Многие войны заканчивались поражением из-за неуместной робости. Но грандиозные трагедии возникали также из-за неспособности военных людей признать, когда наступает время для урегулирования».
На мой взгляд, это время наступило. Я телеграфировал в Вашингтон с борта самолета о том, что, если Ханой предаст все огласке, я должен устроить пресс-конференцию, признать соглашение, отметить, что оно представляет собой важный прогресс, но настаивать на том, что кое-какие детали требуется еще доработать, не устанавливая некоей искусственной конечной даты. Я бы уведомил Ханой о том, что основное соглашение не должно быть отброшено, но что частичные изменения необходимы. Я бы уведомил Сайгон о том, что мы предоставим ему больше времени и попросим внести какие-то изменения, но что основная структура не подлежит корректировке.
Эта стратегия, которую президент принял, сподвигла меня после моего прибытия домой на мое первое появление на телевизионной пресс-конференции: драматическом событии под общим девизом «мир близок».
XIV«Мир близок»
Это было поразительное возвращение в Вашингтон из Сайгона 23 октября. Мои коллеги и я были зациклены на детали застопорившегося проекта мирного договора; это менее всего хотел услышать Никсон. Он находился в предсмертной агонии кампании по его переизбранию, последней кампании его 25-летней карьеры одержимого человека. Его устремлением было победить с самым большим большинством голосов за всю американскую историю. Он считал это вполне само собой разумеющимся, до тех пор, пока не будет позволено случиться ничему непредусмотренному в последние два месяца. В силу этого он не хотел допускать никаких новых избирательных вопросов из Вьетнама. Он хотел, чтобы эта проблема ушла за две недели, так, чтобы иметь с ней дело непосредственно сразу после выборов. Его директивы для меня заключались в том, чтобы все было тихо. Этого, я был уверен, ни наши противники, ни наши союзники во Вьетнаме не позволили бы получить.
Отбросив соображения, связанные с выборами, можно сказать, что Никсон был, конечно, готов закончить войну во Вьетнаме. Но с его умением видеть важные аспекты он понимал, что мир, достигнутый перед выборами, особенно если Нгуен Ван Тхиеу взбунтует, мог бы показаться конъюнктурным и оказаться безрезультатным. «Ястребы» потеряли бы интерес к поддержке урегулирования, а «голуби» получили бы предлог не поддерживать его. Беда в том, что, хотя сделанный Никсоном анализ и был верным, то был Ханой, – а не мы или Нгуен Ван Тхиеу, – кто определял время для конфронтации.
Я сделал все, что мог, хотя нервы были издерганы донельзя. К 23 октября мои коллеги и я находились в движении более двух недель – Париж, Вашингтон, снова Париж, Сайгон, Пномпень и обратно в Вашингтон, редко имея на сон более четырех часов и находясь в перепадах настроения от надежд до разочарования, от восторга до отчаяния. И мы не могли остановиться. Опасность состояла в том, что проект соглашения, так искусно скомпонованный, мог оказаться разрушенным двумя страдающими одной манией вьетнамскими сторонами; Соединенные Штаты была способна сбить с курса их зацикленность на выборах и партийные пристрастия в Вашингтоне. Мы не могли знать, как долго Москва и Пекин будут оставаться спокойными, если мы вернемся к рутине не ведущей ни к чему войны, в которой их союзник оставался под бомбежками и в блокаде после того, как принял условия, которые мы сами выдвинули.
Я попытался все удержать на плаву. Сказал Ханою 23 октября о том, что я возвращаюсь в Вашингтон, но готов встретиться с Ле Дык Тхо для того, чтобы завершить переговоры. 24 октября я настоял на том, чтобы Банкер в Сайгоне был на прямой связи с Нгуен Ван Тхиеу и министром иностранных дел Чан Ван Ламом. Он не должен оставлять ни доли сомнения в том, что мы намерены продвигаться к заключению. Мы могли бы перенести определенное количество «позерства для внутреннего пользования» со стороны Нгуен Ван Тхиеу, но он должен помнить, что его основная поддержка заключается в нашем доверии к нему: «…Неважно, какие уступки он получит в том, что сейчас является по существу весьма работающей формулой, (они, эти уступки) ни в коем случае не станут заменой в случае полного краха американской поддержки…» В тот же самый день Москва направила в некотором роде даже жалобную ноту, предполагающую, что, если я отправлюсь в Ханой, мы по-прежнему были бы в состоянии «завершить все это дело». Это явно было невозможно, пока Сайгон находился в таком расположении духа; но, по крайней мере, она, эта нота, свидетельствовала о том, что северные вьетнамцы и дальше хотели продолжать это дело. Я сказал Добрынину, что мы готовы завершить соглашение, предложение, которое будет иметь силу даже после выборов. Я также проинформировал в Нью-Йорке Хуан Хуа из Китая, напомнив ему о финальной стадии переговоров по шанхайскому коммюнике во время ночного заседания в Ханчжоу. Чжоу Эньлай позволил нам тогда вновь вернуться к тексту коммюнике и тем самым гарантировал его повсеместное принятие в Соединенных Штатах. Если Китай использует свое влияние на Ханой, чтобы мы могли возобновить переговоры с такой же мудростью, результат будет удовлетворяющим всех. 25 октября Пекин прислал сообщение, – явно составленное до того, как он мог получить доклад от Хуан Хуа о разговоре со мной, – побуждающее нас воспользоваться этим «чрезвычайно благоприятным временем, чтобы окончить вьетнамскую войну». Китайцы открыто обвинили Сайгон в создании трудностей, подтвердили их веру в нашу добрую волю – необычный жест, – но спрашивали чисто риторически: «…как можно запретить миру сомневаться?»
Тем временем Ханой отверг мое послание от 23 октября, обвинив нас в том, что мы ведем себя «действительно несерьезно». Тут же была и зловещая приписка:
«Если американская сторона продолжит использовать один предлог за другим для того, чтобы продлить переговоры, оттянуть подписание соглашения, война во Вьетнаме, несомненно, будет продолжаться, и американская сторона должна нести полную ответственность за все последствия, возникшие по вине Соединенных Штатов.
Если американская сторона на самом деле действительно серьезна и преисполнена доброй воли, она должна строго выполнять свои обязательства по отношению к соглашению и графику, согласованному двумя сторонами. Это заявление стороны ДРВ очень серьезное. Американская сторона должна обратить серьезное внимание на мнение стороны ДРВ, изложенное в этом послании».
Хотя и жесткое, это послание совсем не было похоже на брызжущее огнем высокомерие предыдущих образчиков переписки с Ханоем. В нем явно не было проявлено угрозы аннулировать это соглашение. Ханой запросил дать ответ в течение дня 24 октября ханойского времени – поскольку к тому времени, когда мы получили их послание, в Северном Вьетнаме было уже 25 октября. Несмотря на это, мы дали немедленный и очень спокойный ответ 25 октября. Постоянное повторение необоснованных обвинений, как сказали мы, может все сделать только хуже. Мы предложили еще одну встречу в течение недели, начинающейся 30 октября; я буду участвовать «с директивами добиться окончательного урегулирования». Как только соглашение будет достигнуто, даже без Сайгона, мы прекратим бомбить Северный Вьетнам:
«Курс, взятый на секретных встречах в октябре, представляет устоявшуюся американскую политику. США полны решимости прекратить войну в самом ближайшем будущем, и они приложат величайшие усилия для того, чтобы устранить препятствия, которые возникли, в любом случае до окончания ноября».
Копия ноты была направлена китайцам с курьером в тот же день. Я проинформировал Добрынина. В любом случае наше послание не повлияло на решения, принятые в Ханое. Поскольку вечером 25 октября, еще до того как послание могло бы достичь Ханоя, он сделал публичное заявление.
Меня разбудили примерно в 5.30 утра, во вторник, 26 октября, и я узнал, что радио Ханоя передает свою версию событий в течение нескольких часов, сперва на вьетнамском языке, потом на французском и в заключение на английском. Радио Ханоя раскрыло запись переговоров предшествующего месяца: 8 октября на секретной встрече Северный Вьетнам выступил с «новой чрезвычайно важной инициативой», предложив новый проект мирного соглашения. В радиопередаче были точно обобщены ключевые пункты проекта соглашения. «Сторона ДРВ предложила, чтобы Демократическая Республика Вьетнам и Соединенные Штаты подписали это соглашение к середине октября 1972 года», – признав, что именно Ханой, а не мы, настаивал на подписании до наших выборов. Имела место ссылка на мои слова с признанием, что новое предложение «было действительно важным и очень обстоятельным документом». Были описаны американские послания от 20 и 22 октября, в которых президент назвал текст соглашения «полным» и выражал удовлетворение уступками со стороны Ханоя. Далее давались ссылки на «глафик» и продолжающееся отставание от графика, на которое Ханой соглашался по американской просьбе. Но Соединенные Штаты не смогли под разными «предлогами» соблюсти график. В силу этого Ханой «решительно осуждает отсутствие доброй воли и серьезности в подходе у Администрации Никсона» и требует, чтобы соглашение было подписано до 31 октября. Передача заканчивалась призывом довольно оборонительного характера к своим «бойцам по всей стране» выстоять перед лицом «всяческих трудностей и жертв».
Как оказалось, Ханой опередил «Нью-Йорк таймс» с ее сообщением. В то же самое утро 26 октября газета опубликовала сообщения о прекращении огня сразу из трех мест – из Парижа, Сайгона и Вашингтона – заголовок из пяти колонок: «Говорят, что США согласились с Ханоем по общим рамкам прекращения огня; ожидается, что Сайгон вскоре поддержит». Самая откровенная утечка пришла из Парижа, где Флора Льюис узнала от «высокопоставленного французского источника» о том, что Ле Дык Тхо и я достигли «широкой степени понимания по прекращению огня и последующему политическому урегулированию». (Эти французские источники почти со всей очевидностью были информированы северными вьетнамцами, как предвещал де Боршгрейв.) Материалы поступали и из Сайгона за неделю, во время которой Нгуен Ван Тхиеу отверг предложения Ханоя как неприемлемые. Он объявил в выступлении 24 октября о том, что «прекращение огня может наступить в самое ближайшее время», хотя это предложение было погребено в длинной череде обвинений в адрес любого плана, который не содержал положения об уходе северовьетнамских войск из Южного Вьетнама или не включал положение о трехстороннем коалиционном правительстве. Из Вашингтона Макс Френкель поместил материал, в котором цитируются «американские официальные лица», считающие, что будет установлено прекращение огня «через несколько недель, возможно, даже перед днем выборов, 7 ноября, вопреки высшему акту безумства в Сайгоне и Ханое». Я провел обед с Френкелем 25 октября, обрисовав перед ним только эту общую картинку, не вдаваясь в подробности, о необходимости обнадежить Ханой и сохранять давление на Сайгон.