Назревший кризис, естественно, всплыл во время моих бесед в Пекине. Обрисованные Чжоу Эньлаем перспективы почти ничем не отличались от бытовавшего мнения в Вашингтоне. Он очень просто считал Индию агрессором; он провел час нашего времени, отведенного на беседу, подробно излагая свою версию китайско-индийских столкновений в 1962 году, которые, по его утверждениям, были спровоцированы индийскими захватами. Чжоу Эньлай утверждал, что Китай не останется безразличным, если Индия нападет на Пакистан. Он даже попросил меня передать проявление китайской поддержки Яхья Хану – жест, предназначенный для Вашингтона, поскольку у Пекина в Исламабаде был посол, вполне способный передавать послания. Я ответил, что Соединенные Штаты поддерживают традиционные связи с Пакистаном, и мы были признательны за его участие в организации открытия Китаю. Мы будем продолжать поддерживать дружественные отношения с Индией, но мы будем активно выступать против любых индийских военных действий. Наше осуждение, однако, не может принять форму военной помощи или военных мер в пользу Пакистана.
Я вернулся в Вашингтон в предчувствии катастрофы. Индия, по моему мнению, почти непременно нападет на Пакистан вскоре после окончания монсуна, сезона дождей. Хотя я был уверен в том, что нам удастся подтолкнуть Исламабад к автономии Восточного Пакистана, но сомневался в том, что Индия даст нам время и тем самым упустит шанс, который может не повториться, чтобы рассчитаться со страной, чье существование индийские руководители считали таким оскорбительным. В таком случае мог начать действовать Китай. Советский Союз мог бы воспользоваться ситуацией, чтобы преподать урок Пекину. Для нас завязка на Пакистан, – чего настойчиво требовали наши СМИ и конгресс, – ускорила бы опасность; это дало бы Индии еще более сильное оправдание ее удара. Угрозе подверглась бы и инициатива Китая. В то время, до визита Никсона в Пекин, у нас не было никакой возможности узнать, каким твердым приверженцем открытия Вашингтону на самом деле является Китай.
Никсон созвал СНБ на совместное заседание, назначенное на 16 июля, на следующий день после того, как он объявил о своей поездке в Китай. Это был знак того, как серьезно он отнесся к этому кризису. Он попросил меня обобщить все вопросы. Я сказал, что Индия, как представляется, тяготеет к войне. Я не считал, что Яхья Хан имел представление относительно своевременного решения политических проблем, чтобы предупредить индийское нападение. С другой стороны, 70 тысяч западнопакистанских военнослужащих (их число возросло с месяца марта) не смогли бы удержать 75 млн восточных пакистанцев в течение длительного времени. Наша цель должна состоять в таком развитии событий, которое привело бы к независимости Восточного Пакистана. К сожалению, это вряд ли случится своевременно, чтобы помешать индийскому нападению. В силу этого необходимы срочные меры для того, чтобы остановить и повернуть вспять поток беженцев и тем самым устранить предлог для войны.
Не согласных с моим анализом не было. Роджерс дополнил своими выводами о том, что Индия делала все, что было в ее силах, чтобы помешать возвращению беженцев. Никсон сделал вывод о том, чтобы мы попросили пакистанцев сделать максимум возможного по вопросу о беженцах. Мы не станем одобрять индийское нападение; если Индия использует силу, будет прекращена всяческая американская помощь. Должны быть предприняты все усилия для того, чтобы избежать войны.
23 июля пакистанский посол Ага Хилали проинформировал нас о том, что его правительство приняло наше предложение относительно установления контроля со стороны ООН над переселением беженцев, чтобы гарантировать неприменение против них никаких репрессий. Яхья Хан также согласился с нашими рекомендациями о назначении гражданского администратора для наблюдения за оказанием помощи беженцам и их переселением. Я настоятельно посоветовал Хилали ускорить свои действия.
К сожалению, Индия ничто из этого не приняла. Сами причины того, что делало стратегию сосредоточения внимания на беженцах такой привлекательной для нас, заставляли Индию вставлять палки в колеса. Не далее как 15 июля индийский посол Джха сказал нам, что Индия не может принять предложения, направленные на недопущение партизанской активности с ее территории. 16 июля индийский министр иностранных дел Кауль сказал нам, что Индия не примет сотрудников ООН на своей стороне границы даже для решения вопроса о беженцах. Это вновь было чем-то типа «Уловки 22». Все соглашались с тем, что условием для политического прогресса в Восточном Пакистане было возвращение пакистанской армии в казармы, что было одной из причин того, почему мы настаивали на назначении гражданского администратора. Но не было никакой возможности побудить пакистанскую армию так сделать до тех пор, пока ее соседка вела партизанскую войну против нее, – и заявляла о своей решимости расширять военные действия. Пакистан соглашался поставить дело переселения беженцев под контроль со стороны ООН. Но это нельзя было осуществить, если беженцы даже знать не будут о предложении Пакистана, поскольку сотрудникам ООН запрещены любые контакты с ними в Индии, в ходе которых можно было бы объяснить их перспективы в случае возвращения. В условиях отсутствия наблюдателей со стороны в этих лагерях мы даже не были уверены в фактическом числе беженцев.
На двух заседаниях старшей группы анализа 23 и 30 июля обсуждалась именно эта дилемма. Ни по одному вопросу – за исключением, возможно, Камбоджи – раскол между Белым домом и ведомствами не был таким глубоким, как по вопросу об индийско-пакистанском кризисе летом 1971 года. Ни по одной другой проблеме не было проявлено такого пренебрежения однозначными президентскими директивами. Государственный департамент контролировал механизм исполнения. Никсон поручил мне обеспечение выполнения этой политики и информирования его в случае несогласия с ним. Но то, с чем мы столкнулись, было постоянное внутреннее сражение по поводу кажущихся обычными вещей, каждая из которых казалась слишком маловажной и просто представлялась технической деталью, чтобы поднимать ее перед президентом. Но их аккумулирование в итоге и определяло бы собственно курс национальной политики. Никсон не был готов подмять под себя государственного секретаря по позициям, которые представлялись ему незначительными оперативными вопросами; а это предоставляло Государственному департаменту свободу интерпретировать директивы Никсона в соответствии с собственными приоритетами, тем самым искажая установленный президентом курс.
Никто не мог говорить с Никсоном и более пяти минут, чтобы не услышать от него о том, как сильно он не доверяет индийской мотивации, как он озабочен советским вмешательством и, более всего, как он не хочет подвергать риску открытие Китаю необдуманным позерством. Никсон постоянно требовал, чтобы мы настраивали Пакистан на политическое разрешение конфликта, проявляя больше понимания, чем демонстрируя нажим. У Государственного департамента были все основания на противоположную точку зрения: что широкомасштабное давление со стороны общественности сделает Пакистан более уступчивым. Отношения между Белым домом и Госдепом осложняло стремление Госдепа провести в жизнь свою точку зрения, когда президент выбрал совершенно иной курс. Например, в начале сентября мы через пакистанцев обнаружили, что Государственный департамент в приватном порядке начал переговоры с ними для того, чтобы прекратить даже то сведенное до минимума количество военного оборудования, на которое была выдана лицензия 25 марта. Белый дом считал, что Пакистан проходит через мучительный процесс раскола, и принимал во внимание эти мучения своего старого союзника, ограниченные перспективы его руководства и переживаемые им внутренние удары. В силу этого мы хотели избежать объявления официального эмбарго, хотя на самом деле наши действия именно это и означали. Государственный департамент больше переживал критику у нас дома и был не склонен настраивать враждебно Индию. Мой кошмар заключался в том, что усилие по умиротворению Индии приведет к войне. Как я сказал на заседании старшей группы анализа 30 июля: «Мы должны побудить Яхья Хана восстановить в значительной степени участие народа Восточного Пакистана. Но часы войны бегут в Индии быстрее, чем часы политического урегулирования. Мы настроены решительно предотвратить войну». Еще 27 июля я сказал президенту, что Госдеп начинает перекрывать даже нашу экономическую помощь Пакистану: «Если что-то и побудит индийцев совершить нападение, то это полная беспомощность Пакистана». Чем бы ни завершились дебаты, факт есть факт, Никсон оставался президентом, а ведомства после выражения своих позиций должны выполнять не только свои дела, но и руководствоваться духом президентских решений, даже в случае своего несогласия и даже перед лицом критики извне или со стороны конгресса за такие действия.
Проблема обострилась из-за какой-то одной аномалии, возникшей в результате давно позабытой реорганизации Государственного департамента, в ходе которой субконтинент оказался в ведении ближневосточного бюро, чья юрисдикция заканчивалась восточными границами субконтинента. Исключались дела в Восточной Азии и любые соображения, связанные с Китаем. Высокопоставленные официальные лица, которые, не исключено, и осознавали озабоченности Китая, были исключены из процесса открытия Пекину. Следовательно, в Госдепе не было никого, кто чувствовал бы себя полностью ответственным за «значение Китая» или полностью понимал бы логику событий, – то была цена, которую мы платили за нестандартный метод администрирования. В ходе межведомственных дебатов мой аппарат часто подвергался критике за одержимость в деле «защиты поездки в Китай», как будто он отстаивал идею в какой-то степени нестоящего дела. Ни в одном ведомственно-аппаратном анализе индийско-пакистанского конфликта того периода не обращалось внимания на воздействие нашего поведения в отношении Китая. Пекин не отвергался нашей бюрократией. Его просто игнорировали. Пропасть в восприятиях между Белым домом и остальным правительством становилась очевидной в документе с изложением разных вариантов, предложенном на рассмотрение старшей группы анализа 23 июля. В нем содержалась рекомендация о том, что, если Китай вмешается в индийско-пакистанскую войну, Соединенные Штаты должны увеличить военную помощь