«Мы считаем, что ваш проект превысил традиционное вьетнамское гостеприимство до такой степени, что эти команды (МККН) окажутся в положении, при котором он не смогут наблюдать ни за чем, находясь под такой тесной опекой со стороны вьетнамских хозяев ежеминутно. [Смех. ] Как мы проанализировали, насчитывается в четыре раза больше офицеров связи, чем членов комиссии, а западные представители, не привыкшие к вашим стандартам гостеприимства, могут принять это за взятие под арест. [Смех. ] Поэтому я считаю, что этим членам надо бы дать возможность проявить побольше инициативы. Далее, как мы поняли из вашего проекта, – и я боюсь, что мы правильно поняли его, – он предусматривает, что всю связь и поддержку комиссии оказывает сторона, на территории которой эта комиссия действует. Сейчас специальный советник уже указал, что они, возможно, будут пользоваться для передвижения телегами, запряженными буйволами. Но наша главная озабоченность по поводу целей комиссии, а ее стимулы в поисках нарушений могут быть выше, чем у той стороны, которая совершает нарушение. А вы установили так, что не только эта сторона должна дать согласие на начало расследования, но она еще и должна предоставить все виды связи и транспорта».
Положения по прекращению огня тоже были абсурдными. Они предусматривали приземление каждого южновьетнамского самолета и обездвиживание каждого военного судна даже в южновьетнамских водах. В попытке определить понятие прекращения огня Ханой предложил лишить Южный Вьетнам любой возможности самообороны. Неудивительно, что мой эксперт по Вьетнаму Джон Негропонте назвал переговорную тактику Ханоя во время декабрьского раунда «неуклюжей, вопиющей и по сути высокомерной по отношению к Соединенным Штатам», равно как и «грязной, мелочной и временами явно детской».
Все эти качества были очевидны в ходе моей последней встречи с Ле Дык Тхо 13 декабря. Это был день, который в итоге взорвал переговоры. Это была первая встреча с Ле Дык Тхо, на которой присутствовал глава нашей делегации на мирных переговорах посол Уильям Портер. Она заставила его пожалеть о более спокойной, если в такой же степени не стерильной, атмосфере пленарных заседаний. Тем утром специалисты-лингвисты встретились вновь, чтобы гарантировать, что обе стороны работают с одинаковыми текстами того, что было согласовано. В то время как прежние встречи экспертов носили более или менее деловой характер, на этой встрече северные вьетнамцы вбросили 17 совершенно новых необоснованных формулировок, которые фактически заново представили прежние северовьетнамские требования, которые были сняты Ле Дык Тхо во время его разговора со мной. Все наше с ним заседание 13 декабря было потрачено на проведение повторных переговоров по всем вопросам по существу.
Один из лингвистических трюков, который он разыграл с самого начала, может служить примером. В октябре Ле Дык Тхо предложил, чтобы национальный совет национального примирения и согласия «направлял» некоторую конкретную деятельность. Я это отклонил как подразумевающее некие правительственные полномочия для совета, несовместимые со смыслом соглашения. Ле Дык Тхо тогда попытался «контролировать» или «наблюдать», что, как оказалось, имело одинаковый перевод на вьетнамский. Эти вещи я тоже отклонил. В итоге мы договорились на более слабое слово «содействовать». Когда мы проверили вьетнамский текст протокола, мы обнаружили, что Ханой использовал неподходящее вьетнамское слово на протяжении всего текста.
Более серьезным было то, что северные вьетнамцы во время встреч переводчиков возобновили спор по поводу использования будущего времени в статье «стороны будут соблюдать Женевские соглашения 1954 и 1962 годов» по Камбодже и Лаосу; они вновь опустили слово «будут». Это было не только отходом от того, в чем Ле Дык Тхо сделал уступку днем ранее; это было также весьма огорчительно, потому что Ле Дык Тхо вновь оправдывал свое возражение тем, что Северный Вьетнам уже соблюдает эти соглашения, а потому использование будущего времени вводит в заблуждение. В такой наглой интерпретации согласие соблюдать нейтралитет Лаоса и Камбоджи превращалось в подтверждение права Ханоя держать войска в Лаосе и Камбодже.
Я прибыл в Париж 4 декабря с указаниями от Никсона по урегулированию. Ле Дык Тхо продержал меня там 10 дней, наш самый длинный раунд за все время переговоров, и казалось, с каждым днем мы отдалялись от соглашения. В конце дня субботы 9 декабря Ле Дык Тхо и я согласились с тем, что остается только один вопрос (ДМЗ). В конце дня понедельника 11 декабря появилось два новых вопроса (гражданские технические специалисты и процедуры подписания). К концу дня вторника 12 декабря появилось намного больше (три – с субботы и понедельника, некоторые другие были выявлены в тексте и несколько новых – в протоколах). Ежедневно несколько вопросов, которые мы считали урегулированными в соглашении, возникали вновь в представленных северными вьетнамцами проектах пониманий или протоколов. Ле Дык Тхо, как правило, потом уступал по большинству этих вопросов в течение долгого дня переговоров, но давал понять, что осталось еще достаточно других вопросов или будут найдены новые, чтобы помешать завершению работы. Остававшиеся вопросы обычно отличались день ото дня. Не было трудноразрешимых вопросов по существу, которые разделяли бы обе стороны, но налицо была довольно явная решимость северных вьетнамцев не позволить завершить соглашение. Это была неразрешимая проблема, из-за которой мы начали рождественские бомбардировки пять дней спустя.
Я завершил встречу 13 декабря предупреждением в адрес Ле Дык Тхо относительно растущего нетерпения в Вашингтоне:
«Мы приезжали сюда дважды, каждый раз будучи полны решимости урегулировать соглашение очень быстро, каждый раз будучи готовыми представить вам график, который мы бы тогда соблюдали со всей точностью. Мы продержали вице-президента в режиме ожидания в течение 10 дней для того, чтобы начать действовать по графику, который вам предоставили. И мы считаем, что за последнюю неделю был достигнут достаточный прогресс день за днем, чтобы не допустить срыв переговоров, но не достаточный для того, чтобы привести к полному урегулированию. Я восхищаюсь мастерством специального советника, которому удавалось сохранять ход переговоров».
Мы договорились сказать прессе, что останемся на связи по вопросу о сроках нашей следующей встречи. Эксперты с обеих сторон продолжат встречи по протоколам.
Это было, мягко говоря, печальное возвращение обратно в Вашингтон. Не было спецборта, нам пришлось использовать самолет воздушного командного пункта. Это был некомфортабельный и шумный самолет, без иллюминаторов, напичканный коммуникационным оборудованием – ни одно из которых не могло быть использовано для связи с Белым домом. Помещенные в этот мрачный кокон, отрезанные от мира в прямом и переносном смысле, мы могли только размышлять над колебаниями последних двух месяцев. Ни одна из целей в моей жизни на государственной службе не требовала от меня такого эмоционального напряжения. Мы вели переговоры в течение 10 дней по вопросам, которые при наличии доброй воли могли бы быть решены за два дня. Ханой очень просто решил, что раздрай между Вашингтоном и Сайгоном, очевидные расхождения внутри нашего правительства и неизбежное возвращение конгресса, даже более враждебно настроенного по отношению к администрации, чем его предыдущий состав, давал слишком хорошую возможность, которую нельзя было бы упустить. Ханой, недавно еще такой настроенный на урегулирование, вернулся к своей традиционной тактике психологической войны. Будь то война или мир, Вьетнаму, казалось, суждено разбить наши сердца.
Но жалость к себе, каковы бы ни были ее причины, не могла быть более чем временным снисхождением. Так или иначе, но нам надо было приспосабливаться к сложившейся ситуации, а не просто изучать ее. Я по-прежнему полагал, что войну можно было окончить быстро, но теперь это потребует дополнительного времени на разбирательство, что усилило бы внутренние раны. Мирный процесс не станет, как я надеялся, периодом залечивания ран. Мы были разочарованы на самом деле, потому что наше желание и готовность к урегулированию дали возможность каждой вьетнамской стороне шантажировать нас, лишив нас при этом возможности применения эффективных санкций против них. Нашей первой обязанностью было восстановить более нормальный баланс рисков; дать им всем понять, что мы хотим сами определить свою судьбу. Я следующим образом обобщил наши варианты в моей заключительной телеграмме:
«Что же это нам дает? Вчера я объяснил нашу главную дилемму. Ханой почти с презрением относится к нам, потому что у нас не осталось эффективного рычага воздействия на него, в то время как Сайгон в своей недальновидной попытке саботировать соглашение выбивает у нас оставшиеся рычаги воздействия. …Вскоре у нас вообще не останется средств воздействия, а в нашей стране будет нарастать давление, если мы не сможем достичь соглашения или вызволить наших военнопленных. Мы не сможем ни получить соглашения, ни возможность сохранить Сайгон.
Сейчас у нас остается два значимых стратегических выбора. Первый заключается в принятии жестких мер по отношению к Ханою и в значительном усилении давления путем бомбардировок и иных средств. В них должны входить такие меры, как установка мин, массированные двухдневные удары по электростанциям в эти выходные, а также действия парочки бомбардировщиков В-52. Это даст им понять, что они заплатили кое-чем за эти последние десять дней. Одновременно… давление на Сайгон будет иметь исключительно важное значение, чтобы Нгуен Ван Тхиеу не считал, что он запугал нас, и мы сможем показать, что мы больше не смиримся с непримиримостью нашего союзника, как мы не будем мириться и с непримиримостью нашего противника.
Второй курс заключается в сохранении нынешнего уровня состояния дел, запланировав очередную встречу с Ле Дык Тхо на начало января. Это стало бы испытанием невероятной гипотезы о том, что Ле Дык Тхо получит новые указания. Если нам вновь станут чинить препоны, тогда стоит проучить Ханой. Мы бы отказались от нынешних усилий, обвинив обе вьетнамские стороны, но основную вину возложив на Ханой. Мы бы предложили двустороннюю сделку по выводу и прекращению бомбардировок в обмен на военнопленных. Следуя этим путем, мы также должны будем предпринять действия в отношении Сайгона, подключить Нгуен Ван Тхиеу к нашему курсу в случае заключения соглашения в январе или в случае более вероятного события нашего провала заложить основу для продвижения по двустороннему пути [с Ханоем]».