10 октября Джордж Макговерн выдвинул свою мирную программу для Вьетнама. В ней от Ханоя требовалось намного меньше того, что тот нам уже уступил. Но уже широкое большинство умеренных американских критиков утратили какую-либо надежду на выполнение условий разных наших мирных предложений. Мы везли домой документ, который оправдает молитвы тех, кто терпеливо следовал этим курсом в поддержке правительства, и тем самым покончит с размыванием доверия, которым отличалось последнее десятилетие. Наши оппоненты могли объединиться в поддержке его, потому что он добился наконец-то цели достижения мира, к которой они стремились самоотверженно. Таким образом, мы надеялись, что не менее значимым результатом окажется спасение духа единства и примирения во время национального испытания. Мы бы смогли залечить наши раны, нанесенные войной.
Реакция в масштабах страны, когда прогресс стал известен позже в конце октября и когда соглашение было подписано в январе 1973 года, была поистине реакцией наступившего облегчения и первых признаков движения к национальному примирению. Были, однако, и печальные нотки, хотя они не могли заглушить удовлетворение, которое могла ощущать страна по завершении вывода наших войск из Вьетнама. Кое-кто утверждал, что мы урегулировали вопрос в 1972 году на условиях, доступных в 1969 году. Даже минимальное знакомство с документами не дает никаких оснований для таких утверждений. Никогда до 8 октября 1972 года Ханой не соглашался отказаться от неприемлемого требования о создании коалиционного правительства. (Он отошел от своего настойчивого требования относительно свержения южновьетнамского правительства за несколько недель до этого.) Существование южновьетнамской армии, продолжающаяся американская военная и экономическая помощь Сайгону, вывод войск из Лаоса и Камбоджи, прекращение огня в Лаосе и несколько других крупных уступок возникли только во время переговоров, начавшихся 8 октября.
Совершенно неправильно, когда говорят, что мы старались только получить «приличный промежуток времени» до окончательного краха Сайгона. Все те из нас, кто вел переговоры о соглашении от 12 октября, были убеждены в том, что мы оправдали страдания десятилетия не получением «приличного промежутка времени», а приличным урегулированием. Мы обоснованно считали, что Сайгон, щедро вооруженный и поддержанный Соединенными Штатами, будет в состоянии справиться с умеренными нарушениями соглашений, что Соединенные Штаты приготовятся к реализации соглашения и воспротивятся крупным нарушениям, что Ханой может соблазниться также экономической помощью и выберет восстановление севера, если захват юга будет ему не по силам, что мы сможем использовать наши отношения с Москвой и Пекином в дополнение ко всему для того, чтобы стимулировать сдержанность Ханоя, и что с нашей помощью южновьетнамское правительство будет развиваться в безопасности и процветании в течение того периода, который дало это соглашение, и будет эффективно соревноваться в политической борьбе, в которой без всяких сомнений большинство населения было лояльно ему. Не исключено, вьетнамские стороны могли бы даже выработать мирное временное соглашение, своего рода модус вивенди.
Мы не могли знать, что вскоре Уотергейт сведет на нет большую часть этих допущений. В блаженном неведении относительно будущего мы приземлились в Вашингтоне, будучи почти вне себя от счастья, что привезли домой и мир, и достоинство.
XIIIБеспокойная дорога к миру
После нашего возвращения в Вашингтон 12 октября Хэйг и я немедленно отправились в убежище Никсона в здании исполнительного управления.
Это были двухкомнатные апартаменты. В приемном кабинете стоял круглый стол и несколько стульев; его стены были покрыты оригиналами комиксов, в которых Никсон был главным персонажем. Не было ни стола, ни секретаря. Я никогда не бывал во внутреннем помещении ни с какими целями. Никого не приглашали в убежище, если не было личной команды президента, переданной самим Никсоном или Холдеманом, поэтому не было нужды в приемной. Кабинет Никсона представлял собой продолговатую комнату с камином в ее дальнем конце. Ее окна открывались на веранду, выходящую на Западную исполнительную авеню, узкую улочку, отделяющую Белый дом от здания исполнительного управления. Жалюзи почти всегда были закрыты. Никсону нравились его рабочие кабинеты, создающие атмосферу кокона. Перед окном стоял огромный стол, а в углу рядом с ним находились кресло и диванчик, стоявшие друг против друга. Справа от стола, когда смотришь на него, стояли низенький столик и ряд деревянных стульев с подлокотниками.
Никсон обычно сидел в мягком кресле с ногами на подставке, даже когда он работал. Его помощники сидели на деревянных стульях. Им становилось неудобно, когда встреча затягивалась, как это частенько бывало, если президент был настроен поразмышлять.
Но этого совсем не было 12 октября. Демонстрируя безразличие, Никсон попросил Хэйга и меня отчитаться. Будучи в состоянии некоторого ликования, я сказал ему, что все выглядело так, будто мы достигли все три из наших главных целей на 1972 год – первые две были поездками на встречи в Пекин и Москву на высшем уровне. Затем я углубился в условия вьетнамского соглашения в мельчайших подробностях, объясняя отличия между нашими собственными январским и майским предложениями, сказав, что почти все было в нашу пользу. Главным предметом озабоченности Никсона была реакция Нгуен Ван Тхиеу. Я был – наивно – оптимистичен, поскольку мы добились больше того, что мы совместно предлагали в течение ряда лет. Никсон вспоминает, что Хэйг был озабочен[133]. У меня не было таких воспоминаний. Но это не имело никакого значения, поскольку Хэйг активно поддержал это соглашение.
Никсон заказал стейки и вино, чтобы отпраздновать это событие. Я обрисовал ориентировочный «глафик», на который я согласился с Ле Дык Тхо. Я собирался вернуться в Париж 17 октября для встречи с Суан Тхюи, чтобы постараться достичь прогресса по оставшимся вопросам о гражданских задержанных лицах в Южном Вьетнаме и о замене военного оборудования для южновьетнамских вооруженных сил. Нам также требовалась проработка понимания о прекращении огня в Лаосе и Камбодже. Затем я бы полетел из Парижа в Сайгон, где находился бы с 18 октября до 22-го включительно. Вечером 22 октября я отправился бы в Ханой и вернулся бы в Вашингтон 24 октября. О соглашении было бы объявлено 26 октября, а его подписание состоялось бы 31 октября. Это был напряженный график и, как оказалось, довольно оптимистичный. Это был график, навязанный нам Ханоем. Ни в коем случае я не пытался ускорить процесс. Нашей основной целью было, конечно, не потрафить Ханою, а использовать его нетерпение и короткий окончательный срок, чтобы заставить его пойти на быстрое заключение соглашения по спорным вопросам. С этой точки зрения моя тактика сработала.
Президент согласился, и мы начали немедленно давить на Ханой. Уинстон Лорд, который все еще оставался в Париже, занимаясь сопоставлением вьетнамского и американского текстов, получил указание сказать Суан Тхюи, что Никсон согласился с базовым проектом, при условии, что Ханой соглашается на четыре изменения, «без которых американская сторона не сможет принять документ». Эти изменения представляли собой более точные формулировки по таким вопросам, как запрет на проникновение, военная помощь Южному Вьетнаму и ослабление полномочий национального совета. Эти тексты были готовы в Париже до моего отъезда, и они могли быть представлены там. Они были отправлены из Вашингтона, чтобы добавить оттенок срочности, придать вид президентского благословения и сделать так, чтобы «глафик» работал на нас.
В порядке вещей стала информация о посланиях, которыми обменялись Вашингтон и Ханой за этот период. Все они были подготовлены моими сотрудниками и мной. Какие-то были отправлены в виде неподписанных записей; когда мы хотели придать особый акцент, они отправлялись от имени президента. Как и на всех других переговорах, которые я проводил от его имени, Никсон получал копии всего, что отправлялось от его имени; он, конечно, имел возможность дать отмену любому посланию. Но никогда этого не делал. Однажды дав общие директивы, он не имел никакого желания подключаться к процессу переговоров. И текст документов его также не интересовал. Временами он давал комментарии в связи с моим устным отчетом по какому-либо документу, но какие-то тонкости и особенности языка и нюансов не представляли для него никакого интереса. На этой стадии во вьетнамских переговорах он не вмешивался; ходили слухи, что его острый глаз юриста находил лазейки, но это все было чистой воды выдумкой. Он одобрил проект соглашения без какой-либо правки. Он понимал, что эффективность соглашения зависела от энергии, с какой его будут проводить в жизнь, а не от умных толкований юридических формулировок.
Его продолжала заботить возможность скандала с Сайгоном. Было решено избегать этого любой ценой. Если Нгуен Ван Тхиеу начнет артачиться, я должен буду отступиться и заключить соглашение после выборов. Указание было легче дать, чем выполнить, поскольку Ханой мог по-прежнему вынуждать нас занять твердую позицию, пойдя на публикацию текстов. Но я и не думал, что дела могут принять такой оборот. Пока еще я испытывал иллюзии, что Нгуен Ван Тхиеу радостно согласится с соглашением, которое лучше во всех его положениях, чем условия, предлагавшиеся нами с его согласия в течение двух лет.
Никсон был вполне уверен в том, что соглашение совершенно не нужно для избрания; его плюсы будут слишком невелики, чтобы оправдать какие-то риски. Холдеман, с которым я увиделся прямо после Никсона, пошел дальше. Он посчитал, что соглашение несло потенциальную ответственность; он был уверен в том, что поддержка Макговерна сократилась до фанатиков, которые не стали бы голосовать за Никсона, даже если бы он организовал второе пришествие Христа. С другой стороны, соглашение могло взволновать консервативных сторонников и тем самым сузить преимущество для победы Никсона. Вьетнамские переговоры, короче говоря, не использовались для того, чтобы оказать влияние на выборы. Наоборот, они использовались для ускорения хода переговоров. Выборы играли роль, которую обычно играет ультиматум, – за исключением того, что они не поднимали вопроса о престиже, и, будучи зафиксированы в конституции, не подлежали изменению.