меня часто спрашивают о самом волнующем моменте в моей работе на государственной службе. Я принимал участие во многих впечатляющих событиях; я жил среди сильных мира сего; я видел много помпезного и церемониального. Но моментом, который тронул меня глубже всего, должно быть, стал именно тот холодный осенний день после обеда в воскресенье, когда тени опускались на спокойный французский пейзаж, и на большую тихую комнату, увешанную абстрактными картинами, освещенную только у обитого зеленым сукном стола, по обе стороны которого напротив друг друга сидели две делегации. Наконец-то, как подумали мы, настанет конец кровопролитию в Индокитае. Мы стояли на пороге того, к чему так долго стремились, мира, который не ронял нашей чести и наших международных обязательств. И мы будем в состоянии начать залечивать раны, которые война нанесла нашему обществу.