сился с моим анализом американской внутренней ситуации. Но для Южного Вьетнама это был вопрос выживания, по его словам. Он никогда открыто не станет критиковать Соединенные Штаты:
«Я пообещал (вчера) избегать какой бы то ни было конфронтации и сказал, что не стану открыто говорить о каких бы то ни было расхождениях между президентом Никсоном и мною…
Я по-прежнему считаю президента Никсона своим другом и собратом по оружию. Останусь или нет президентом, я буду стараться создавать такие условия, чтобы Соединенные Штаты могли оказывать помощь Вьетнаму. Если я являюсь препятствием для американской помощи или для мира, я не буду оставаться президентом. У меня нет намерения критиковать президента Никсона. Я только хочу указать на то, что по сравнению с ситуацией, которая возобладает в Камбодже и Лаосе, я нахожу данное предложение неблагоприятным для Южного Вьетнама, но это не повод для ненависти и вражды между друзьями, и я обещаю, что мы забудем все, что было сказано».
После того как мы дали понять Сайгону, что продолжим работать с соглашением, нам следовало убедить Ханой в этом же самом, не дав ему повода использовать расхождения между Сайгоном и Вашингтоном. Перед самым отъездом из Сайгона я отправил сообщение от имени президента полковнику Гуэю в Париж для передачи представителям Ханоя. Назначенное время было 15.00 по парижскому времени, то есть 22.00 по сайгонскому времени, или когда я буду уже далеко на пути в Вашингтон. С учетом времени на передачу я, если все будет благополучно, доберусь до Вашингтона прежде, чем Ханой сможет дать ответ. Сообщение в своем главном абзаце гласило следующее:
«Президент Соединенных Штатов желает проинформировать премьер-министра Демократической Республики Вьетнам о нижеследующих делах срочной важности.
Соединенные Штаты продолжили в духе доброй воли осуществлять общий принцип и существо обсужденного с ДРВ в Париже. ДРВ должна непременно быть уведомлена об энергичных усилиях, предпринятых д-ром Киссинджером и его коллегами в Лаосе, Камбодже, Таиланде и более всего в Сайгоне.
В то же самое время сторона ДРВ знает о том факте, что постоянная позиция США состоит в том, что они не будут навязывать одностороннее решение своим союзникам и станут двигаться вперед только на основе консультаций…
Президент подтверждает свою твердую уверенность в том, что соглашение может быть достигнуто в самом ближайшем будущем. Важно, чтобы сторона ДРВ и американская сторона совместно изучили существующие трудности в том же самом духе доброй воли, который был характерен для проходивших до настоящего времени дискуссий.
С этой целью президент предлагает, чтобы специальный советник Ле Дык Тхо и д-р Киссинджер вновь встретились в самое ближайшее время в Париже для согласования оставшихся вопросов. Д-р Киссинджер прибудет в Париж в любой день, определенный ДРВ. В сложившихся обстоятельствах нет возможности для поездки д-ра Киссинджера в Ханой до завершения дополнительных дискуссий.
Для того чтобы продемонстрировать свою добрую волю, американская сторона сохранит действующие ограничения на бомбардировки вплоть до завершения переговоров.
Американская сторона должна предупредить, что любая попытка использовать нынешние временные трудности открыто может только привести к затягиванию переговоров.
Неизбежно, что во время войны, которая длилась так долго и вызвала такие глубокие страсти, могут возникать временные преграды на пути окончательного разрешения.
США остаются полны решимости использовать все средства для достижения мира и призывают руководство Демократической Республики Вьетнам присоединиться к ним в таком же духе доброй воли и совместных усилий, приведшем переговоры так близко к урегулированию. Если аналогичный подход будет сохранен, нынешние проблемы, несомненно, будут преодолены и наступит скорейшее решение на основе соглашений, которые уже были достигнуты».
Это была поразительная и очень тяжелая неделя. Мы начали утром 16 октября с представления о том, что вернемся с миром, соответствующим нашим ценностям, и окончанием наших национальных мучений. Мы этого не добились. А добились, и это правда, некоторого прогресса. Изначальный проект Ханоя от 8 октября, который сам по себе являлся таким прорывом, был намного улучшен за прошедшие две недели, и мы могли гордиться проектом мирного договора, условия в котором превзошли те, что мы сами выдвигали в течение двух лет. И хотя наше возвращение было омрачено разочарованием, оно было также отмечено решимостью. Подойдя так близко к финалу, обе стороны многое вложили в это дело, чтобы отступать сейчас. В последующие дни мы постараемся расставить все на свои места. Этим мы обязаны всем надеждам, которыми питались наши усилия, чтобы не падать духом сейчас.
Я часто задумывался об этом бурном периоде, задаваясь вопросом: могло ли более сочувственное отношение к Нгуен Ван Тхиеу привести к другому результату. Идеально было бы, вероятно, если бы мы дали ему больше времени подготовиться к происходящему. Но скорость также намного улучшила условия, и, если абстрагироваться от личного уважения к Тхиеу, я не считаю, что более размеренный график и проведенные заблаговременно консультации изменили бы его поведение. В этом вся трагедия, а не пустяковая ошибка в человеческих расчетах. В тот момент обе стороны, на путях, которые они должны были выбрать, были обречены на столкновение. Логика позиции Нгуен Ван Тхиеу требовала позы вызывающей непримиримости для того, чтобы доказать, что Вашингтон и Ханой не могут решать его судьбу, – точно так же, как и действия Ханоя в отношении нас, подталкивание на более быстрые темпы, были предназначены отчасти для того, чтобы продемонстрировать, что Тхиеу является нашей марионеткой. Что бы мы ни сделали, Тхиеу стал бы маневрировать, чтобы выиграть время и найти способ выступить против нас, как на самом деле он вступал в конфронтацию с Хэйгом и мной во время предыдущих визитов.
Наше разочарование возникло из-за неправильной оценки: мы с самого начала не смогли уловить, что Нгуен Ван Тхиеу возражал на самом деле не против условий соглашения, а против вообще любого компромисса. Конфликт между нами и Тхиеу зиждился на тезисе о прекращении войны на любых условиях, а не на полной капитуляции Ханоя. По определению, суверенитет не может быть разделенным. Любой исход, который оставлял за Нгуен Ван Тхиеу меньше контроля над всей территорией, в силу этого был для него отступлением. Он мог бы быть не в состоянии изменить баланс сил на поле боя, но это было далеко не признание его как юридического обязательства. Он соглашался с различными компромиссными предложениями, предлагающими противоположное, но не из убежденности, а как плата за продолжающуюся американскую поддержку. Мы сохраняли нашу поддержку Сайгона в Америке путем ряда предложений, – он их все принял, – предназначенных доказать нашу готовность прикладывать дополнительные усилия. Но совокупное воздействие этих предложений – прекращение огня без оставления занимаемых позиций, новые выборы, вывод американских войск – все сводилось к тому, чтобы предоставить Сайгону законный статус, отличный от статуса Ханоя. Именно это-то и ранило так глубоко. И со своей точки зрения, Нгуен Ван Тхиеу был прав. Он воевал вьетнамскими методами. Упорство, пренебрежительность, нечестные средства были его оружием. И не его вина в том, что в 1961 году мы сами ввязались в дело на основе стратегии, которую, как наш народ пришел к выводу, он не в состоянии выдержать. В 1963 году Тхиеу был в числе офицеров, которых мы поддержали в свержении Нго Дин Зьема. Возможно, он переоценил нашу тонкость восприятия и нашу мощь; он посчитал, что мы понимаем причину его возражений. Мы же, в свою очередь, преувеличивали его буквальную точность; мы воспринимали как должное, что он подразумевает именно то, что говорит нам. К концу 1972 года, однако, эти противоречия оказались не подлежащими немедленному решению. Иная процедура, наверное, просто-напросто умножила его возможности затягивания дел. Тупиковых ситуаций нельзя было избежать. Действительно, это все могло бы произойти и раньше. Тхиеу стремился к полной победе; мы – к почетному компромиссу. К октябрю 1972 года эти две позиции не могли примириться.
По дороге домой я знал, что будет сильное искушение в Вашингтоне выбросить проект мирного договора и сыграть ва-банк после выборов. Я был настроен решительно сохранить проект, назло всем страстям, которые скоро обрушатся на нас, – вопреки давлению Ханоя подписать имеющийся текст, вопреки требованию Сайгона отказаться от соглашения и вопреки тенденциям в Вашингтоне пересмотреть курс, результатом чего стала утрата контроля над ходом событий. У меня были подозрения по поводу таких намерений из телеграммы Хэйга от 21 октября, когда появились первые намеки на упрямство Нгуен Ван Тхиеу. Хэйг предлагал тогда, что в случае провала нам следует отвергнуть национальный совет национального примирения и согласия как коалиционное правительство и назвать соглашение как попытку Ханоя улучшить свою безопасность, не дав ничего взамен, кроме туманных заверений. Я посчитал этот курс немыслимым. Мы годами предлагали менее благоприятные условия. Никсон одобрил проект от 12 октября, который был гораздо хуже. Ханой только что принял наши формулировки по всем важным разделам. 22 октября я ответил, что нам «не следует умалять значение соглашения, которое мы не будем в состоянии улучшить в значительной степени и которое мы должны использовать вместо грандиозного успеха». Я отправил еще одну острую телеграмму Хэйгу 23 октября:
«Что касается Вашей характеристики содержания соглашения, то хотел бы напомнить Ваше мнение о том, что это хорошее соглашение, когда мы закончили его. С того времени оно было значительно улучшено в связи с Камбоджей, Лаосом, международной конференцией, американскими пленными, южновьетнамскими пленными и положением о замене вооружений. Что касается требования к Тхиеу отказаться от суверенитета над своей территорией, то к чему всегда сводилось прекращение огня? Мы предлагали это еще в октябре 1970 года и вновь в январе 1972 года и в мае 1972 года. К чему еще должны были вести эти планы, кроме как именно к той ситуации, которая сейчас существует у нас?..