[141]. И поскольку Никсон и я направлялись в бурные воды новых переговоров, твердый курс не сопровождался скрытой неприязнью между кормчим и его главным навигатором.
Когда переговоры должны были вот-вот начаться, нашей главной проблемой оставался Сайгон. Мы дали обязательства Ханою, Москве и Пекину, как и американскому народу, урегулировать соглашение на еще одном заседании. Конечно, Нгуен Ван Тхиеу не имел таких побудительных мотивов. Чем дольше он будет держать наши войска на войне, тем дольше он откладывает кошмар одиночества. Более того, как отмечалось, срыв «глафика» дал возможность коммунистам раскрыть свои кадры на операциях по заблаговременному захвату территорий до 31 октября. Их войска были сокращены, и Нгуен Ван Тхиеу хотел, чтобы этот процесс сокращения продолжался. Наглости в его высказываниях не стало меньше. Несмотря на письма Никсона, в открытом выступлении 1 ноября он назвал проект соглашения документом о «капитуляции». И все-таки у нас была информация о том, что он готовится к прекращению огня и в частном порядке говорит о соглашении со своими сотрудниками в гораздо более примирительных тонах.
10 ноября Суан Тхюи дал интервью, которое в кои-то веки оказалось полезным: он подтвердил, что национальный совет национального примирения и согласия не является завуалированным коалиционным правительством. Национальный совет «еще не будет правительством», как сказал он агентству Франс Пресс; два существующих правительства продолжат существовать до новых выборов. Нгуен Ван Тхиеу не показал своего удовлетворения. В попытке заполучить его поддержку мы направили Хэйга в Сайгон с письмом от Никсона, датированным 8 ноября, в котором содержалось обязательство продолжать наш курс. В письме выражалось разочарование по поводу публичных заявлений Нгуен Ван Тхиеу. В нем подтверждалось, что мы считаем проект соглашения добротным. Мы пообещали улучшить некоторые его положения. К примеру, мы постараемся обеспечить, чтобы перевод на вьетнамский язык фразы «административная структура» был изменен так, чтобы убрать любое смысловое понимание национального совета как правительственного органа. Мы сделали бы также очевидным то, что сейчас подразумевалось, – что от каждой стороны в совет будет назначено равное число. Мы постараемся усилить положения относительно соблюдения демилитаризованной зоны для того, чтобы подчеркнуть отдельный характер Южного Вьетнама. Имело место положение о том, что вьетнамские войска будут демобилизованы; мы постараемся превратить это положение в формулу, предусматривающую вывод, по меньшей мере, части северовьетнамских вооруженных сил. «Мы предпримем максимальные усилия, – писал Никсон, – чтобы внести эти правки в соглашение. Не хочу, однако, чтобы у Вас оставались какие-то иллюзии в том плане, что мы сможем или пойдем дальше этих правок в стремлении улучшить соглашение, которое уже считаем отличным». Никсон призвал Тхиеу «предпринять политическую и психологическую инициативу путем одобрения этого соглашения и выполнения его положений позитивным образом». Он попросил дать недвусмысленный ответ.
Но отсутствие двойственности не допускала вьетнамская культура и личные качества самого Нгуен Ван Тхиеу. Тхиеу действовал согласно процедуре, которая к этому времени стала стереотипом. Он встретился с Хэйгом 10 ноября, вдумчиво выслушал его объяснения по письму президента, задал умные вопросы и пообещал подумать о нем в течение этой ночи. Затем 11 ноября он предстал перед Хэйгом и Банкером всем составом Совета национальной безопасности и с ходу отверг наше предложение установить приоритеты среди текстуальных правок, которых он добивался. Он настаивал на всех без исключения правках; он требовал вывода северовьетнамских войск, которые, как я постоянно упоминал, не являлись частью нашего совместного предложения с 1970 года. Он даже ужесточил свое невыполнимое требование, сформулировав пути осуществления вывода войск и вооружений, подлежащих выводу. Он передал Хэйгу письмо для Никсона, в котором повторялись эти требования, как и требуемые правки в предложенный состав международного контрольного механизма.
В промежутке между двумя встречами я направил Хэйгу телеграмму: «Вам стоит обратить внимание на настроения в новом сенате по отношению к Нгуен Ван Тхиеу. Что бы ни случилось, произойдет урезание фондов, если мы не будем идти в этом направлении». Хэйг обратил внимание, но Тхиеу либо пытался играть в эту дурацкую игру «кто первым свернет», либо действительно шел на осознанное столкновение.
Хэйг остановился в Пномпене для встречи с сиротой наших усилий по Индокитаю Лон Нолом. Тот, кто имел все основания чувствовать себя брошенным, в очередной раз поддержал нашу стратегию. Он согласился объявить одностороннее прекращение огня, как только соглашение вступит в силу. (Это, по крайней мере, помогло бы перехватить инициативу, поскольку «красные кхмеры» отвергли прекращение огня.)
14 ноября Никсон ответил на письмо Нгуен Ван Тхиеу (используя, как всегда, проект, подготовленный моим аппаратом и мной). Я объяснил, как мы предлагаем решать в мирном документе проблему северовьетнамских вооруженных сил на юге. Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы получить правки, но будет «нереально» ожидать получения того, что хотел бы Тхиеу. Никсон продолжил так:
«Но гораздо важнее того, что мы говорим в данном соглашении по этому вопросу, является то, что мы делаем в случае возобновления противником агрессии. Я даю Вам свои абсолютные заверения в том, что, если Ханой не будет выполнять условия данного соглашения, я намерен предпринять быстрые и суровые меры возмездия».
Это было еще одно письмо, позже опубликованное южновьетнамскими официальными лицами в апреле 1975 года в отчаянной попытке получить американскую помощь для того, чтобы не допустить падения Южного Вьетнама. Они имели право считать, что они опирались на эти заверения, когда подписывали данное соглашение. К сожалению, публикация писем весной 1975 года сыграла только на руку тем, кто нашел в них еще одно оправдание того, что Южный Вьетнам был брошен на произвол судьбы, а не причину для его спасения. В 1972 году у нас были все намерения выполнить данные обещания. Мы полагали, что почетное соглашение, заработанное ценой жизни 45 тысяч американцев, не подписывалось для того, чтобы его попирали северные вьетнамцы. Мы не имели в виду договариваться о капитуляции. Мы считали, что у нас есть право претворить в жизнь торжественную договоренность, подписанную Ханоем и подтвержденную на международной конференции 12 странами в марте 1973 года. Никсон так сказал на встрече с Нгуен Ван Тхиеу 3 апреля 1973 года. Министр обороны Ричардсон заявил так прессе и в таком же духе выступил на слушаниях в конгрессе. Я подчеркивал это на различных пресс-конференциях[142]. Полгода спустя конгресс под воздействием Уотергейта принял закон, запрещавший нам выполнять то, что признает международное право (и что Соединенные Штаты официально подтвердили в связи с израильско-египетским мирным договором): право воплощать в жизнь мирное соглашение. Это нарушило баланс рисков, на который опирались наблюдатели за соглашением, и было издевательством над принесенными жертвами.
Для того чтобы избежать любого недопонимания и продемонстрировать нашу добрую волю, я направил 17 ноября Банкеру еще одну подборку правок, которые мы постараемся принять во внимание с учетом высказываний Нгуен Ван Тхиеу в беседе с Хэйгом. Как это стало уже привычным, Банкер в течение суток не мог получить согласие на аудиенцию, чтобы представить этот обобщенный список. В итоге 18 ноября, за день до моего отбытия в Париж, Тхиеу поручил этому несносному Хоанг Дык Ня вручить еще один меморандум. Он показал, что три сильных президентских письма и визиты двух президентских эмиссаров не произвели никакого впечатления. Вместо того чтобы определить приоритеты в своих требованиях, Сайгон теперь предложил 69 корректировок, не оставив в неприкосновенности почти ни один параграф проекта документа. Нгуен Ван Тхиеу предложил направить своего представителя в Вашингтон, чтобы тот объяснил предложенные правки Никсону, – пощечина мне и еще одна вопиющая тактика проволочек, потому что эмиссар никак не мог прибыть до моего отъезда. Мы ответили ледяным президентским письмом с предупреждением в очередной раз о том, что эти правки никак не могут быть реализованы в своей массе, и с отказом принимать эмиссара до завершения следующего раунда переговоров с Ханоем. Почти четыре недели обменов не смогли сузить пропасть между Вашингтоном и Сайгоном. Нгуен Ван Тхиеу знал, что ему придется уступить, но собирался делать это только в последний момент. Он хотел заставить нас оказать максимально возможное давление на Ханой, тем временем используя наше нежелание идти на открытый разрыв.
Состоялась еще одна встреча в рамках подготовки к моим контактам с Ле Дык Тхо. 13 ноября я обедал с китайским заместителем министра иностранных дел Цяо Гуаньхуа в нью-йоркском «Сенчури клаб». Он возглавлял китайскую делегацию на Генеральную Ассамблею ООН. Я проинформировал его о наших намерениях в Париже по состоянию на сегодняшний день. Если Ле Дык Тхо остановится в Пекине по пути в Париж, я надеялся, что китайские руководители окажут свое влияние в направлении проявления сдержанности. Цяо такого обещания не дал. Но он также и не поддержал точку зрения Ханоя. Он убеждал нас пойти на уступки, потому что великие державы могут себе позволить щедрый подход: «Не следует терять весь мир ради того, чтобы заполучить Южный Вьетнам». С другой стороны, никого не следует унижать. Позиция Цяо Гуаньхуа была даже мягче, чем та, которую мы считали стандартной китайской позицией: проявление симпатии к Ханою, но без расходования китайского капитала на нужды своего союзника. (За исключением несколько более примитивной тактики, такой же точно была и позиция Москвы.)