фик» при отсутствии документов по реализации соглашения.) Если мои инстинкты меня не подводят, худшее еще было впереди. Ханой встанет на путь затягивания дела, а у нас очень мало рычагов воздействия, чтобы сдвинуть его с этого пути. В таком непростом настроении я летел домой.
Предсказуемо, Вашингтон оказался негостеприимным к нарождающемуся провалу. Это город, который процветает на историях с возвышениями и падениями. Исходный материал, используемый для общественной жизни и бытовых бесед, состоит из взлета и падения властей предержащих. Я был под защитой почти четыре года – за исключением краткой бури во время индийско-пакистанского кризиса – однозначной поддержки со стороны президента. Со мной ассоциировали целую серию успешных переговоров. СМИ относились ко мне, наверное, излишне мягко – отчасти в пику к Никсону. Теперь была моя очередь нести соответствующее наказание. Я заработал свою долю врагов среди тех в бюрократическом аппарате, кто считал меня неправомерно занявшим доминантную позицию, и среди сотрудников аппарата Белого дома, ревниво относящихся к моему доступу к Никсону или настороженно относящихся к популярности, которую я обретал. Но ни один даже самый суровый критик не осуждал меня за излишнюю покорность, нехватка которой неизбежно приводит к проблемам, когда возникают уязвимые ситуации. В Вашингтоне Никсон явно стал проявлять нетерпение. Перспектива неизбежной катастрофы всегда активирует сеть сплетен, утечек и вымыслов, которая под шумок определяет чью-то судьбу на основании отношения зрителей, что во многом схоже с римским цирком. Человека осуждают на сражение, как гладиатора, и оно заканчивается только крахом чьей-то карьеры.
Неудача требует жертвоприношения. Я был подходящей кандидатурой. Средства массовой информации напомнили своей аудитории о моем заявлении о том, что «мир близок», хотя они относились ко мне, должен сказать, с сочувствием на этой стадии. Это не могло быть сказано о некоторых помощниках в Белом доме, которые начали предпринимать предупредительные меры, чтобы президент не ассоциировался с возможным провалом переговоров. Стали появляться разные истории – в таких разных колонках, как Джона Осборна, Эванса и Новака, Джека Андерсона – о том, что я превысил свои директивные полномочия во время октябрьского раунда переговоров, что меткий взгляд Никсона как юриста выловил недочеты в изначальном проекте соглашения, что Никсон становится на сторону Нгуен Ван Тхиеу против меня. Многое из всего этого было своекорыстным вздором. У меня не было никаких директивных полномочий, которые я мог бы превысить в октябре; Никсон не выдвинул ни единого возражения ни по одному положению соглашения. Его личное мнение о Нгуен Ван Тхиеу, к слову сказать, было менее снисходительным, чем мое собственное, хотя он беспокоился, чтобы не обидеть республиканское правое крыло. Но в Вашингтоне факт таких утечек гораздо чаще представляет бо́льший интерес, чем сама их достоверность; они означают если не президентское недовольство, то, по крайней мере, тот факт, что некоторые помощники считают безопасным нападать на близкого соратника президента. И иностранные правительства сделают свои выводы из проявления раскола в высших кругах. В этом плане политика Белого дома ничем не отличается от жизни королевских дворов.
Как всегда в таких делах, личные и политические соображения оказались тесно переплетены. Естественно для любого президента хотеть обезопасить себя на случай возможной катастрофы. В моем случае имел место сложный фактор накопившейся – и не совсем несправедливо – обиды по поводу того, что Никсон и его ближайшие соратники считали доставшуюся мне непропорционально высокой оценку за внешнеполитические успехи. Что касается самого меня, то раненая гордость слилась с реальной озабоченностью по поводу того, что мы сможем пережить надвигающийся кризис, только если будем оставаться едиными и спокойными. Я старался довести это мнение до Холдемана и Циглера; я также указывал на то, что попытка отделить президента в большой степени от моих усилий будет иметь неприятные последствия; шансы были, в конце концов, вполне высоки, и мы могли бы в итоге добиться успеха, а президент в таком случае не захотел бы выглядеть слишком сильно отстраненным от переговоров. Как и в предыдущем году из-за индийско-пакистанского конфликта, Холдеман и Циглер были весьма и весьма уклончивы.
Все это было хорошим невинным развлечением бюрократического порядка, но оно имело огромные негативные последствия для переговоров. Оно поддержало Нгуен Ван Тхиеу в его непримиримом отношении и попытке использовать предполагаемый раскол между Никсоном и мной. А это неизбежно толкнуло Ханой на затягивание на переговорах. Для нас было бы катастрофой, если бы Ханой вернулся к своей проверенной временем стратегии изматывания нас в надежде убедить навязать условия Сайгону, которые, по крайней мере, помогут Ханою добиться долгосрочной цели, заключающейся в подрыве морального состояния и выживаемости нашего союзника. Мы были полны решимости этого избежать. И фактически по существу дела мы с Никсоном оставались близки; как всегда, в кризисы Никсон был спокойным и склонным к аналитике. Но не было сомнения в том, что мы попали в тиски. Нгуен Ван Тхиеу, с одной стороны, был полон решимости лишить нас свободы действий. Ханой, с другой стороны, был очень рад видеть раскол, нависший над Сайгоном и Вашингтоном, – как, впрочем, и внутри нашего собственного правительства – как возможность отсрочить появление перед нашим взором тех выгод, которые могли бы ждать нас в конце пути. Мы решили разобраться и начали с Сайгона.
26 ноября я попросил Банкера в очередной раз сказать Нгуен Ван Тхиеу о том, что минимальные условия остаются без изменений. Для того чтобы подкрепить наши позиции, мы сейчас приняли прежнее предложение Тхиеу о том, что он должен направить эмиссара, и запросили немедленно командировать Нгуен Пху Дыка в Вашингтон из Парижа с тем, чтобы Никсон мог отработать с ним финальную позицию. (Смысл состоял в том, чтобы переубедить Тхиеу и лишить его надежды на то, что он сможет сыграть на расколе между Никсоном и Киссинджером.) Банкер одобрил такой подход; он разделял наше убеждение в том, что Нгуен Ван Тхиеу не предпримет ничего для облегчения нашей задачи, не возьмет на себя никакой ответственности за переговоры и, тем не менее, примет результат.
Нгуен Пху Дык прибыл 29 ноября на встречу с полным решимости Никсоном. Президент на самом деле посчитал мои тезисы к беседе несколько «излишне мягкими». Он хотел показать мне, как достигать четкого и однозначного результата. Не имея опыта в отношении вьетнамского переговорного стиля, он не учел того, что избегает открытой стычки, что его податливая тупость часто делает невозможным определить точный характер проблемы или того, что конкретно было согласовано. Нгуен Пху Дык привез исключительно длинное, красочно выразительное письмо от Нгуен Ван Тхиеу для Никсона. Оно перечисляло все уступки, полученные от Сайгона на протяжении ряда лет, с обещанием, – не выполненным, как утверждалось в нем, – о том, что никаких других жертв не потребуется больше. Тхиеу, конечно, был прав; трагедия состояла в том, что то, что Нгуен Ван Тхиеу считал невыносимым давлением с нашей стороны, рассматривалось нашими критиками как тупая непримиримость. Нам приходилось маневрировать в условиях такого разрыва восприятий; принятие точки зрения Тхиеу на такой поздней стадии гарантированно привело бы к краху всей оставшейся поддержки у нас в стране. В остальном же письмо Тхиеу фактически игнорировало перерыв в переговорах или нашу внутреннюю дилемму. В нем повторялись заявления со всеми аргументами, высказанными в октябре, как если бы повторение могло бы заставить нас пойти по пути, по которому мы не ходили, по меньшей мере, с октября 1970 года. Тхиеу предложил обратиться к мировому общественному мнению, если его «справедливые» требования не будут выполнены. То была тщетная надежда; мировое общественное мнение ничего не ведало о прегрешениях Ханоя, когда его войска попирали суверенитет каждого соседа; Ханой зациклился на своем утверждении о том, что является жертвой американского «притеснения», когда начинал каждую войну в Индокитае начиная с 1954 года. Мировое общественное мнение давило на нас, а не на Ханой, и собиралось усиливать свой прессинг.
Никсон лаконично объяснил Нгуен Пху Дыку несостоятельность такого курса. Мы сейчас уже не могли отказаться от мирных предложений, которые совместно выдвигали в течение почти трех лет. Абсурдно представлять как коалиционное правительство организацию, действующую по принципу единогласия, избранную совместными усилиями и имеющую несколько конкретных функций. Наша стратегия в любом случае уже обозначена. Никсон будет ей следовать, независимо от отношения Сайгона. Последний будет определять не исход переговоров, а нашу способность предоставить помощь после этого и выполнять соглашение. Это была сильная штуковина, но ее было недостаточно, чтобы вызвать однозначную реакцию. Нгуен Пху Дык отрицал какое-либо желание идти на конфронтацию. Напротив, его целью было тесное сотрудничество. С другой стороны, у него не было полномочий выйти за пределы определившихся взглядов его президента. Никсон великодушно предложил Нгуен Пху Дыку и мне сесть за стол и выработать практическое решение; его решение было неизменным. Другими словами, мы оказались снова там, откуда мы стартовали. У Нгуен Пху Дыка не было полномочий идти на урегулирование, а Нгуен Ван Тхиеу никогда не уступит мне.
Результат был предопределен. Я встречался с Нгуен Пху Дыком дважды в моем кабинете, а между этими двумя заседаниями была еще одна короткая встреча с Никсоном. Последний подчеркнул Нгуен Пху Дыку в очередной раз, что его способность ввести в действие соглашение была намного важнее любых изменений в статьях, хотя он был готов попытаться заполучить дальнейшие улучшения. Никсон сказал Дыку, что уверен в том, что мы сможем обнаружить проникновение; уведомил его о плане действий в чрезвычайных обстоятельствах, который обсуждал в это самое утро с начальниками штабов. Без соглашения, как сказал Никсон, нет никаких шансов на продолжение американской помощи. Он предложил встречу с Нгуен Ван Тхиеу, чтобы подтвердить нашу поддержку после заключения соглашения. Оптимальным курсом было бы «собраться воедино, выработать, по возможности, самое лучшее соглашение, а затем продолжать идти вперед вместе с американской экономической и военной помощью и, более всего, надежными гарантиями относительно претворения в жизнь настоящего соглашения». В заключение Никсон проинформировал Нгуен Пху Дыка о том, что, если соглашение не будет заключено, конгресс, вероятнее всего, прекратит финансирование к середине января. Все это было воспринято невозмутимым Нгуен Пху Дыком без какого-то видимого эффекта. Когда все закончилось, Никсон покорно заметил, что Тхиеу пытается взять «на слабо» и что у нас, вероятно, нет иного пути, как сдать его.